– Так ты бы еще в майке на реку вышел. Чай, не май месяц. Видал, у меня фуфаечка? Еще с советских времен. Я в ней работал, шпалы ложил. А в резиновики валенки вдеты. Хочу еще палатку купить, тогда хоть домой не ходи. Пускай Райка с Проглотом без меня поживут, поплачут.

– Клал.

– Не понял. Клал ты, что ли, на меня с прибором? Я тебя накормил, отогрел, а ты…

– Вы неправильно поняли. Нужно говорить не «ложил», а «клал».

– Ты того – не умничай, а лучше помоги материально.

– У меня деньги на карте.

– Какие еще деньги? Шучу я. Другая помощь требуется. На, помормышь чуток, а мне отлить надо.

Антон склонился над лункой, дергая леску вверх-вниз. Мужик скрылся в кустах на берегу. Антон еле дождался его возвращения: рыба не клевала, пальцы перестали слушаться и заныли. В придачу заболели уши, захлюпал нос.

Мужик вернулся, потирая руки, явно готовый продолжить рыбалку.

– Слушайте, а давайте меняться, – предложил Антон (его язык начал заплетаться), – я Вам куртку, она вообще-то теплая, настоящая, фирменная. Никогда в ней не мерз, не знаю, что сегодня случилось. А Вы мне фуфайку.

– Да бери, не жалко. Постираешь, будет как новая. У меня на балконе еще две висят.

Нечаянные собутыльники переоделись и обнялись, как будто встретились после долгой разлуки. Отошли каждый на шаг назад и снова кинулись в крепкие мужские объятия.

– Ну, я пошел домой. Пока! – на этих словах Антона покачнуло. Ему показалось, что мост поплыл куда-то в сторону. А отброшенный им ерш размножился. Стало два ерша. "Мистика какая-то" – протер глаза Антон. Опять один ерш.

– Смотрю, паря, что-то развезло тебя. Жена-то сковородкой не отоварит? – засмеялся усатый.

– Не женат и не собираюсь, – в другую сторону покачнулся собутыльник. Но слова произнес твердо.

– Один что ли, живешь? – уточнил мужик, вернув Антона в вертикальное положение.

– С родителями. Мама Оля и папа Сережа у меня хорошие. Брат есть еще старший, Кирилл. Только он отдельно живет.

– Эх, паря! Давно пора из гнезда вылетать. Из-под мамкиной юбки вылезать. Бери пример с брата. А то не дадут бабы жизни. Шапку надел? – мужик очень похоже изобразил рекламный ролик.

– Мама, наоборот, уверена, что воспитывает меня настоящим мужиком. Развивает, так сказать, брутальность. И в автошколу она меня отправила. А мне оно надо? Не люблю я эти машины. Мне и на метро неплохо.

– А что, пока я рыбачил, у нас метро построили? – усач засмеялся, довольный шуткой и тем, что вытащил очередную ощерившуюся добычу.

– Устал я что-то. Последний раз объясняю. Я в Москве живу и работаю. Вот. Думал, дома сдать проще будет. Говорят, родные стены помогают. А в Москве я боюсь ездить. Там столько машин! Дороги широкие, разметка, знаков куча. Там пока соображаешь, в какой ряд перестроиться, поворот проедешь. Эх, завалил, так завалил. Пойду домой каяться.

– Правильно, иди. А мамку люби, конечно, но не слушай. Мужик – не мужик… Если машины нет, не мужик, что ли? У меня нет, а я мужик. Мужик, паря, в делах познается. Вот с меня пример бери. Моя сказала – сегодня у тебя выходной, будем шкаф на кухне вешать. А вот фиг ей! На работе все дни корячишься, а тут еще и в выходной покоя нет. Пусть сама вешает. Приду – футбол буду смотреть. Что хочу – то и делаю. Моя жизнь.

Пропитанная рабочим запахом фуфайка согрела Антона сверху, но холод так просто сдаваться не собирался и перебрался к ногам, забрался в ботинки. Почувствовав, что пальцы ног перестают слушаться, не хотят даже шевелиться, Антон с надеждой посмотрел на вдетые в резиновики валенки. Усатый рыбак, видимо, умел читать мысли:

– Иди-ка домой, паря. Мамка, поди, заждалась.

Воодушевленный, Антон снова вышел на Советскую – главную улицу родного города. Он как будто парил над землей, став на голову выше прохожих. Он не замечал грязи и снега. Он согрелся. Со стороны могло показаться, что древнегреческий бог спустился с Олимпа, чтобы легким шагом пройти по замызганной грешной земле.

