Он так и не увидел лица своего спасителя. Память сохранила только его голос. Вернувшись после недолгого отсутствия, он тихо, даже виновато прошептал:

– Ты мать, своего малого сеном то получше накрой. Вам за охранение, а его я к эшелону все одно доставлю.

– Не надо к эшелону! – взмолилась женщина. – Отвези его в Адыгею. Там у меня сестра. Она за местным замужем. Их может, и не тронут.

– Ты милая иди, иди…. пока охрана не хватилась. Не привлекай к себя внимания. И с пацаном не прощайся. Начнут обыскивать сани, быть беде. Ступай милая, ступай, я тебе говорю, если хочешь, чтобы он жив остался…

В ту страшную секунду, Денни почувствовал необыкновенный прилив сил. Ему, вдруг, захотелось пронестись с соседскими мальчишками по каменистым склонам за аулом, к озеру. Прыгнуть со всего разбега в его обжигающие воды, и задыхаясь, во все горло, прокричать «Эй..е.эй»!

Еще, он пожалел о том, что они с дедом зарыли за оградой его детскую саблю, и он не сможет во главе своего карликового войска, на белых лошадях атаковать врага.

Сухие звуки выстрелов, напоминавшие треск хвороста, насторожили его. В последовавшей какофонии очередей и криков, он еще больше растерялся, не понимая, что происходит в мире отнимавшем у него надежду. И скоро, он уже не мог отличить бред от яви, и плакал от бессилия, руками раздвигая колющее одеяло сена. В какой-то момент, ему это даже удалось; и сбросив с себя ненавистные покровы, он просунул голову в образовавшийся просвет. Но все, что он увидел, вся жуткая картина разыгрываемой драмы – это пылающее небо, и искаженный силуэт конюшни, в яростное огне.

Он слышал стон расстреливаемого здания; повсюду, слышалась стрельба, из пулеметов, автоматов: сознание рисовало обжигающие нервы траектории пуль. Путь каждого куска свинца лежал через его сердце, и он дрожал, от мертвенного холода, и его душу облизывали огненные языки…

– Господи помилуй! Господи помилуй! – молился где-то рядом, возчик. Он навсегда запомнил дрожащий голос потрясенного человека. Сани нервно дернулись, жалобно заскрежетали внутренностями. Денни, вдруг захотелось разорвать руками, стоявший перед ним зловещий занавес, но возбудившись, он застонал, почувствовал удушье и… свет исчез. Он потерял сознание; умер, чтобы возродиться уже другим, опустошенным и потерявшем детство, стариком.

Затем был скотный вагон; мерный перестук колес, палатки посреди негостеприимной степи, годы изнурительной борьбы за выживание. И долгий, полный унижений и лишений путь домой….

Денни! – словно из другого мира, раздался голос Милицы и он очнулся от воспоминаний. Огляделся, стряхнул с себя прилипшую траву, поправил одежду и направился к уже сидевшим за столом гостям.

40/

Бергман

Стокгольм 1940г.

– Что касается евреев, мне кажется, весь вопрос в их финансовой успешности. Люди проявляют крайнюю нетерпимость когда рядом с ними кто-то процветает. – сказала Хельге.

– А по-моему, человечество стареет. И теряет душу…. Мы уже от рождения старики! Циничные и равнодушные. – сказал Ингмар Бергман.

– И это говорит двадцатилетний юноша? – развела руками Яннет.

– Да, мы потеряли душу. – спокойно отреагировал Ингмар. – А если нет души, значит и Бога в нас больше нет. Мы потеряли и Его. Гитлер снял седьмую и последнюю печать. Нас ждет опустошение.

– Не слишком ли печальная картина?

– Вы что не слышите? Ангелы смерти уже трубят!

– Ингмар! Ты пугаешь женщин! – сказал Магнус.

– Небольшая встряска нам всем не помешает. – успокоила его Хельга.

– Вы правильно должны относиться к высказываниям Ингмара. – вступилась за юношу Яннет. – Понимайте их как художественные образы. Он пишет сценарии и мечтает снять фильм; о черствости человеческой натуры. О том, что в его ожесточившейся душе не осталось места милосердию. Это я Ингмара цитирую.

– По-моему, этот зрелый юноша может сам раскрыть нам свои мысли. – присела рядом с Ингмаром, Хельга.

