Вместо пяти лет все они теперь учатся три и восемь. Значит, осталось только полтора года. Значит, пора.

А четвёртому ― четыре. Там Марк. Марк тоже уйдёт. Вскроют пакет ― и вперёд. Стараясь не думать об этом раньше времени, Таня сказала, подавая Валере бумажный платочек:

– Пойти с тобой умыться?

– Нет, ― мотнула она, посмотрев на Таню уже почти сухими глазами. ― Я сама.

– Иди. Мы тебя прикроем, вечером поговорите, ― шепнула Таня.

Валера вышла. Радугин посмотрел ей вслед серьёзно и устало потёр переносицу.

– Я забыл про Кравцова, ― вздохнул он, переведя взгляд на Таню. Белки его добрых карих глаз все были в красных капиллярах. Сколько вы, подполковник Радугин, не спали?

– Вы не обязаны помнить всех женихов, ― пожала плечами Таня, ― и все наши обстоятельства. Вы и так… Вы и так много для нас делаете.

Глаза у него стали совсем тоскливые, и смотрели они сквозь Таню. С абсолютно непонятным ей, нечитаемым каким-то выражением.

– Я хотел бы не помнить, ― тихо сказал он будто бы и не ей, а самому себе. ― Сколько всего я хотел бы не помнить, если бы ты только знала.

Будто спохватившись, Радугин извиняюще улыбнулся. Всего мгновение, и незнакомо-страшное выражение сползло с его лица. Тане отчего-то стало не по себе. Радугин протянул ей листы. Она, взглянув на список, вывела красивым, округлым почерком: «Авдеев Пётр Сергеевич». Следующую. Следующую фамилию. За каждой ― жизнь. За каждой ― смерть.

– Со дня на день должен приехать новый командир вашей роты, ― сообщил Радугин, когда Таня уже добралась до буквы «е».

– Правда?! ― так весело воскликнула она, что подполковник поднял брови. ― Ну-у, то есть я хотела сказать, как жаль, что Дарья Сергеевна уходит в декрет, ― поправилась и улыбнулась одновременно с Радугиным. ― А как её зовут?

– Вам мужчину дают в этот раз.

Это было странно, но, в сущности, не так уж плохо. У каждого курса был свой начальник – командир роты. Помимо него у девчонок всегда был свой командир-женщина, коей и являлась на данный момент беременная, бешеная и истеричная Зубова Дарья Сергеевна, или Мымра. Но она засобиралась рожать, в чём её, в общем-то, упрекнуть было нельзя, а командир роты уехал на фронт по собственному желанию. Вот и получилось, что их второй курс остался без присмотра вообще. А было неплохо.

– То ли старший лейтенант, то ли капитан, я забыл, признаться. Кажется, был ранен на фронте. Там какая-то мутная история, на самом деле, но чем чёрт сейчас не шутит… К нам на время, пока будет долечиваться и вам нормального опытного командира не найдут. Потом, кажется, снова на фронт пойдёт.

Что старлей, что капитан ― значит, ещё молодой. Звёздочки на войне быстро летят. Видела как-то Таня майора, у которого усы ещё не начали расти. Ох, как обрадуется Бондарчук!.. А Завьялова-то, Завьялова с третьего, та-то и вовсе расцветёт пышным цветом. Всех уже в койку перетаскала, больше некого. А тут ― новая кровь. Ну, всяко лучше, чем Мымра.

Валера не пришла, так что огромный и до ужаса пугающий список Тане пришлось писать самой. Винить её что-то не получалось. Через сорок минут, закончив со всеми заданиями Радугина, Таня отправилась её искать. Валера обернулась, когда Таня вошла в туалет, и крепко обняла её, уткнувшись носом в плечо.

– Всё будет хорошо, ― тихо прошептала Таня, заправляя выбившуюся из предписанной уставом Валериной косички прядку за ухо.

Она знала, что хорошо не будет. Валера тоже, конечно, не знать этого не могла, но всё равно благодарно вздохнула. Иногда так нужно услышать враньё.

– Идём в общагу, м? Огневая ― последняя пара, ― предложила Валера, умываясь.

Общагой назывался девятиэтажный дом, стоящий прямо на территории училища. На первых пяти этажах жили девчонки, шестой пустовал и ремонтировался, а выше помещались офицеры с семьями, у которых не было собственных квартир в Петербурге.

