– Враги?

– Ноль.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Вы знаете этот американский тип – душа нараспашку? Вот таков Саймон.

– Да, так его называют. Но, быть может, он все-таки что-то скрывал? Да и на работе – у кого нет врагов?

– Не у Саймона. Слишком открытый парень. Даже совершенно необходимые меры безопасности вызывают у него раздражение. Он открыт всем ветрам.

– Над чем вы работали в последнее время?

– Над базой данных персонального характера. Ну, вы, наверное, у себя видели, "Tucky".

– А, а… видел. Это нам здорово помогает. Сунул приметы – и вот он, голубчик.

– Или голубчики. Или никого.

– Тоже верно, но все равно здорово. Теперь такой вопрос: для кого эта система представляет ценность?

– Для любого, кому нужно в срочном порядке получить чьи-либо персональные данные по небольшому числу входных переменных. Собственно, в нашей форме это годится только для полиции.

– И для мафии. Чтобы красть информацию у полиции.

– Для этого нужно иметь агента внутри полиции.

– Да, наверное. А другие варианты системы?

– Это уже секретно. Обратитесь в "Шабак"4 за разрешением.

– Они уже сами на нас наехали. Спасибо за информацию.

– Можете ли вы, наконец, сказать мне, в чем дело?

– Могу. Ваш друг и начальник Шимон Брайнштейн был найден около одиннадцати ночи мертвым в своей квартире.

Наши нивы глазом не обшаришь,

Не упомнишь наших городов,

Наше слово гордое "товарищ"

Нам дороже всех красивых слов.

Гарун Ишханович принял меня как родного. Вся процедура зачисления в университет и получения места в общаге заняла полчаса. Я хотел уже тащить чемодан в общагу, но он меня придержал:

– Пойдем, покурим на лестнице.

Мы вышли на лестницу, Гарун Ишханович предложил мне свой "Казбек", но я отказался – не курю.

– Молодец, здоровее будешь, – похвалил меня Гарун Ишханович. – А теперь мотай на ус.

Он от души затянулся и прочел мне целую лекцию.

– Первым делом, запомни: что бы там они ни говорили в Москве, ты – в Грузии. Более того, ты студент Тбилисского университета. Это значит, что когда тебе предложат выпить за Сталина, ты, как миленький, выпьешь.

– То есть как? Ведь партия осудила культ личности.

– А вот так. Коротко и ясно. И не шибко распространяйся о своей семье: сирота и все тут. Запомни: когда Микоян выступил против культа личности, то по всей Грузии всем армянам повыбивали окна. И это они еще дешево отделались. А четыре года назад здесь в Тбилиси были настоящие народные демонстрации против Хрущева, их разгоняли пулеметами и танками. Говорят, что все арестованные на вопрос: "Фамилия?" – отвечали: "Джугашвили". Так что выпьешь.

– А если я непьющий?

– Хоть язвенник: выпьешь до дна и крякнешь. Кстати, ты действительно непьющий?

– Вообще-то нет.

– Имей в виду: в общаге будут пить. Старайся держать себя в руках. И осторожней по девчонкам. Запомни: у каждой грузинки, армянки или осетинки есть и отец, и братья. Ясно?

– Ясно.

– Учись. Большинство учится только к сессии. Зря: если хочешь чего-то добиться учись все время. Хотя бы час в день посвящай учебникам. В общаге серьезно заниматься не дадут, сиди в библиотеке. Я постараюсь выбить тебе повышенную стипендию, как сироте, но у тебя все равно пятерок должно быть больше, чем четверок, и ни одной тройки и ни одного хвоста. Доступно?

– Доступно.

– Я обещал сестре тебе помочь, но для этого ты должен помочь мне сам. Запиши мой адрес и телефон. Звони, если что. Если надо – заходи, подтяну тебя, где смогу.

Гарун Ишханович опять от души затянулся.

– Стипендия, даже повышенная – не разгуляешься. Многие сидят на соевых батончиках и плавленых сырках. Слушай, – его осенило, – а ты в преферанс играешь?

