Шариф Гхияз еще раз глубоко вздохнул. Положил свою жилистую руку на голову внучки и ласково потрепал ее. Теперь, он вновь источал спокойствие, как горы окружавшие его. Он знал, что его сына за глаза дразнили сумасшедшим. Знал о его странном увлечении и не одобрял его. Ну, что за блажь летать, если они и так гораздо выше многих гор. Да и потом – зачем? Когда весь этот космос на страницах священного Корана. В нем все расписано; все объяснено. Ах, эта молодежь? Она так легкомысленна! Она пренебрегает традициями предков и попирает многовековой уклад. Хотя? – он опустил голову. – То же самое говорил о нем его отец. Так уж устроен мир. Да, его сын был юн и глуп! Он пренебрегал мудростью поколений. Но он на то глава, старейшина и гордость клана, на то и послан в этот мир, чтобы преподносить им истину. И подавать пример, как нужно жить.

– На все воля Аллаха! Мой сын, как и весь наш народ, будет жить вечно среди этих гор! – сказал Шариф Гхъияз, и уверенно пройдя сквозь расступившуюся толпу, вошел в дом.

На погрузившийся в уныние аул, опустилась антрацитовая тьма. Диск солнца спрятался в ветвях святого дерева. Все смазалось, закрашенное темной краской, скрывая силуэты спящих гор. И только демоны реки неистовствовали в ущелье; раздвигая скалы, не на секунду не прекращая противостояние стихий. В этой чернильной тьме, когда селяне безмятежно спали, можно было наблюдать странную картинку. Три женщины, время от времени останавливаясь под порывами ветра, несли предмет, клинообразной формы. За ними, скрестив руки за спиной, шествовал старик. Он вел их к «ладони дьявола», месту с которого открывался вид на всю долину, где с трех сторон зияли пропасти километровой высоты. Здесь, женщины несколько раз попытались сбросить в бездну ненавистный им предмет, но ветер каждый раз возвращал его обратно.

– Оставьте! – скомандовал старик. – Это перо шайтана.

Развернулся, сплюнул в сторону и с облегчением, словно сбросив с себя тяжкий груз, подталкиваемый в спину ветром, торопливо, зашагал домой. Он знал, скоро здесь будет снег в несколько метров толщиной. А когда он сойдет, мир будет чист; от грязи, занесенной со стороны, не останется и следа…

2

Письмо

Стокгольм. Август 1980г.

Целую тебя, дорогая мама!

Целую крепко, крепко. Прости за долгое молчание. Эти хлопоты с переездом; а сейчас, вовсе не сладкий период адаптации! Все так утомительно. И не хватает всех вас. Тебя, папы, Андрея… Вы для меня, самые дорогие люди на свете. Скучаю страшно и по-прежнему, безумно всех вас люблю.

И не приемлю тех упреков, которыми ты меня осыпаешь, мама. Ведь ты прекрасно знаешь, каких усилий стоило мне решиться на этот шаг. И что? Вместо ожидаемого понимания твое и папино немое осуждение. Конечно, на ваш слух развод понятие нецензурное. Но разве внести ясность в давно загубленные отношения и положить конец мучительной обязанности жить с нелюбимым человеком не более честно, чем ежедневно лгать себе и всем вокруг? Это печально, когда от некогда любимого человека остается лишь мрачный раздражающий силуэт. Но, неужели я должна была обречь себя на вечное притворство и в нескончаемых потоках лжи искать утех в объятиях любовников?

Ну, нет! Я не так воспитана, и здесь, и ваша с папой вина. Ваше влияние. Но мне же только сорок. И жизнь, пусть и не в розовых, но в более глубоких, чувственных тонах, мне все еще видится прекрасной.

Да! Я ошиблась! Все это неизбежные просчеты молодости за которые теперь приходиться так дорого платить. Но разве пылкая влюбленность юной девы – смертный грех? И кто тогда безгрешен? Или я не любила? Была плохой матерью или плохой женой? К тому же, мама, ты прекрасно знаешь – я боролась Вот только все напрасно.

Да, мама, может это и жестоко, но он обречен. Как личность, конечно. Кто виноват, что он так и не поднялся выше уровня подающего надежды? Кому нужна его болезненная бескомпромиссность? Это бессмысленное копание в себе? Его научный авантюризм был опровергнут самой природой. Зерно, если в нем есть рациональное начало, должно взойти. А, что мы видим у него? Его идеи гибли не давая всходов. И это не физика, это его била сама жизнь. И тут нет ничего странного, любой вид разума не признающий обстоятельств, обречен. Именно, поэтому закрыли все его работы.

