– У меня складываются другие ощущения! Я верю в Венгрию! Её радушие и гостеприимство. Её очарование не может быть разрушено корыстью меньшинства; я просто не могу увезти с собой в Швецию такие впечатления.

– Значит, вам до сих пор, не приходилось решать что либо серьезное. Но если придется, вспомните обо мне. И не впадайте в ужас. Мы не злодеи. Да, у нас действительно есть антиеврейские законы. Но поверьте – это защита. Защита собственных интересов. Вы посмотрите, что происходит? Какая ситуация? Есть же статистика от которой никуда не деться. Девяносто процентов промышленности находилось в их руках; то же положение на биржах; половина врачей, инженеров, адвокатов; треть музыкантов, журналистов, редакторов газет. Они не оставляют нам места в собственном пространстве. И даже сейчас, после принятия законов защищающих права обыкновенных венгров, даже сейчас они владеют четвертью всей нашей экономики. Так в чем же вы видите ущемление?

– Политика цивилизованного государства, а Венгрии, несомненно, таковой и является, не может быть антисемитской.

– Это подтверждает то, что на Дохань* находится самая большая синагога в Европе. Большая часть венгров лояльна к этим господам.

– Хотел бы порадоваться за большую часть вашего народа, и призвать меньшую к терпимости…

– А вы хороший адвокат, господин Валленберг. Не удивлюсь если окажется, что в ваших жилах течет еврейская кровь.

* * *

Уже через полчаса Рауль был на дворцовом холме. Миклош-младший ждал его в роскошном кабриолете «Мерседес» цвета слоновой кости, с темно коричневым капотом и крыльями. На начищенной до блеска, сверкающей на солнце медной крышке радиатора, красовался никелированный трилистник. Нутро «хищницы», скрывало целый табун бесноватых лошадей. Любуясь железной красавицей, Рауль с трудом сдерживал восторг. Машины были его слабостью, тем более такие.

– Люблю кабриолеты! – сказал Миклош, наблюдая, как Рауль не скупясь на комплименты, обходит машину.– Они раздвигают ощущение свободы. Если, на ходу подняться в кресле, чувствуешь себя, как в кабине самолета… возникает ощущение полета.

– У меня, что-то схожее…

– Наши планы не меняются? – все еще не в силах оторваться от машины, спросил Рауль. – Мы договаривались поужинать на Балатоне.

– Должен тебя разочаровать. Элизабет срочно отбыла в Эгер.

– Я думал, баронесса примет участие в нашем путешествии. – не скрывая разочарования, сказал Рауль. – Мне показалось, она обожает быструю езду

– Но к нам присоединится графиня Габор. – подмигнул Миклош. Только теперь Рауль заметил стоящую в тени платана знакомую фигуру.

– Похоже, наш шведский драккар* (корабль-дракон викингов) получил пробоину! – сказала Эва, протянув руку Раулю.

– С чего вы взяли, графиня?

– Сейчас, вы похожи на мою собаку. Когда мы надолго уезжаем, у нее такие же тоскливые глаза. – съязвила девушка.

– Можете смеяться, графиня, но иногда встреча с женщиной переворачивает в жизни все. И тогда, наконец, наше существование обретает смысл! – серьезно, сказал Рауль.

– От всех жертв Эльзи просто разит банальностью! – поморщился Миклош. – Не понимаю, как можно страдать из-за любви.

– А я завидую Эльзи! – грустно сказала Эва. – Не всякой женщине дано вызывать такие чувства.

– В таком случае, чтобы залить бальзамом рану нашего друга, я предлагаю взять курс на Эгер. Это, каких-то 130 километров! На Балатон мы еще успеем. Рауль, как тонкий ценитель красного вина должен обязательно попробовать «эгерское». Возражения есть?

– Возражение нет! – весело откликнулась Эва.

– В таком случае – вперед! На Эгер! На штурм «Долины прекрасных женщин»!*

Открыв переднюю дверцу, и усадив Эву, Рауль устроился на заднем сиденье.

– Вы слышали про эту гордость мадьяр, Рауль? – кивком поблагодарив Рауля, поинтересовалась Эва.

