Сейчас часы показывали двадцать минут одиннадцатого. И на звонок он не ответил. От беспокойства Лера стала расхаживать по комнате. Дважды отодвигала штору и выглядывала во двор. Никого. Черную улицу освещал единственный, но очень яркий фонарь. Детская площадка пустовала.

Лера резко задернула штору. У нее проблема. И с мужем не поговоришь. Олег не просто материализовался из прошлого, Олег активно начал вредить… Чтобы успокоиться, она намазала руки кремом и допила успевший остыть чай. Затем надела любимые тапочки и завела, тихо–тихо, проигрыватель. Она ходила по комнате, раскинув руки, кружилась под голос Пака, танцевала и пела, чего никогда не делала на людях. Единственный раз, когда получилось раскрепоститься, был концерт Пака в Варшаве.

Запыхавшись, Лера повалилась на заправленную пестрым покрывалом двуспальную кровать. Они с Максимом купили всю мебель сразу после свадьбы. Тогда он все время крутился со Славиком, пропадал и приходил домой только ночевать.

Иногда он пел для Леры. Просто потому что хотелось.

– Песня успокаивает, – говорил муж и вынимал из правого кармашка в рюкзаке белый конверт. В первое мгновение Лера думала, что внутри письмо от Пака.

Но в конверте всегда лежали деньги…

Лера незаметно задремала. Ей снился кинжал с окровавленным кончиком. Да, она решилась и воткнула нож в самое сердце тому, кто гнался за ней по пропахшим пивом и сигаретным дымом улицам. Над головой чернела ночь. Морозный воздух сливался с царившей в тесном переулке тишиной. Лера бежала, кричала, стучалась в запертые двери, трясла железные решетки и требовала позвонить в полицию. Но никто не отзывался в ответ. Никто.

Один раз она обернулась, когда стояла под фонарем. Только гнавшийся за ней не спешил выходить из тени на свет. И Лера злилась, что не может понять, кто он такой и почему бежит следом.

Вдруг дверь одного дома поддалась, и Лера оказалась в черном и продуваемом насквозь подъезде. Кто–то специально выкрутил лампочки на всех этажах, но Лера даже во мраке уверенно поднималась по лестнице. У квартиры старика Линдемана она замерла. Отяжелевшей рукой нащупала привязанную к рулю корзинку для покупок и узнала его велосипед.

В шахте загудел лифт. Лера вошла в распахнувшую двери кабину. Стены были исписаны маркером, пол под ногами в разводах, к кнопкам «четыре» и «пять» прилипла жевательная резинка. Лера нажала на цифру «семь» и мгновенно очутилась в своей квартире. Сидящая у телевизора мама и играющий на гитаре Максим ее не узнавали. На кухне взбивала тесто для яблочного пирога особа с незнакомым лицом. И пробежавший совсем рядом Павлик назвал ту женщину мамой…

– Нет!..

– Мама!

Лера очнулась в мокром поту. На кровати сидел сын. Она приподнялась, включила ночник и обняла Павлика крепко–крепко.

– Ты кричала, мама. Я слышал.

– Ничего, сынок. Сон дурной приснился.

Из колонок слышалось электрическое шипение. Пластинка давно перестала крутиться. С книжной полки свалился конверт из–под пластинки. В свете лампы мелькнул желтый парашют. Засветился ярко–ярко. Замерцал.

– А что за сон? – насторожился Павлик.

– Да так, история школьницы, – успокоила сына Лера. – Как она праздновала день рождения.

– Весело было?

– Ну, как сказать, – Лера улыбнулась. – Музыка была. Одноклассник подарил ей альбом супер–группы. Собравшиеся за столом подружки ругались и спорили, кто первым возьмет пластинку домой, а школьница грустила. Даже музыка не могла ее развеселить. Тот, кого она ждала, не пришел.

– А как его звали?

– Школьница забыла имя, но она надеялась, что он придет и имя вспомнится само собой.

– И они больше никогда не виделись?

– На другой день. Школьница простила и злые шутки, и неприязнь, и невнимание, и забывчивость…

– Почему?

Лера пожала плечами:

– Не знаю, Павлуша. Я проснулась.

– Поэтому ты плакала?

– Павлик, идем в кроватку

– Мама…

– Не сейчас. Поздно. Папа вернется с выступления, увидит, что ты не спишь и расстроится. Идем.

Лера взяла Павлика за руку и повела его в детскую.

