Да, он любил свою страну, но и страна воздала ему за заботы… Сторицей… Она подняла его с самого дна, воспитала, наделила силой. И пусть, порой, её применение было неоправданно жестоким, но разве не жестокость заставляет человека исполнять закон?

Ради соблюдения интересов своего государства, они были готовы сражаться насмерть. Суть их профессии в том и заключалась, чтобы всегда быть начеку и противостоять вызовам… Их обучали не доверять очевидному, не озвучивать даже прописных истин и беспрекословно выполнять любой приказ. Это была их мантра…

Но, даже самопожертвенная работа на «контору» не гарантировала ни кому и ничего. На его памяти было много таких, которые так и не осознали, где оступились, и сгинули в подвалах ведомства. Но, он сумел вникнуть в суть системы, в принципы её сложной структуры, хотя и его жизнь не раз висела на волоске.

Борьба! Вечная борьба, вот что такое была его жизнь. Гитлер не дурак был! Действительно, жизнь любого революционера – вечное противостояние. Подчас странное, когда врагов вы не боялись, а лишь нахмуренные брови старшего соратника бросали в лихорадочную дрожь. Борьба жестокая – если приходилось класть на жертвенный алтарь товарищей, друзей, родственников; циничная – когда ради достижения цели нужно было идти на сделки с совестью. Но все же, очистительная и светлая борьба.

Но что это, он так расчувствовался? Годы! В его календаре уже восемьдесят пять листков. И, даже от седины, когда-то так робко пробивавшейся сквозь его буйную шевелюру, осталось лишь два жалких островка. А пышные, кустистые усы – теперь две жидкие, прореженные полоски.

Да, странная штука это время… Безжалостно пройдя по его телу, оставив на нем глубокие шрамы, оно не коснулось его памяти. И в мельчайших подробностях воскрешало картинки далекого прошлого; даже те, о которых ему хотелось бы забыть.

Раскурив трубку, теперь он это позволял себе все реже, Павел Васильевич отметил про себя, что с возрастом, стал все больше подражать манерам «Хозяина». Но получалось это не намеренно, а само собой, словно эти особенности поведения были обретены им самим. В молодости, он никогда и никому не подражал, ну а по прошествии стольких лет, это вполне простительно. Теперь, пришло время осмысления прошлого; попыток ощутить вкус прожитых лет.

И ведь, как ярко начиналась его карьера; в то смутное и беспокойное время? Нет никаких сомнений – «судьбы пишутся на небесах». Когда, они вас либо отмечают, либо остаются безучастными (и вы так и остаетесь неприметной, серой единицей, впустую проживающей жизнь.) Но, что они отметили в нем? Он никогда не сомневался, цепь произошедших с ним событий, не могла быть простой случайностью….

Главу Закавказского Крайкома партии, они на грузинский манер называли «патрони» – хозяин*. И никак иначе, ведь он был настоящим хозяином всего Закавказья. И даже не столько партийной главой региона, сколько легендой. Чекист герой, гроза антисоветчиков всех мастей; соратник железного Феликса; сподвижник самого Сталина; его воспитанник и ученик. Это был воистину неутомимый человек. Строгий, справедливый… Для всех находил и время, и слово, будь то металлург, винодел, нефтяник, хлопковод, шахтер или чаевод. Вся его жизнь была окружена ореолом таинственности. Враги приписывали ему неслыханные предательства и немыслимые злодеяния, друзья – преданность делу, беспримерное мужество, большевистскую харизму.

Как и со всеми выдающимися личностями, с ним было трудно. Еще трудней было приспособиться к режиму его работы. Не было дня, чтобы свет в его кабинете не гас далеко за полночь. Потоки посетителей, казались нескончаемыми. Вокруг него всегда царила деловая атмосфера, и быстро складывался мощный, профессиональный коллектив. «Твердою рукою, вел он прозревшие горские народы в светлое будущее». Так в то время, трубили все закавказские газеты.

Одной ногой, он уже твердо стоял в Москве. Не зря же Вождь, так часто требовал его к Себе! И уже дважды, Павел Васильевич, сопровождал его в поездках столицу.

Эти поездки отличались беспрецедентной степенью секретности. Никто, ни партийное руководство Закавказья, ни ближайшие помощники, ни ставились в известность о сроках и целях таких визитов. Только узкий круг избранных, и самых доверенных лиц. И он – Павел Васильевич – входил в их число.