Я не злорадствую, но это так. Учитывая его отталкивающую неуступчивость, боюсь, он никогда не сможет себя реализовать, а мне…, мне совсем не обязательно быть вечной спутницей неудачника.

Это не исповедь, мама. И не прорыв желчи, скопившейся за совместно прожитые годы. Это попытка трезво взглянуть на нашу жизни со стороны. И надо с горечью признать, что бремя наших долгих отношений, стало непомерным грузом; стало, невыносимо тяготить… Я не оправдываюсь, я тоже виновата. Где-то не поддержала, где-то не помогла. Но я ведь женщина, и мне порой хотелось быть обыкновенной, слабой бабой, а не тараном впереди «ни кем не понятого» муженька. Но, слава Богу, все осталось в прошлом; все позади. Нас развели, буквально, за три дня. На удивление все прошло очень гладко. И знаешь, он никак не противился разводу, но это, вероятней всего, мне назло.

Представь себе, эдакую идиллию. Я, бывший и будущий мужья, мило беседующие при оформлении развода в загсе. Что может быть комичнее? На самом деле, все было заранее обговорено. После развода мы с Женей, тихо и без помпы, расписались. Сама понимаешь, высокопоставленному работнику МИДа, шумиха не нужна. Как утверждают, немногочисленные свидетели – я была очаровательна.

Но ты, ругай меня, ругай. Поскольку я веду себя неподобающе. Я маленькая, глупая, несносная девчонка. С одной лишь разницей, я счастлива, искренна, я влюблена. И я опять живу, дышу! Он, несомненно, тот единственный и настоящий, к кому идешь всю жизнь; мой самый лучший, и неповторимый человек!

Прости меня за эти пылкие тирады, пустую трескотню. Просто не могу сдержаться. Я, словно вновь пробилась к свету; словно, вновь родилась. И я, теперь, иначе ощущаю жизнь.

Я знаю, встреча с Евгением ниспослана мне свыше. Это когда два немолодых и очень усталых человека, наконец, находят друг друга. Узнай его, ты бы меня поняла. Он тот, кого всегда мне не хватало; он образован, обаятелен и тонок. Он целен и целеустремлен. И главное, он продолжение меня. С ним, как никогда ранее, я ощущаю себя женщиной; с ним я как за каменной стеной. Он мне вернул уверенность, дал ощутить себя востребованной. Сейчас, ему поручено очень щепетильное и крайне важное задание. Я помогаю ему, как могу. Подробности, сама понимаешь – государственная тайна… Возможно, я наивна, мама, но мне кажется, что все худшее позади; и будущее представляется мне светлым.

Мой бывший муженек сейчас в Новосибирске. В Академгородке. Ему предложили лабораторию. «Москва ему неинтересна», слишком хлопотный для него город. Квартиру, он оставляет сыну – ради него он готов на все. Чувствуешь стиль? Великокняжеский… Ну да, и Бог ему судья. Во мне, так все остыло. И эти «героические» обороты уже давно не производят на меня впечатления.

Что же касается Андрюшки, он сейчас в Саратове, у свёкра. И, слава Богу, избавлен от ненужных, душещипательных сцен. К тому же, он уже «большой мальчик», чтобы воспринимать разрыв родителей преувеличенно трагично. Нынешняя молодежь так рассудительна. Хотя, конечно, я понимаю, что причинила ему боль…Но я ни на секунду не забуду о своих обязанностях. И будь уверенна, позабочусь о его судьбе.

И тут мне просто необходимо твое понимание и участие. Я как никогда нуждаюсь в вашей поддержке и сочувствии. Я жутко далеко от вас, и в полном неведении – как вы и что? Я суечусь, не нахожу места. И по ночам верчусь в постели и бормочу в подушку, как заговоренная: «Милые мои, родные! Я так всех вас люблю»!

P. S. Андрей вновь собирается на Кавказ! Я не одобряю его увлечения рафтингом, но с амуницией и оборудованием помогу. Здесь, в Швеции, с этим гораздо легче. Ну, что тут поделаешь? Разве их удержишь?