Лексус он припарковал быстро.

– Тон? ― Макс появился откуда-то сбоку, и Антон облегчённо выдохнул. Вместе с этим парнем всегда приходила уверенность.

Антону восемнадцать, он лежит на потрёпанной армейской подушке, когда осознаёт: Назар – его лучший друг. Не просто сосед по кроватям и по парте, не просто парень, которому не с кем общаться, и поэтому он общается с резким, неразговорчивым Калужным, которого мало кто понимает, ― нет, он самый настоящий, верный лучший друг.

– Чего ты там шепчешь? ― сонно бормочет Назар, приоткрывая один глаз.

– Ничего, ― Антон отчего-то смущён, отворачивается, но Макс возится и привстаёт на неудобной скрипящей кровати.

– Ну, давай выкладывай уже.

– Мы типа друзья? ― сквозь зубы быстро выпаливает Калужный. Получается что-то похожее на «ы типа нельзя», но Макс понимает, скалится, снова откидывается на подушку, ухмыляется широко и впервые называет его Тоном.

– Друзья, Тон. Давай, отрубайся, ― отвечает он, и Антону становится спокойно и тепло.

– Куда она могла пропасть, чёрт её дери, ума не приложу, ― прошипел Антон. ― Идиотка.

Назар хохотнул нервно, но нахмурился:

– Найдём, Тони, ― протянул он, усмехаясь.

– Придурок, сколько раз просил не называть меня так, ― фыркнул Антон. Стало чуть легче. Хотя бы просто оттого, что Назар шагал рядом, так же засунув руки в карманы, и что шаги их совпадали.

– Деточка-а-а, ― снова выдал широченную ухмылку Макс и еле увернулся от подзатыльника. ― Но-но, деточка, поосторожней!

Антон быстро показал удостоверение парням на КПП, щёлкнув турникетом. Заметил за стеклом Красильникова, ускорил шаг, но тот всё-таки успел выскочить и догнать его уже на улице. Идиот.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! ― Антон обернулся, буравя его глазами, и медленно, членораздельно произнёс:

– Что?

– Вы от Тани ничего не слышали? ― ещё один. Руки чесались дать ему по роже.

– Мы сейчас… ― начал Назар, но Антон перебил его. Не хватало отчитываться перед этим сопляком.

– Нет. Пошли, ― коротко бросил он и зашагал дальше, но услышал топот шагов за спиной и снова обернулся. С куда большим раздражением.

– Это важно.

– Ты думаешь, мне не похер, потому что она в моём взводе? ― скривился он, снова отворачиваясь. На несколько секунд настала блаженная тишина, нарушаемая только звуком их с Назаром шагов.

– Мне объяснить, почему вам не похер?

– Ты к чему это клонишь? ― Антон почти обернулся, уже привычно сжимая пальцы в кулаки и ощущая дикое раздражение. Зазвонил телефон. Он, сделав предупреждающий жест кретину Красильникову, взял трубку.

– Не ори, Ланская, я и так тебя слышу, ― поморщился Антон. ― Хотя бы есть предположения? Что-то ведь она говорила? Напрягай свои извилины и вспоминай!

– Говорила, что хочет отправить письмо семье, но…

– Да, я прекрасно понимаю, что почта работает максимум до шести. Потом? Куда она могла пойти потом? ― он дёрнул тяжёлую дверь общежития.

– С Верой, кажется, хотела встретиться, ― всхлипнула Ланская.

– Кто такая Вера?

Ланская что-то неразборчиво пробормотала, и связь вырубилась. Чертыхнувшись, он кинул бесполезный телефон в карман.

– Это Лера Ланская? ― спросил Макс, когда они поднимались по лестнице. Антон кивнул.

Открыл очередную дверь и окинул злым взглядом всех пятнадцать баб, собравшихся на центральном проходе.

– Кто такая Вера, Ланская? ― коротко спросил он, игнорируя заплаканных девчонок.

– Это… Танина подруга, она полька, и… ― Ланская снова всхлипнула, пытаясь взять себя в руки, и Антон ощутил колючую волну раздражения под кожей.

– Всем, кроме Сомовой и Ланской, немедленно разойтись по кубрикам, ― рявкнул он. Они замерли, не шевелясь. Челюсть сжалась так, что зубы были готовы треснуть. ― Немедленно.

– Успокойся, ладно? ― Назар сделал шаг по направлению к Ланской, но, заметив тяжёлый взгляд Антона, остановился.

