– Ну и что это? – усмехнулся Калужный, оглядывая книгу, лежащую поверх всех вещей.

Захотелось врезать ему. Дать в нос со всей силы.

– Это Льюис, – процедила она.

Если вам это, конечно, о чём-то говорит.

Тот самый толстенный сборник, который Марк подарил ей ещё в начале прошлого года. Таня сама не знала, почему так сильно дорожила им. Может, потому, что в нём были собраны её любимые хроники Нарнии, а может, потому, что эта книжка была подарена с душой в трудные для неё времена.

Вот она, армия. Таня даже имени его не помнит, а он роется в её вещах, как в своих.

Калужный наскоро перелистал книжку. Даже потряс слегка ― и что, интересно, хотел отыскать?.. Открыл форзац (Тане показалось, ухмыльнулся) и начал читать вслух:

– Надеюсь, она будет согревать тебя в холодные петербургские вечера. Всё наладится, Лисёнок… Серьёзно?

– Это личное, – тихо оборвала она его, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Роется в вещах. Читает вслух. Только пожалеть его остаётся. Пожалеть и забыть это. Таня возблагодарила Бога за то, что сейчас рядом стоят Валера, Маша и Надя, а не кто-нибудь ещё.

– Личное у тебя дома осталось, курсант Соловьёва. В армии всё на всех, и пора бы ко второму курсу это уяснить, – Калужный хмыкнул, его тёмные глаза сузились в щёлочки, вокруг которых тут же возникли морщинки. Тёплые такие, милые. Ага.

– И кто этот тайный воздыхатель?

Как же хочется просто рухнуть вниз и разбиться. Чтобы всего этого не было. Как же хочется убить себя за молчание. На такое нельзя молчать.

– А это что? – усмехнулся он, пролистав книгу и вытянув оттуда потёртую чёрно-белую фотографию.

С фотографии смотрел весёлый симпатичный паренёк лет двадцати. Папа. Первый раз она увидела его год назад, а до этого… Мама всегда говорила, что развод был общим решением и что он не знал о её беременности. Она всегда отзывалась о нём бесконечно тепло, и, наверное, это доброе отношение передалось и Тане, несмотря на то, что она совершенно не знала его. Ей всегда верилось, что отец любит её, и кто же знал, что так получится. Кто же знал, что он найдёт её. Кто же знал, что у Тани Соловьёвой будет семья.

– Ну и кто…

– Отдайте, – сказала она глухо.

– Послушай сюда, Соловьёва, мне…

Резкое движение, внезапный рывок пальцев, и каким-то невообразимым образом фотография вместе с книгой оказалась в её руках. Едва ли соображает, что делает.

– Ты совсем страх потеряла, курсант? – его рёв эхом отдавался в голове, вонзаясь осколками куда-то внутрь. Он поднялся ― слишком быстро ― и стал каким-то страшно высоким и крепким, и Таня даже, прижимая к груди книгу, чуть голову отвернула и глаза прикрыла ― ударит, что ли?..

– Вы не имеете права, – вдруг тихо произнесла Валера, быстро вставая рядом с Таней и цепляя подол её кителя своей холодной влажной ладонью в беззащитном, но таком нужном жесте.

Сердце колотилось бешено, пальцы сжимались в кулаки. Глаза открылись как-то сами собой. Пусть только попробует сделать что-то Валере…

– Зубы прорезались к двадцати годам? – он льдисто взглянул из-под бровей, всё свое чересчур твёрдое, жесткое лицо наклонив вниз; крылья носа стали шире…

– Товарищ старший лейтенант, вас в штаб вызывают, – тихо пискнула Рита Лармина откуда-то из коридора.

– Не сомневайтесь, я с вами разберусь. Понабрали. Воевать они будут, – выплюнул он и, кажется, посмотрел удовлетворённо, когда Таня невольно поёжилась.

Какого чёрта она поёжилась. Не надо было.

Вздрогнула, когда дверь за Калужным захлопнулась и по комнате прошёл сквозняк. Нервно, на выдохе, фыркнула, скрывая подступившие слёзы обиды. Матерных слов она знала много, но не хватит их, чтобы назвать Калужного тем, кто он есть.

– Ну? – тихо-тихо спросила Валера, не отходя от неё.

– Ничего, – выдохнула она.

– Он не стоит этого, – нервно добавила Надя. – Мудак какой-то, честное слово… Всякие бывали, но этот правда какой-то бешеный…

– Мои последние печенья выкинул, – жалобно прибавила Машка.