Много лет назад мама уступила детям свою комнату и перебралась в гостиную. Там был телевизор и любимый телеведущий. Он вел разные передачи и в разное время суток. Кулинарные, сад и огород, ток–шоу и тематические программы с приглашенными гостями.

Работал телевизор и сейчас. На дверь падал бледноватый отсвет от экрана. Лера тихонько заглянула в гостиную, увидела, что мама крепко спит, и выключила телевизор.

Кристина тоже спала, обнимая книжку итальянских сказок в затертой обложке. Лера читала эту книгу в детстве, особенно ей нравилась сказка о трех апельсинах. Кристина до нее еще не дошла. Лера вообще удивлялась, что дочку смог увлечь голый текст без ярких картинок на страницах. Этим вечером она не капризничала и даже забыла, что после ужина ей полагались шоколадки.

Лера укрыла Кристину одеялом и положила книгу на подоконник. Павлик сам забрался в свою кроватку возле двери. Лера вздохнула. В этой комнате никогда не висели плакаты Пака. Обои были целые, без прилипшего к ним скотча, как у них с Максимом в спальне. Все пространство занимали полки для школьных учебников, нотных тетрадей и детских книг. Напротив висело огромное зеркало. Кристина часто крутилась возле него, рассматривала, как сидит на ней то или иное платье. Как завязаны банты на голове. Иногда она прикладывалась к зеркальной поверхности и оставляла отпечатки своих губ, за что ее ругала бабушка.

Хлопнула дверь. Звякнули упавшие на трюмо ключи. Лера быстро поцеловала заснувшего сына и осторожно пробралась в прихожую.

На колченогом стуле возле вешалки пыхтел Максим. Не замечая Леру, он расшнуровывал уличные ботинки. Лера включила свет и Максим резко выпрямился. Они встретились взглядами. В черных зрачках мужа таилась тревога, а губы дрожали, как в тот злосчастный день в одиннадцатом классе, когда она ушла гулять с Олегом.

Олег сам подошел к ней на перемене. Не ухмылялся. Не подшучивал. Предложил пройтись после уроков. Максим, стоявший неподалеку, тревожно следил за ними. А когда Лера на приглашение Олега закивала и уронила рюкзак, то вообще отвернулся и слова ей больше до звонка не сказал.

– Встретимся на крыльце в два часа, – заулыбался Олег, развернулся и пошел своей дорогой. Какое у него было лицо, о чем он думал Лера не видела и не понимала. Она смутно помнила, как добиралась до класса. Нет, она не просто шла, она как обезумевшая неслась на урок и все сорок пять минут поглядывала на тикающие на стене часы.

И это были самые долгие сорок пять минут в ее жизни. Коротко стриженная математичка в очках, испачканных мелом, водила указкой по зеленой доске и выписывала из учебника примеры, а Лера смотрела на Олега, который сидел со своим лучшим другом на дальней парте и тоже заданиями не интересовался. Олег что–то писал на листочках, смеялся и подсовывал их одноклассникам. Они тоже смеялись и передавали дальше по ряду.

До Леры записки Олега не дошли. Странным образом никто не передал ей ни единого листочка. Зато в голове звучала музыка. Пак играл на гитаре и пел, а она слушала его голос и представляла на месте лирических героев – себя и Олега. Стеснительный Олег не решался заговорить с одноклассницей, которая ему нравилась. Он ходил по безлюдному пляжу на рассвете. Стоял на улице под проливным дождем и страдал. Мучился от безответного чувства и даже не делал попыток что–то изменить, да просто сказать «Привет». Вместо этого глупо шутил и неудачными розыгрышами пытался обратить на себя внимание. Одноклассница намеков не понимала. Она тоже думала об Олеге и притворялась, что обидные шутки – дело обычное и ее совсем не ранят. Не причиняют боли. На самом деле одноклассница плакала в кабинке туалета, пока никто не видит.

В последней песне герой–Олег обрел уверенность, позвал возлюбленную погулять и даже с легкостью ухватил для нее с неба самую яркую звезду.

Так было в придуманном мире Пака. Реальный Олег на прогулке звезд не дарил. Он купил ей мороженое, обычное, клюквенный пломбир в вафельном стаканчике. Такое Лера никогда не любила, предпочитала эскимо в шоколаде. Но в тот день – это было самое вкусное мороженое на свете. Потому что его купил тот, кого она ждала на свой праздник и кто туда не пришел.