Спустился и шел, обтекаемый пестрой толпой. И вдруг замер. Он увидел женщину, поразившую до глубины души. Слегка понуро и отрешенно, она двигалась навстречу. Он мог поклясться, что знает эти очертания фигуры, этот легкий румянец, эти вьющиеся волосы аппетитного карамельного оттенка. Черты лица, глаза – родные и любимые. Но (он был в этом уверен), он видел эту женщину впервые. Хм… Может быть, провал в памяти? Временная амнезия? Каким зельем ты согревал нас, усатый рыбак? Остановись, время – она идет ко мне!

Знакомая незнакомка прошла мимо и стала удаляться. Он не знал, кто она. Это необходимо было выяснить. Иначе бы он не смог жить.

Антон выскочил на проезжую часть и преградил дорогу первой попавшейся легковушке.

– Умоляю! Спасайте заблудшую душу! Я заплачу, сколько скажете! Надо проследить во-он за той девушкой!

– А ну вали отсюда, маньяк хренов! – выскочил водитель, держа наготове монтировку.

Антон отскочил, как сайгак. Ему ничего не оставалось, как ретироваться и направиться, наконец, домой. Нет, не в Москву, а к родителям, которые бережно хранили его комнату и всегда были рады приезду ненаглядного сыночка. Но как же знакомая незнакомка? Он ее все равно найдет! Найдет, чтобы больше не терять! Будет ходить раз за разом по этой улице. Будет лазать вечерами в социальных сетях. Где-нибудь да мелькнет чудное создание, взволновавшее взор и сердце. Ау! Где ты? Вернись! Найдись!

Подходя к дому, Антон шел все медленней. Не то, чтобы плохо слушались ноги (но совсем этот факт отрицать нельзя), он просто наслаждался атмосферой родных мест. Он жил в непосредственной близости от самого сердца города – площади, в костромском народе любовно именуемой «сковородка». «Время – ткань, из которого состоит жизнь», – как бы намекает сковородка всякому проходящему.

На площади живет бронзовая собачка Бобка, которая в царские времена помогала местным пожарным, а сейчас собирает денюжку на поддержку своих четвероногих собратьев.

Антон присел собачке на спину, погладил помощницу пожарных по холодной металлической шерстке. Теперь непременно наступит счастье. Приметы не врут. Для верности друг животных вытащил из-под фуфайки шарф, повязал его Бобке на шею, прослезился. Обнял, как старого друга: «Одна ты меня понимаешь, Боба!».

Все-таки хорошо, что родители не променяли старинный дом на новостройку. Хорошо, что остались старые скамейки, песочница, сарайки и гаражи. А вот и корявое дерево, на котором приходилось прятаться от мальчишек, чтобы не играть в футбол. И от мамы, чтобы не есть омлет. Раскидистый вяз, на обратной стороне листочков которого всегда жили маленькие насекомые. Пятилетний Антон обнаружил этот факт случайно, намеренно расковыряв один из коричневых бугорков – на листике их было без счета. Бугорок оказался жучком. От удивления мальчик отпрянул назад и стукнулся головой о ствол. Вот это да! Как здорово! Столько жучков! Антон сбегал за увеличительным стеклом, тайком, чтобы никто не увязался, забрался на толстый сук и стал рассматривать это чудо. Блестящая спинка, лапки-волосинки. Антон набрал целую горсть жучков и принес домой. Мама тогда очень смешно визжала, а папа сказал, что надо спасать дерево. Дерево потом опрыскали какой-то гадостью. Антон собрал много мертвых жучков и закопал в ямку. Но всех собрать не получилось. Очень много было мертвых жучков. Страшно много. Когда мальчик на них смотрел, пальцы его сами собой растерли в кашицу листочек вяза. Пальцы потом долго пахли горечью.

Вот он, тот самый сук. Интересно, выдержит ли он человека сейчас? Антон взялся рукой за ствол, поставил ногу на выступ на стволе. Нога соскользнула. Попробуем другой вариант. Антон ухватился за сук, подтянулся, оперся о ствол ногами.

– И кто тут у нас хулиганит?

От неожиданного возгласа за спиной Антон расцепил руки и приземлился на пошатнувшиеся ноги.

– Здравствуйте, теть Галь! Как Вы меня напугали!

Антон обнял старую знакомую, прижался щекой к доброму морщинистому лицу.