– Маша, дорогая моя, ну разве стоит этому придавать такое значение. Сева, в конце -концов, видный парень, он любит тебя и если ты его с кем-то увидела, то я не думаю, что это так уж серьёзно.

– Вот и я говорю, – поддержала мужа тётушка. – Мало ли с кем она могла его увидеть.

– Степан Васильевич, тётя Ада,– не выдержав, почти крикнула Мария – я его видела с другой девушкой…в постели!

– Боже мой! – воскликнула тётя Ада – В постели?! В какой постели? Где?

– В постели? – повторил за женой Степан Васильевич. – Они что, делали всё это при тебе? Как ты могла там очутиться?

– Стёпа! Ты с ума сошёл!– крикнула тётя Ада. – Она ещё ребёнок, не смущай её.

– Нет, это было случайно, в общежитии, – поспешила оправдаться Мария, – я случайно зашла, а они спали…вдвоём, дверь была не запертой. Забыли закрыть.

– Не придавай значения этим пустякам, Мария. Может быть, они действительно, просто спали. А так, ты посоветуй ему всё-таки закрываться.

– Степан,– строго перебила его супруга, – никто не просит тебя делиться своим богатым опытом. И вообще, оставь нас, пожалуйста.

– Да, да…конечно,– засуетился Степан Васильевич. – Прошу прощения. Но надеюсь, что эта маленькая, так сказать, трагедия не отразится на нашем праздничном обеде, или уже почти ужине. Мы и так сегодня задержались, пора бы за стол.

– Степан, ты эгоист! Ничего, кроме обеда тебя не интересует!

– Зачем же ты так, дорогая? Есть ещё хоккей, футбол, – продолжал шутить Степан Васильевич. – Машенька, не забывай, что я твой дядя и очень люблю тебя. Ты вступаешь во взрослую жизнь и поэтому привыкай к её некоторым, так сказать, особенностям. К сожалению, это всё, чем я могу тебя сейчас утешить.

– Спасибо, Степан Васильевич. Извините меня.

Но уже через день Мария поняла, что она не может жить без Боба. Он звонил ей, но она не подходила к телефону. После нескольких звонков он перестал делать попытки объясниться. Мария же почувствовала себя неважно и по совету тётушки на несколько дней прервала занятия в институте. Целыми днями она молча сидела на диване и с ужасом представляла, как она будет жить без него. Без него ничего не получалось, слишком много места занимал он в её жизни. Её жизнь становилась совсем другой.

Тётушка, как могла, успокаивала её. Говорила, что у неё всё ещё впереди, что она ещё совсем молода и красива. Что обязательно найдётся человек, хороший человек, и он будет любить и уважать её. Но Мария не хотела этого обязательного и хорошего человека, она хотела только своего Севу Боброва, своего Боба. Она согласно кивала головой тётушке, но понимала, что уже давно простила его. Мария знала, что ей придётся научиться бороться за него, но как это делать, она даже не представляла себе. Боб ей был предназначен судьбой. Ведь он тоже любит её, ещё немного и она уже в душе стала оправдывать его.

Словно опомнившись после двух-трёх тёплых дней и давая понять, что всё-таки ещё не лето, небеса опрокинули на землю водяной поток. Дождь лил с утра, не переставая, делая иногда незначительные паузы, всё вокруг моментально посерело и почернело.

Размолвка молодых не могла не сказаться и на общем ритме московской семьи. В доме уже несколько дней царила небывалая и гнетущая, напряжённая тишина. Мария молчала почти всё время, на все попытки растормошить её отвечала коротко, неохотно.

Вечером, поужинав, семья в тишине сидела у телевизора. За окном сильный и порывистый ветер зло разбрасывал водные капли по почти дрожащим стёклам. Вдруг Мария, словно что-то почувствовав, резко оторвалась от телевизора и посмотрела в сторону большого окна в гостиной.

– Маша? Что случилось? – тётя не могла не заметить изменение в её поведении. В последние дни она внимательно наблюдала за ней. – Это дождь, Маша, всего-навсего дождь. И просто очень сильный ветер. Ты не бойся, так бывает иногда, когда весна уходит и наступает лето.

– Да, дождь…– думая о чём-то своём сказала Мария, – очень холодный дождь.