– Конечно, слышал! Там много винных погребков и женщин; а еще гуляш и чардаш.

– Нет! Я категорически не согласен. У иностранцев какое-то искаженное и однобокое представление о Венгрии. Если музыка – значит чардаш, если кухня – значит гуляш. – У нас есть Лист, Барток, Лакатош. Весь мир слушает Легара и Кальмана.

– И пожалуйста, ничего пренебрежительного про оперетту! –предупредила Эва.

–Знаешь, Рауль? Отец когда-то дружил с Легаром.

– В Венгрии прекрасно все, но когда я вернусь в Швецию и меня будут расспрашивать о самом запоминающемся в вашей стране, я, не колеблясь, буду настаивать, что это женщины.

– Это потому, что влюблен и не замечаешь главного. – сказал Миклош. – А главное в Венгрии – атмосфера праздника.

– Ну, тогда в путь! – взявшись руками за края кресла, сказала Эва.

– С Богом! – перекрестился Иштван, опустил очки и на больших оборотах сорвался с места.

После недолгого блуждания по городу, они выбрались в предместья Будапешта.

– Но почему «Долина Красавиц»? Откуда это название? – поинтересовался Рауль.

– Легенд много. – сказал Миклош. – Но мне ближе всего та, которая гласит, что эти места не отличались строгостью нравов, отчего их часто посещало мужское население Эгера. Мое же мнение, после нескольких винных погребов все женщины кажутся красавицами.

– Не верьте ему Рауль. Наш Миклош, далеко не самый романтичный принц. Давайте возьмем другую версию, например, что после пары бутылок эгерского, мужчина мгновенно влюбляется в первую же женщину, которую увидит.

– Обязательно буду следить за выпитым….

– А если это окажусь я! – повернулась к нему Эва.

– Вообще, я однолюб. Но от судьба не убежишь…

– Ах, Рауль! – вздохнула Эва. – Кажется, рок занес вас не туда. Будапешт коварный город. Не боитесь потерять голову?

– Вы запоздали с предупреждением, графиня. Во всяком случае, кругом она у меня уже давно идет! И с другим вашим утверждением, я тоже согласиться не могу. Всем своим видом и поведением Миклош настоящий принц крови; из венгерских легенд.

– Придется развеять еще один миф! – не отступалась Эва. – Ваш Миклош, между прочим, и по большому секрету, «эгерскому» предпочитает банальное «Бордо».

– такое обвинение, может потянуть на измену родине! – закачал головой Рауль.

– Это неправда! – воскликнул Миклош. – Скоро ты убедишься, что настоящие венгры, пьют только эгерское.

31/

Денни

Гузерипль 1988

Встречать гостей, для Денни Дудаева, было делом привычным. Впрочем, всех его соплеменников отличало это качество. Гостеприимство было частью традиции горцев. Обживая эти суровые, но поразительные по своей красоте места, противостоя ярости необузданной природы, они придавали ему особое значение.

Кавказ всегда притягивал своею красотой и мощью, но те кто жили на его отрогах знали и его крутой нрав. Лавины, сели, наводнения – в одно мгновение, нахмурив брови, он мог стать непреклонно беспощадным, и тогда жди беды. Подстать ему и горцы. Их уникальный, необычайно многообразный мир, был и настолько же суров. Все, даже ближайшие рода, жили обособленно. Каждый отрог, каждое ущелье по сути представляли собой, самодостаточную сферу обитания, где жили по выстраданным временем законам; через которые никто из них не мог переступить. Именно, благодаря многовековому, и замкнутому укладу, племена Кавказа обрели неповторимую самобытность. Течение жизни, здесь подчинялось временным циклам природы и не менялось веками, как не менялись небо, солнце, горы. Мужчины охотились, пасли скот; женщины работали по дому, готовили пищу, рожали детей. Но еще, они и воевали. Почти беспрерывно, отстаивая свое право на существование… Жизнь здесь отмеряли подвигами, которые совершали их герои. В долгие, заснеженные зимы, когда места их обитания становились недоступными, у них оставалось много времени чтобы осмыслить еще один вал нашествий и воспеть лучших из них.