Объяснение этому могло быть только одно. Он чувствовал «хозяина»; был готов стать беспрекословным исполнителем его «доктрины твердой руки». Но путь в команду приближенных главы Закавказья получился вымученным. Одно дело попасть в поле зрения высшей партийной элиты, но стать её доверенным лицом – это нечто иное.

Тот жаркий июльский день, ни чем не отличался от остальных. Под вечер, после заседания бюро Заккрайкома, в приемную прибыл первый секретарь соседней республики, близкий приятель «хозяина» – Ханджян*, и как обычно, они уединились в гостевой комнате кабинета, пропустить по стаканчику холодного «кахетинского».

Через пару часов, заслышав шум доносившийся из помещения, он не удивился. Хозяин вел дела жестко и без оглядок на ранг посетителей. Даже перепалку, доносившуюся в узкую щель едва открытых из-за жары дверей, он не отнес к разряду необычных. Когда раздался приглушенный, похожий на пистолетный выстрел хлопок, сидевший за столом приемной, начальник личной охраны Обулов поднял на окружающих настороженный взгляд, подкрался на носках к массивной двери кабинета и приложился ухом к деревянному полотну….

Много позже, возвращаясь к этому судьбоносному для него дню, Павел Платов пытался объяснить, что заставило его покинуть пост и, пробравшись сквозь моментально пропитавшееся липким страхом помещение, встать за спиной своего непосредственного начальника. На следующий хлопок, тот не колеблясь, распахнул дверь и они, не сговариваясь, ворвались в кабинет с оружием на изготовке.

Картина, которую они застали в помещении, ввела их в крайнее замешательство. На полу, у кожаного дивана, в окровавленной рубашке, лежал первый секретарь ЦК Компартии Армении Ханджян. Над конвульсивно содрогавшимся телом, стоял «хозяин» иступлено щелкая затвором разряженного пистолета. Быстро овладев собой Обулов, подошел к нему, осторожно забрал из дергавшейся руки оружие и бережно поддерживая, повел в другую комнату. В дверях, он бросил не терпящим возражения голосом:

– Без моего приказа никого. Даже если это будет сам Господь Бог.

В сковавшей все пространство, мертвой тишине приемной, время застыло. И в сотне мыслей, которые пронеслись в голове Павла Платова, все до одной подсказывали – свидетелей таких событий ждет неминуемый финал. Но, он не сбежал никуда. Он решил принять свою судьбу.

Где-то, через четверть часа мимо него как тени проплыли три зловещие фигуры в штатском. Мрачный Кобулов, отдавал жесткие, кинжальные распоряжения. Несколько женщин из машинописного отдела, с выпученными глазами и немым криком на лицах, возились с бесполезными медицинскими склянками. Воздух вокруг вибрировал, придавая наполнившей его какофонии звуков, металлические оттенки. И в первый раз, будто завороженный некой высшей силой, он ощущал себя не рядовым чекистом, а стражником у ворот в потусторонний мир…

43/

Поезд

Кавказ 1988

В купе, Роман и Андрей, обнялись.

– Рад, что, ты в порядке. – наконец, сказал Роман. – Месяца три, как в последний раз виделись, а такое ощущение, будто вечность прошла. Милица мощная телка. Завидую.

– Зависть бяка…

– Она у меня белая. Подстегивает… Хочу, чтобы вокруг меня они тучами вились….

– Как ты?

– Привыкаю.

– Вид, у тебя, боевой! – кивнул головой Андрей.

– И настрой, тоже. – бодро, ответил Роман. – В последнее время, во мне заговорил дух предпринимателя.

– Интересно?

– Я понял, что при желании, всё можно превратить в золотую жилу. Нужно только мозги включать. Стройбат – кладезь. Там у командиров отделений есть определенный процент на бой, на брак, вот я и понял, что это можно использовать. Собрал их всех и предложил улучшить качество работы, а все излишки мне носить. Потом пошел в товарищество дачников, к председателю, оно у нас в сотне метров от части; в общем, наладил сбыт. Со старшиной договорился, комендантский взвод подключил. Но все под моим контролем. Бабки, просто рекой текли. Уезжал, всем офицерам долги простил. Это не я, это они вольную получили…