Мария отступила на пару шагов к выходу, но увидев уходящую старушку, передумала и остановилась. Улучив момент, она незаметно проскользнула через турникет и лёгкими, неслышными шагами побежала к лестнице. Она хотела положить телеграмму прямо под дверь, решив, что так будет надёжнее. В общежитии действительно было пусто. Яркий, праздничный и тёплый день выгнал всех на улицу. В коридоре было темно. Она тихо подошла к двери его комнаты и, свернув вдвое лист телеграммы, протолкнула его внутрь. И тут, совсем случайно, она почти почувствовала, что дверь не заперта. Так и есть, Мария слегка толкнула её и дверь медленно и бесшумно открылась. Она огляделась по сторонам и вошла.

Студенческое общежитие, где жил Сева Бобров, состояло из множества небольших жилых секций. В каждой из них было по две небольших комнат и маленькая душевая. Жили в каждой такой секции два студента, а то и трое, даже четверо. Непритязательная, почти спартанская обстановка.

Мария вошла в столовую комнату. Она подошла к круглому, накрытому белой, несвежей скатертью столу, на котором были видны следы недавнего пиршества. Ей это очень не понравилось, но ещё хуже, что вдруг она себя почувствовала почти воровкой. Ей захотелось сразу же уйти, как вдруг взгляд упал на листочек бумаги, прижатый к столу пустой бутылкой из-под вина. Виновато оглянувшись, она всё же взяла листок и прочитала.

«Не хотел тебя будить, Бобёр, уж слишком сладко вы спите. Я пошёл на демонстрацию. Внизу скажу, что ты ушёл рано утром. Не забудь захлопнуть дверь».

Она, конечно, догадалась, что записку писал Игорь Разумовский – сосед и сокурсник Севы. А Бобёр – это, конечно, сам Сева Бобров.

Её словно током ударило. Ей вдруг сразу стало и жарко и холодно одновременно. Она бросила бумажку на стол и тупо уставилась на дверь, ведущую в спальню. Она уже не сомневалась, что Сева здесь, рядом и он сладко спит, но в записке ясно указано множественное число, – вы спите. Ей захотелось убежать, она боялась подойти к этой проклятой двери, но что-то толкало её вперед. Вытянув руку, она пошла словно в темноте, почти на ощупь, как слепая. Рука ощутила шероховатость старой краски, ещё ничего до конца не понимая, она еле-еле двинула рукой вперёд и толкнула дверь. Странно, но старая дверь открылась легко, почти бесшумно.

Лучше бы она её не открывалась! На узкой кровати тихо и мирно посапывал её Бобров, а рядом, обхватив его руками, безмятежно спала какая-то длинноволосая брюнетка. Мария уже не могла больше двигаться, она вдруг испугалась, что они проснуться и увидят её. От стыда краска залила ей всё лицо, ей показалось, что она окаменела. Она дёрнула рукой, чтобы убедиться, что она всё ещё жива и также тихо и беззвучно вышла из комнаты.

Внизу, на вахте она отыскала почтовую ячейку с его номером и оставила там телеграмму. Как она доехала до дому, Мария уже не помнила.

Дома она бросилась в свою комнату и, накрывшись одеялом, вдоволь нарыдалась. Так, незаметно для себя, она и заснула прямо в одежде. Проснувшись, она посмотрела на часы. Было ровно пять часов вечера. И как только она подумала о том, что он сейчас должен придти, сразу же раздался стук в дверь. Её добрая и очень тактичная тётушка никогда не входила без стука.

– Машенька, ты уже не спишь? – спросила она.

– Я сейчас, тётушка, – торопливо сказала она, сползая с кровати.

– Сева уже пришёл. Собирайся, он ждёт тебя. И что это вдруг тебя на сон потянуло, посереди белого дня. Ты весь день проспала, забыла про праздник.

Но он уже входил в её комнату. Прямо с порога, с обворожительной улыбкой, как ни в чём ни бывало, вошёл Сева Бобров.

– Привет, Мария. А зачем ты спишь? Представляешь, демонстрация затянулась, нам с Игорем пришлось собирать флаги и лозунги. Я поздно приехал в общежитие и опоздал на вокзал. Это ты принесла телеграмму вахтёру?

Она просто кивнула головой, старалась отвести глаза. Говорить что-либо сил у неё не было, она почти выдавливала слова

– Старушка сказала,…она сказала, что тебя нет, что ты на демонстрации, я телеграмму оставила ей…оставила. А ты где был, Бобров?