– Охотно! – переключил на нее внимание Ингмар. – Европа поражена чумой. Она покрыта гнойными нарывами. Люди пытаются раздавить их, но от этого страдают еще больше. Они задыхаются в зловониях и чахнут в смраде собственных испражнений. В их душах воцарилась тьма. И только черный ангел носится над разлагающейся плотью почившей Старушки…

– Черный ангел – это фюрер? – ерзая на крае кресла, предположила Хельга.

– Может, и он! А может, кто-то более ужасный!

– Сталин? – не унималась Яннет.

– Может, сам дьявол…

– Душа в пятки…. Я требую, чтобы ты раскрыл нам глаза. – Яннет вплотную придвинулась к Ингмару. – Они схлестнутся? Сталин и Гитлер! Война, будет?

– Ничто не сможет нас избавить от войны! Я предвосхищаю новое глобальное противостояние; войну миров. Двадцатый век – век войн.

–Нет! Это мальчик мне определенно нравиться!– повернулся к Ингмару, Магнус. – Несомненно, он поклонник Уэльса.

– Этот, как ты сказал, мальчик, младше тебя всего на пару лет. – улыбнулась Хельга.

– Он раскрывает мне глаза на мир. Я готова его слушать и слушать. – сказала Яннет.

– Не знаю, что он там тебе раскрыл, но пусть объяснит – в чем успех диктаторов? – прищурила глаза Хельга . – И фюрер, и Сталин не самые привлекательные личности…

– О фюрере, я бы так не сказал. – покачал головой Ингмар. – Я слушал его речь в Веймаре. Гостил у родственников. И видел, как его воспринимают немцы; десятки, сотни тысяч немцев. Насколько помню, никто из нас тогда, не считал его непривлекательным. Едва его кортеж въехал в город, пространство взорвалось; как после бомбежки. Волна людского ликования была такой силы, что грозилась разнести все вокруг. Люди рыдали, как дети, исступленно выкрикивая приветствие наци; они просто бесновались, и в их глазах не было ничего кроме обожания… И я, бесновался вместе со всеми.

– Одну поразительную деталь подмечают все, кто слышал его. – подхватил мысль Ингмара, Рауль. – Это магнетизм! Он намагничивает толпу; намагничивает мысли…

– А какая экзальтация? – оживилась Хельга. – Не удивительно, что в первую очередь, он завоевал немок.

– Мужчин, его харизма привлекает, ну никак не меньше. – не согласилась Яннет. – Им покажи, какую нибудь «стрелялку» и они сломя голову бросятся крушить все вокруг.

– Я и говорю – демон! Слишком легко, он завоевывает сердца людей. И не только в Германии! – сказала Хельга.

– Секрет здесь прост. Антисемитизм в крови всех европейцев. – сказал Рауль.

– Черчилль утверждает, что в Англии его нет. Он говорит, что «они не такие глупые, чтобы заявлять, что какая-то нация умнее их». – не согласился Магнус.

– Его, никто и слушал не хотел. – усмехнулся Рауль. – Хотя, он не уставал повторять, если не остановить фюрера, его армии проутюжат всю Европу.

– Рауль, всегда пророчествует грозу! И когда она приходит, начинает причитать – вот мол, я же предупреждал! – Магнус добавил в бокал вина. – Мне, все это, кажется преувеличением. Он вернул Германию к довоенным границам, и теперь успокоится.

–По-моему, все свои планы, фюрер очень четко обозначил в «Маин Кампф». – спокойно отреагировал Рауль. – Я и насчет «жизненного пространства», и насчет евреев. Только слепой не видит, мир, лишь на мгновение застыл в ожидании грандиозной схватки.

– А что касается евреев, им надо умерить свои финансовые аппетиты. – сказал Магнус. – Или вы скажите, что они не опутали планету сетью своих банков; не прибрали к рукам всю мировую финансовую систему? Я твердо убежден, Гитлер защищается. Пусть грубовато, по солдафонски, но защищается. Я с ним не во всем согласен, но финансовые махинации это тоже мировое зло.

– С евреями, конечно, он перебирает, но их нигде не жалуют! – вздохнула Яннет.

– В силу своих природных качеств, они всегда на виду. – сказал Магнус. – Может, им надо быть скромнее?

– Я не хочу априори присоединяться к хулителям фюрера, – сделал глоток, Рауль, – но он сконструировав милитаризированную машину, которая всегда должна быть в движении. И будет воевать, пока его не разобьют. Диктаторы никогда не останавливаются. Им всегда мало. Их действия не подвержены обычной логике; они, как правило, импульсивны и непредсказуемы. Но, что бы вы не говорили, его отношение к евреям – варварство.