Ну конечно, он не стоит. И всё-таки хотелось закрыть глаза и провалиться куда-нибудь.

***

– Жива? Говорят, что ваш новый старлей сегодня крушил и ломал, – улыбнулся Марк, поймав на перемене Танин локоть. – Всё в порядке? – серьёзней добавил он, ненавязчиво развернув её лицом к себе.

– Да, – кивнула она, вздохнув и опустив веки. В светлых глазах Марка отразилось добродушное недоверие. Таня откашлялась.

– Да, – повторила она и улыбнулась: вышло уверенней и как-то смешней. Она это давно знала: лучший способ сладить с бедой – посмеяться над ней.

– Даже не думай расстраиваться, – уверенно прошептал он, притянув Таню к себе. – Мы его видели. Уже поняли, что он урод какой-то. Придумаем что-нибудь. Такие, как он, надолго не задерживаются. Сразу видно ― карьерист, в тылу решил отсидеться. Мы что-нибудь…

– Не нужно, – выдохнула Таня в плечо Марку, чувствуя тепло и защищённость. Боже, как хорошо просто стоять вот так. – Это… просто идиот. Тут таких полно, сам знаешь.

Они стояли ещё и ещё, даже не замечая времени, благо, перемена была длинной, а на третьем этаже учебного корпуса никого не было. Таня закрыла глаза, чувствуя тёплую руку на своей спине. Таня знала: он рад, что она в порядке. Это знание наполняло её до краёв чем-то тёплым и мягким.

– Как говорится, армия – большая семья, но лучше быть сиротой, – усмехнулся Марк.

– Спасибо, – сказала она искренне, отстраняясь и поправляя значки на его форме, которые висели немного криво. Видела она уже вчера такие значки. Положила руки ему на плечи, чувствуя себя немножко мамой, и вгляделась в светлое, мягкое лицо с тонкими губами и голубыми, совсем светлыми, глазами.

– Тебе подстричься нужно, – заметила она, поправив его соломенные волосы, спадавшие на лоб, и хихикнула: ― А то ваш капитан снова тебя налысо побреет, а я не переживу этого ещё раз.

– Идём гулять сегодня? – вдруг весело спросил он.

– Конечно, – ответила Таня, улыбаясь. – Сходим наконец-то за шевронами в военторг. И поесть купим ― у нас старлей все запасы выкинул… В два на КПП, хорошо?

Он кивнул, и Таня, взглянув на часы и махнув Марку рукой, пошла вниз: перемена заканчивалась, а топография продолжалась.

– Ну, кто мне скажет, что такое аэрофотоснимок? – вещал капитан Логинов с кафедры. Бодарчук, сидящая сзади, тыкнула Таню ручкой и вручила ей сложенную вчетверо бумажку.

– Чего это? – тут же любопытно придвинулась сидящая слева Валера.

Пожав плечами, Таня развернула записку.

Взвод, обращаюсь к вам, ибо нет силушки терпеть измывательства старлея. Пошто издевается, ирод?

Валера прыснула, Таня – тоже. Почерк Машки, крупный, с прыгающими буквами, узнавался без труда.

Предлагаю выяснить, что он вообще здесь делает. Чего он мучает нас, когда все воюют? Почему он не на фронте? Он что, крыса тыловая?

– А она права вообще-то, – улыбнулась Валера. – Правда, здоровый молодой мужик, руки-ноги есть, и что не воюется ему?

Таня только пожала плечами. Всё это только предстояло выяснить. Топография, или тупография, как её называли они с Валерой, наконец закончилась, и взвод в хорошем расположении духа отправился в общежитие. До увольнения оставалось меньше часа.

– Девчонки, здесь такое дело, – рассеянно произнесла Рита с тумбочки. – Сегодня в увольнение идут только Ярных и Корабельникова.

– Что?!

– Да я сама не в курсе, Калужный только что принёс список, – едва не плача, пробормотала Рита.

– Так, ты-то чего нюни распустила? Мы сейчас пойдём с ним поговорим сами, – пылая праведным гневом, решительно произнесла Машка. – Уж он у нас попляшет! Так, кстати, что вы думаете по поводу моей записки?

– Я согласна! Может, он вообще дезертир! – воскликнула обиженно тоненькая и бледная Вика Осипова.

– Да! Нужно выяснить, что он здесь делает.

– Согласна! Только где его найти-то?

– Я слышала, что Мымрину канцелярию будут ремонтировать, так что его поселили на шестом. Ну, первый курс же не набрали, там всё пусто.