– Это ненадолго,– продолжала давать прогноз тётя Ада, – ещё парочку дней и тепло окончательно придёт. Маша?

Поведение племянницы не могло не взволновать тётю Аду.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Маша? – ещё раз спросила она.

Тут за окном ударила молния, потом подряд ещё и ещё раз, дождь полил изо всех сил. Знаменитые московские грозы. Мария испуганно вскочила с кресла и остановилась. Потом повела головой в разные стороны, словно кто-то искал её, словно кто-то звал её на помощь, но она не могла найти его. Тётушка тоже беспокойно встала, подошла к ней, ласково обняла и тихо сказала:

– Маша? Может быть, тебе полежать немного, постараться заснуть.

– Нет, тётушка, я сейчас…подождите. Я сейчас.

Мария высвободилась из её объятий, подбежала к окну и резко рванула в стороны тяжёлые гардины, да так, что слышно было, как затрещал карниз. Из-за дождя ничего не было видно сквозь мокрые стекла, она нетерпеливым движением распахнула большое окно.

Высунувшись и вглядываясь в темноту, она громко крикнула:

– Бобров! Бобров!

Новые раскаты грома заглушили её голос, но как только гром утих, она снова крикнула в бушующее и мокрое пространство:

– Сева!

Не дождавшись ответа из темноты, она бросилась к дверям.

– Ты куда, Маша,– тетя бросилась следом за ней, – его там нет, не делай глупостей, детка. Там такой ливень, ты вся промокнешь.

– Пустите меня, тётя, пустите, прошу вас. Он там, я это чувствую. Он весь мокрый, он может простудиться, я сейчас, я быстро.

– Ада, отпусти её, – Степан Васильевич даже не встал со своего места, поражая супругу своим необыкновенным спокойствием. – Пусть идёт.

– Да вы что?! – она развела руками. – Вы все с ума посходили! Куда её отпустить? Ночью? В такой ливень?! Там же нет никого, ей просто мерещится, она больна. Маша, стой! Оставь всё это, тебе надо лечь в постель, я кому говорю, Маша! Стёпа, да оторвись ты от своего телевизора, почему ты ничего не делаешь!? Останови её хотя бы ты, может быть, она тебя послушается.

В негодовании она обрушилась на мужа, но Маша уже выбежала на лестничную площадку и дверь за ней захлопнулась.

– Оставь её, Ада, – позвал её муж. – Он там уже третий день стоит.

– Кто стоит и где? – удивлённо спросила она.

– Сева стоит под грибком детской площадки. Приходит после занятий и стоит. Надеюсь, что грибок не протекает или я ему не завидую. Ты бы им не мешала, пусть сами выясняют свои отношения.

– Я поражаюсь твоему спокойствию. Маша нам, как родная, а он же изменил ей.

– Ада! Умоляю тебя! Не начинай! Пусть они сами во всём разберутся. Она его любит, разве ты не видишь? Изменил,…откуда ты знаешь, изменил или нет? Может быть, всё было не так,– рассудительно попытался поставить точку в разговоре Степан Васильевич. Однако его супруга не унималась.

– А как? Она сама мне говорила, что видела его с другой девушкой, ты же сам слышал…в постели, между прочим.

– Я ничего не слышал. Может быть, они действительно просто спали…вместе…

– Стёпа, ты недооцениваешь ситуацию или ты просто иронизируешь?

– Ирония? Причём тут ирония, Ада? Просто нам с тобой не надо ничего понимать, не надо ничего оценивать, потому что это просто не наше дело. Это дело Маши и Севы. Как они решат – так и будет! Всё!

Подавленная железной логикой своего мужа, она прошла в комнату и села рядом. Немного помолчала, а потом тихо добавила:

– Конечно. Это их дело. Я всё-таки вынесу ей курточку, она же в одном платье, Стёпа.

– Успокойся, Ада и не волнуйся. Она не замёрзнет, я видел его в куртке и думаю, что она уже на её плечах. Кстати, а ужинать мы сегодня будем?

– Ужинать? – рассеянно переспросила она, но до неё быстро дошло.– О, господи, Степан! Как ты предсказуем! Мир перевернётся, а у тебя одно на уме.

– Ты ошибаешься, дорогая. Вот если ты меня хорошо покормишь, то я расскажу, что у меня на уме. Любовь, между прочим, иногда проходит, а ужин – никогда.