Отличалась общага от мальчишечьих казарм только тем, что в казармах пацаны спали по сто человек в одном помещении, а девчонки в общаге ― по четыре человека в кубрике. В общем-то, на этом отличия заканчивались. У женской половины – вернее, одной десятой училища – на каждом этаже так же, как и у парней, стоял дневальный, убирался наряд, было чисто.

День выдался каким-то унылым и серым, что, в общем-то, для ноября в Петербурге не было необычным, но к вечеру настроение пятого этажа заметно подросло. Может, в связи с тем, что телевизор окончательно сдох, и даже Мымра, готовая сделать всё, чтобы её подопечные помучились, не смогла заставить его заработать, а может, с тем, что на ужине им удалось обогнать огромную толпу первокурсников, так что в их пустующие желудки этим вечером попали не только засохшие пряники, но и овсяная горелая каша с жидковатый супом. Часы показывали десять, вечерняя поверка прошла, и Мымра свалила домой. Валера втихаря улизнула к Мише, а Таня сидела на кровати с Машей и Надей, соседками по комнате, уплетая варенье, которое Сомовой прислали родители.

– Да говорю вам, там точно приведение живёт! ― сделав круглые глаза, убеждала Машка.

– Не неси чушь, ― резонно заметила Надя, замкомвзвода, самая старшая и разумная из всего курса.

Варенье было вкусным. Хотелось спать.

– Да правда же! Ой! ― завопила Машка, капнув вареньем на пижаму. ― Оно ночью там ходит! И диван двигает. И шкаф. Я сама слышала.

– Маша, молчи и ешь, ― Таня закатила глаза.

Вот интересная она, Машка Широкова. Хоть всю жизнь с ней живи, привыкнуть невозможно. Она или жуёт, или говорит, или спит; а если не делает ничего из этого, то ходит по училищу растрёпанная и всех достаёт.

– Да чего вы мне не верите, я не вру! Вот Завьялова с третьего тоже слышала его!

– Твоя Завьялова мало того, что спит с каждым вторым, так ещё и чушь несёт. На шестом этаже нет никого, ― отрезала Надя, отправляя в рот очередную ложку.

– Есть! Вот как ты думаешь, почему там никто не живёт, а?! ― вопрошала Машка, махнув рукой на Сомову, как на абсолютную безнадёгу, и обернувшись к Тане.

– Может, потому, что раньше там жил первый курс, а в этом году девчонок не набирали? ― улыбнулась Таня, но Широкова, пропустив мимо ушей этот аргумент, продолжила:

– Потому что там живёт призрак! Приведение, понимаешь? А ещё нужно взять свечку, пойти туда и посмотреться в зеркало. Тогда на тебя прямо оно и глянет! И ты поседеешь сразу и будешь проклята. На всю жизнь!

– Маша, спать. Призраки завтра, ― попыталась утихомирить её Таня. ― Кстати, из того, что завтра ― четыре пары! А Марк сказал, что ночью тревогу опять могут поставить.

– Что, страшно? Страшно? ― довольно усмехнулась Маша.

– Не страшно. Спать?

– Да врёшь ты, страшно!

– Маша, ну что может быть в этом страшного? ― в глубине души Таня понимала, что стоит просто согласиться с Широковой, и тогда она поболтает ещё пять минут и замолчит, но какое-то противное упрямство не давало ей этого сделать. Не в этот раз.

– А слабо проверить? Пойти туда и посмотреть в зеркало?! ― Машка упёрлась руками в бока.

– Так, всё, хватит. Давайте, девочки, спать…

– Спорим? ― глаза Широковой загорелись.

– По рукам, ― засмеялась Таня. ― На шоколадку.

На лице Машки отразилась глубокая задумчивость: шоколад было сложно достать, и стоил он целое состояние, но в следующий момент она вложила свою ладонь в Танину.

– Сомова, разбей!

И Надя, укоряюще покачав головой, разбила.

В эту секунду где-то над их головой послышался странный звук, будто кто-то двигал мебель. Таня вздрогнула. Конечно, привидений не бывает и это всё чушь, а если они и есть, то подполковник Сидорчук явно страшнее их всех. Машка просто придумывает. В желудке неприятно заурчало.

– Видите, а?! ― торжественно подняла палец Маша. ― Ну всё, отказывайся, в следующее увольнение пойдёшь искать мне «Алёнку».

Таня только вскочила с кровати, вылетела в освещённый коридор и направилась в кладовку. Вместе с Надей и Машей они всё-таки отыскали свечку, а зажигалку взяли у Бондарчук, которая изредка курила, очень часто всех при этом подставляя.