В момент, когда закрылась последняя дверь кубрика, открылась входная. На пороге возник высокий человек средних лет, который уже приходил к Соловьёвой недавно, и чёрт знает, кто это был, только на этот раз одет он был в форму ФСБ и на плечах красовались две полоски и три звезды. За ним стояли два громилы в чёрных костюмах.

– Товарищ полковник, ― процедил он, поднимая руку к козырьку и чувствуя раздражение. ― Чем обязан?

– Дмитрий Владимирович, вы знаете? ― снова всхлипнула Ланская. Истеричка.

– Хватит сырость разводить, ― зло бросил Антон через плечо и повторил: ― Чем обязан?

– Я знаю, Лера, ― кивнул пришедший Ланской, а потом уставился на Антона спокойными, уверенными глазами. ― Это я у вас хочу спросить. Если не ошибаюсь, Калужный Антон Александрович, ― он чуть насмешливо сощурился, хоть и выглядел встревоженным, давая понять: о нём известно всё, абсолютно всё. Антон сжал челюсти сильнее, ― командир роты, считай, что второй отец.

– Ага, что-то вроде второго отца, ― фыркнул он, ощущая зудящее беспокойство в груди. Чувство, что время утекает. Тут же одёрнул себя. ― А вы-то кем ей будете?

– Что-то вроде первого, ― он бросил быстрый и строгий взгляд на Антона. ― Полковник Ронинов, и я спрашиваю у вас: где моя дочь?

– Прямо сейчас мы пытаемся… ― примирительным тоном начал Назар. Антон не умел так. И не ради Соловьёвой ему учиться.

– Да чёрт её знает, ― процедил он, не обращая внимания на быстро колотящееся сердце.

На несколько секунд замолчал, переваривая. В личном деле Соловьёвой ― он, конечно, не изучал его, просто попалось на глаза ― была записана только мать. Очень интересно, что это за новоиспеченный папаша.

Ещё раз взглянул на Ронинова. Чуть ниже него самого, широкоплечий, спокойный, уверенный. Волосы тёмные, почти чёрные, а на висках совсем седые, взгляд, хоть и строгий, но какой-то знакомый.

Нет.

Нет-нет-нет.

Не сравнивай. Даже не думай.

Высокий, гораздо выше Ронинова и Антона (наверное, потому, что Антону только-только исполнилось семь), человек входит в просторный, залитый светом дом. На нём тоже китель ФСБ, но он не хмурится, только улыбается молодой женщине в белой кофточке с голубыми кружевами. Берёт на руки Антона, смеётся, разглядывая синяк под его глазом, отмахивается от причитаний жены. «Он же мальчик, Милочка, ― говорит он и снова смеётся. ― Ну какой парень растёт без драк».

Спустя десять лет взгляд его меняется. Он и сам меняется: седеет и стареет. Год, кажется, идёт за пять. Отец смотрит бесчувственно и тяжело. Губы искривлены. «Ты же помнишь», ― говорит он. Антон кивает, потом качает головой и хочет возразить, но отец снова сжимает губы, отводя усталый взгляд: «Если ты сделаешь это, я не желаю больше никогда видеть тебя».

– Ригер, есть что-нибудь? ― рация характерно зашипела и ожила, заговорив с немецким акцентом.

– Пробили всю информацию по Верженска, ничего важного не нашли.

– Тогда на кой чёрт связываться со мной? Копайте, копайте дальше!

– Дмитрий Владимирович, только что засекли последний сигнал в районе Пятой Советской.

– Это центр, ― выдохнул Антон.

Назар резко поднял глаза. Ронинов обернулся к нему. Всё они понимали без слов. Бьют всегда по центру.

– Узнай, что там разрушено, ― коротко сказал её отец. ― Шавки Харренса могут быть там?

– Они могут быть везде, ― устало отозвался немец.

– Хочешь сказать, что я не могу поехать? ― горько усмехнулся Ронинов.

Почему-то Антон сразу понял, что не из трусости.

– Хочу сказать, что вы не поедете, если не хотите подвергнуть опасности свою дочь, ― тактично поправил Ригер и отключился.

Несколько секунд Ронинов молчал, поджав губы, а потом снова нажал на кнопку приёма.

– Ригер, отправь на Советскую кого-нибудь из наших, тех, кто ещё не светился. Выбери сам, ― он вздохнул устало, приложив руку к виску. ― Проследи за всем, чтобы толковый был. Пускай с машиной подъезжает. Антон Александрович тоже едет.

Он не успел возмутиться. Даже руки в привычные белеющие кулаки сжать не успел. Потому что Ригер сказал: