Все некоторое время молчали, и Олег, обескураженный отсутствием оваций и одобрительных возгласов, бегал глазами по лицам собравшихся.

– Что вы молчите все? – сказал он раздраженно. – Сергеич, что ты думаешь?

– Ну, Олег, даже не знаю, что сказать. Очень неожиданный план, – начал Сергеич.

– Можно мне сказать, – перебил я его.

– Да. Давай лучше ты, Иван Михалыч, – сказал Сергеич.

– Олег, твой план, конечно, очень интересен, и, как всегда, оригинален, но у меня возник ряд вопросов.

– Слушаю тебя, Иван, – ответил Олег.

– Первое, я никогда не слышал про эту знаменитую певицу, как там ее?

– Пылова.

– Да, Пылова. Второе, даже если она звезда, то я никогда не слышал, чтобы звезды устраивали туры по райцентрам Нижегородской области. И третье, пускай она звезда, может просто падающая, неважно. Но сколько подписей рассчитываешь ты собрать в ходе этого «турне»? Думаю, мы будем весьма далеки от миллиона. Даже от нескольких тысяч.

– Ты прав, Пылову вряд ли можно назвать звездой, и миллиона подписей мы точно не соберем,– послышался знакомый тихий голос с другого от нас края стола, – но, я думаю, грех будет не воспользоваться таким шансом.

Все повернулись к говорившему.

– О, Витя появился, – радостно воскликнул Сергеич.

Он встал со своего места и направился к стоявшему в дверях Вите.

Никто из нас не заметил, как вошел в комнату этот всегда невзрачный тихий человек, который, кажется, целью всей своей жизни ставил быть незаметным. При своей любви к незаметности, он появлялся в самые драматические и неожиданные моменты. В дешевых детективных фильмах так всегда неожиданно появляется полицейский на месте встречи мафиози. Если бы я не знал Витю, то подумал, что он специально стоит под дверью, выбирая подходящий для появления момент.

Вите было около сорока, он был среднего роста, «средней» наружности (не красавец, не урод), имел средний достаток. Внешне он ничем не выделялся, но для всех был человеком-загадкой. Во многом просто потому, что не было среди нас человека, с кем бы он был по-настоящему близок. На наших «сходках» Витя появлялся от случая к случаю, пропадая иногда на год-полтора. Сначала я думал, что это пример банальной социопатии – боязни общества, собраний и пр., но потом понял, что Витя нисколько не паникует в больших компаниях, чувствует себя в них уверенно, хотя и старается их по возможности избегать.

– Пылова действительно никакая ни звезда, – продолжал Витя, – она заурядная бардовская певичка, которая даже на жизнь своим творчеством заработать не может. Вопрос о ее гастролях решается очень просто. Она согласилась работать «за еду». Мы с Олегом нашли ее в сети на каком-то бардовском форуме, предложили ей такое бесплатное турне. Мы всего-то оплачиваем ей проезд до Нижнего и катаем везде на комфортабельном джипе Сергеича. И, поскольку она победитель нескольких конкурсов бардовской песни, на афише можно указать ее «звездные» регалии. Вроде «лауреат фестиваля песни и пляски «Житомирский Орфей». А для нас это действительно шанс. Я понимаю, Ваня, твой скепсис, – он повернулся и посмотрел на меня, – но Олег прав. Нужно задействовать все возможности, которые у нас есть.

– Хорошо, Витя, я согласен с тобой. Я, возможно, был не прав, – смирился я перед его аргументами. Больше даже перед самим Витей. Его аргументы были так себе.

– Вот и отлично, – сказал Олег, – теперь перейдем к делу. Гастроли Пыловой начнутся уже послезавтра. Да, уже послезавтра! – воскликнул грозно Олег, заранее отвечая на негодование окружающих. Он всегда все делал в последний момент. – Так вот, распределим обязанности. Виктор, как обычно, отвечает за технику. – Витя работал программистом и на всех наших акциях заведовал аппаратурой. – Мы с Ритой будем координаторами проекта. Сергеич и Дима едут на машинах сопровождения. Остальные – отвечают за сбор подписей и раздачу листовок. Иван, на тебе самая ответственная задача. Ты у нас психолог, а кроме того и дара слова не лишен, поэтому за тобой закреплены две обязанности. Во-первых, произносить речь после концерта. Надо будет нам совместно разработать коротенький спич на пять минуток, где ты кратко, точно и сочно мог бы обрисовать все общественное и духовное зло, которое несут аборты. А во-вторых, ты возглавишь мобильную группу, которая будет показывать фильм в городках и поселках, в которых концертов Пыловой не планируется. Среди них есть довольно крупные.

– За что же обойдены вниманием Пыловой эти селения? – язвительно спросила Рита.

– Все очень просто, – улыбаясь, ответил Витя, – везде мы Пылову показать не успеем.

– Хорошо, Олег, все понятно. Речь я набросаю и завтра тебе скину на почту. Скажи только, сколько дней продлится прекрасное сие мероприятие?

– Две недели.

– Две недели?! – выкрикнул я от неожиданности. – Я рассчитывал дня на два-три. Максимум – четыре. Но две недели!

– Иван, я все понимаю, – начал Олег.

– Нет, Олег, ты не все понимаешь, – перебил я, – ты привык сидеть у себя в офисе и работать по настроению. А у обычных смертных по-другому все. Я полгода мучаюсь с восьми до пяти, выслушивая всяких идиотов, и не собираюсь потом и кровью заработанные полмесяца отдыха тратить на то, чтобы читать лекции колхозникам, спать полулежа у Димы в «Газеле» и слушать какую-то неудачницу.

– Ваня, это же нужно для дела, – нравоучительно, сокрушенным голосом сказал Олег.

– Да, Ваня, ты что бросаешь нас всех? – поддакивала ему Рита.

– Ни за что, ни за что, ни за что, – повторял я раз за разом, уже не слушая, что говорят вокруг.

2

Неправду говорят, что нарождающийся сегодня класс белых воротничков, или как его проще и понятней называют – офисный планктон, – это все сплошь бездуховные субъекты, потребители гамбургеров и Кока Колы, люди, главной радостью и целью которых становится новый Ай-фон или еще какой-нибудь гаджет. В этом стереотипе есть, конечно, зерно истины, но оно, кажется, не очень большое. Я сам был носителем этого стереотипа, тем более что в годы студенчества подрабатывал вечерами грузчиком и с гордостью причислял себя к «рабочему классу». Даже в первый год работы психологом в типичном современном офисе я с пренебрежением смотрел на своих сослуживцев, видя в них только буржуазных эксплуататоров несчастных пролетариев, хотя со мной рядом трудились очень хорошие и открытые люди. И, наоборот, с работягами, у которых по желанию босса – поклонника всяких современных тренингов – мне приходилось проводить различные опросы, отношения не складывались. Пытаясь найти с ними общий язык, я все время наталкивался на надменность и закрытость. У них у всех при попытке поговорить по душам неизменно включалось с молоком матери (причем, матери советской) впитанное убеждение, что которому рабочие – венец творенья, а те, кто ковыряется с бумажками – не более чем обычные приживалы, трутни, пиявки, присосавшиеся к телу трудового народа.

– Ну, ты умный человек. Вот скажи, согласен ты со мною? – донимал я Витю, когда мы укладывали вещи в «Газель». К нему обращались все, когда возникали мировоззренческие проблемы.

Конечно, он был согласен. В общем и целом, да, я прав. Но он не хочет никого осуждать, работяги тоже хорошие люди. Витя вообще старался никого никогда не осуждать, придумывая всем «смягчающие» обстоятельства.

– Но, – добавил он нерешительно, – думаю, и в идеализации белых воротничков ты тоже не совсем прав.

В чем я был не прав, Витя так и не пояснил.

Вообще, мне действительно было свойственно идеализировать. С детства я замечал за собой бескомпромиссность суждений, стремление расставить все точки над i, определить кто хороший, а кто злодей, где свет, а где тьма. Такое черно-белое мышление, конечно, было плохо для моей профессиональной деятельности, но даже при четком понимании этой особенности своей психики, у меня не получалось как-нибудь ее исправить. Но за суждениями о рабочих и планктоне стояли факты, как мне казалось, на сто процентов объективные.