– Кто? Я? Тебе же старушка сказала. На демонстрации, где же ещё?

Сначала он что-то почувствовал, но сразу успокоился, но мешки у неё под глазами снова привели его в смущение.

– Мария, ты что, плакала? – настороженно спросил он. – Зачем? Что случилось?

– Нет. Я не плакала, – Мария постаралась отвести взгляд. – Просто, я спала.

– Что же случилось? Зачем ты обижаешься? Мне самому не по себе, что я не смог встретить дядю Борю. Но откуда я мог знать, что ему именно сегодня взбредёт в голову посетить столицу. Именно первого мая. А демонстрация? Ты же знаешь, как у нас в институте строго с этим. Я с семи утра на ногах, мы с Разумовским помчались сначала в институт за лозунгами, а оттуда на «Кропоткинскую».

Она села на кровать, обхватила голову руками и очень тихо сказала:

– Помолчи, Боб, прошу тебя. Я была на «Кропоткинской», тебя там не было.

– Когда ты там была?! – не сдавался Бобров, но сомнения вновь овладели им. – Я был там, – решительно доказывал он ей, – я никак не мог там не быть, мы с тобой просто разминулись, что ты делаешь из этого трагедию? Мы же с тобой не договаривались встретиться, Мария. Просто я немного опоздал, я же говорил тебе про лозунги, хочешь, спроси у Разумовского. Ладно, Мария, давай оставим это. Мы же хотели пойти погулять, посмотри какая погода. Вставай, собирайся. Идём, Маша…

Он пригнулся к ней и попытался взять её за руку, но она резко одёрнула её и демонстративно отодвинулась в сторону. Немного помолчала, но потом решительно сказала:

– Иди один, Боб. Я с тобой больше никуда не пойду. Ты не был на демонстрации. Когда я принесла тебе телеграмму в общежитие, я не оставила её на вахте. Решила оставить её в твоей комнате, чтобы она ненароком не пропала, хотела подсунуть её под дверь. Вахтёрша не заметила меня, я проскользнула мимо неё. Твой друг Разумовский не закрыл дверь. В общем, я была у тебя в комнате, когда ты…спал, сладко спал. И не один. Может быть, ты это называешь демонстрацией? Ты обманул меня, Бобров.

– Мария, послушай,– он притупил взор от стыда, щёки покрылись багрянцем, и он тщетно искал слова оправдания, – я всё же должен тебе объяснить, что всё было не совсем так или совсем не так…как ты думаешь…

– Уходи, Боб,– словно заклинание повторила она, с большим трудом выдавливая из себя эти слова, – я не хочу тебя больше видеть.

– Но, Мария…– он всё же сделал попытку хоть как-то объясниться, но она его резко перебила, и он понял, что шансов у него не много.

– Уходи, уходи! А то у меня сейчас начнётся истерика. Умоляю тебя, уходи!

– Хорошо, Мария. Только я прошу тебя, не принимай скоропалительных решений, ты должна мне дать возможность объясниться.

Бобров стремглав выскочил из её комнаты, низко опустив голову и, стараясь, чтобы его не заметили хозяева, выбежал вон. Но не получилось. Они его заметили.

– Сева, а обед!? Праздник ведь…– только и успела удивлённо крикнуть ему вслед растерянная тётя. Ничего не понимая, сконфузившись, вошла в комнату Марии.

– Машенька, детка, что у вас происходит? Что с тобой?

– Тётя Ада, мы расстались…навсегда…

– Расстались? Навсегда? Не нагнетай, Машенька. Почему, что случилось?

– Не спрашивайте, тётя. Мне стыдно. Я видела его,…я его видела с другой девушкой, – не сумев сдержаться, заревела Мария.

– Хорошо, хорошо, успокойся, Машенька, не плачь. Слава богу, не конец света! Может быть, ничего и не случилось, ничего серьёзного, а? С другой! Мало ли что, мало ли с кем ты могла его увидеть, не в пустыне живём, в конце – концов.

– Что случилось? Ада? Маша? А где Сева?

В комнату вошёл муж тёти Ады – Степан Васильевич.

– Представляешь, Стёпа, они поссорились, – развела руками тётушка.

– Кто? – словно не расслышал дядя Стёпа.

– Господи, Стёпа, ты что оглох? – сорвалась на муже тётушка. – Мария и Сева поссорились. Она говорит, что видела его с другой девушкой.