– Нет.

– Зайди ко мне домой завтра часов в десять утра. Мозги у тебя на месте, память тоже, значит, научишься. Если хорошо работать головой, не зарываться и научиться вычислять шулеров, то можно неплохо прибавить к стипендии. Но помни: в общаге играть запрещено! Хотя вовсю играют. Но тебе нельзя попадаться – прощай стипендия.

– Понял.

– Я записал тебя на английский язык…

– Зачем? Я же в школе учил французский!

– Знаю. Но по нашей теме американцы ушли далеко вперед, – чтобы там ни писали в газетах, – так что английский стал нашим профессиональным языком. И вообще, судя по количеству научных публикаций, он становится латынью двадцатого века. Так что будь добр, учи и не рыдай.

– Постараюсь.

Гарун Ишханович опять глубоко затянулся. Видно было, что он хотел сказать что-то еще, но сомневался. Но, в конце концов, сказал:

– Хоть ты родился и вырос на Кавказе, но Кавказа ты еще не знаешь. Запомни: кавказцы как дети. Но с ножами! Любое неосторожное слово может довести до крови. И до кровной мести.

– Буду осторожен.

– И, главное… Кавказец, в первую очередь, член своего клана. Потом сын своего народа. И лишь после этого он сапожник или профессор. Это на Западе ирландец мог мечтать о независимой Ирландии и, при этом, честно сражаться в рядах британской армии. Это в России была гражданская война, когда одни русские убивали других русских за идею. Здесь все четко распределено. Я могу быть стопроцентным советским интеллигентом, но все помнят что, во-первых, я Авакьянц, а во-вторых я армянин. И лишь в-третьих я профессор. Здесь каждый играет выделенную ему роль. Запомни это, ты с этим еще столкнешься.

– Так получается, что выселение народов…

– Вот именно! Кавказец Сталин твердо помнил все это и действовал, с его точки зрения, совершенно адекватно! И "пятый пункт" оставил нам в наследство совершенно сознательно.

– Но ведь все народы, в принципе, равны.

– Разумеется. Но помни: когда на тебя смотрят, твой "пятый пункт" не забывают. Особенно кавказцы. Впрочем, и русские хороши.

Буквально в первый же вечер в общаге я нарвался.

Шел себе по коридору, навстречу шел какой-то русский с четвертого курса. Шел прямо на меня, отпихнул и добавил:

– Отлезь, жиденок.

Алмаст Ишхановна преподала нам пролетарский интернационализм не за страх, а за совесть. И все, что касается неприемлемости межнациональной розни. А детдом был отличной школой выживания. Так что парень оказался на полу с расквашенным носом.

Его приятель получил ногой в коленную чашечку. Кстати, как я потом сообразил, он и не думал вмешиваться, но получил.

А когда на следующее утро кто-то подставил мне подножку, – пошутить, не более того, – и схлопотал фонарь под глазом, то за мной прочно закрепилась репутация неуравновешенного кавказца-задиры. В некотором роде, отличная репутация.

Гарун Ишханович, действительно, научил меня преферансу. Вскоре я смог поправить свое финансовое положение. Но я твердо запомнил его заповедь: не зарываться.

С учебой дело пошло. Хотя от всех этих Кеплеров, Ньютонов, Коши, Вейерштрассов, Ферма, Роллей и разных прочих Гауссов голова шла кругом.

А ЭВМ… Алгоритмы, машинный код, двоичный код…

Разве что марксизм давался мне легко. Благодаря памяти.

Гаруна Ишхановича я старался зазря не беспокоить, но он сам взял за правило каждое второе воскресенье приглашать меня на домашний обед и расспрашивать о житье-бытье. Я до сих пор вспоминаю его гостеприимство.

Он сам, его жена и отдельные гости вели довольно странные для меня разговоры. Это было время той самой "оттепели", еще далеко не все было понятно, еще далеко не все было напечатано, но интеллигенция искренне надеялась на большие положительные перемены. А я, в основном, помалкивал и слушал. В общаге о таком почти не говорили.