Оставив Марию дома, Бобров немного бесцельно кружил по незнакомым улицам маленького города. В гостиницу ехать совсем не хотелось, не хотелось и спать. Ночь почти заканчивалась, наступало утро. Сначала он решил скоротать время в каком-нибудь ночном кафе, но таких он не обнаружил. И вообще, город был так себе, далеко не райский уголок. Тёмный, сумрачный, немного грязноватый, в таких хорошо снимать фильмы о послевоенном времени, никаких декораций не надо.
Бобров согрелся, озноб прошел, ветер за окном его машины уже совсем утих. Стало теплее, он остановил свою машину у высокого каменного парапета набережной. Вышел и сразу поднял воротник пальто. Потом вытащил длинную коричневую сигару, разжёг её и с наслаждением затянулся. Потом что-то вспомнил и улыбнулся. Сигара всегда была олицетворением американской буржуазии, – так говорила его учительница Юлия Петровна. « Империалисты всё время пьют и курят свои длинные коричневые сигары». Если верить ей, то значит, что он, Бобров, стал империалистом. Потому что, он пьяный и курит сигару. Вот бы она увидела своего любимчика.
Река была небольшая, до другого берега было рукой подать. Ночью по городу погулял ветер, серый и грязный лёд был усыпан бытовым мусором. За кусочки полиэтиленовых пакетов с остатками еды, за пустые пластиковые бутылки вели ожесточённую борьбу жирные чёрные вороны. Зрелище явно не тянуло на эстетизм и Бобров, выкурив сигару, предпочёл вернуться в машину. Он только осознал, что ему здесь, на Родине, больше не к кому и не зачем идти. Открытие было не из приятных, и он ткнул пальцем кнопку радиоприёмника. Салон заполнил прононс Патриции Каас. Он обрадовался голосу знакомой певицы, потом вдруг понял, что думает о Франции как о Родине, скучает по ней.
Тогда Бобровы уже больше года как переехали из дипгородка на вольную жизнь в Париже. Ещё несколько лет тому назад никто не мог бы предположить, что произойдёт такое. Огромные изменения, происходящие в Советском Союзе и в Европе в конце двадцатого века, не могли не коснуться и их. Гигантский Союз, выстояв в неимоверных трудностях и войнах, не выдержал столкновений с простыми реальностями. Очень много людей захотели жить по – другому и они решили, что имеют право на выбор. Идеалистов становилось всё меньше, их место занимали реалисты-прагматики, которым не хотелось суровых будней. Резали по живому, грандиозные изменения в жизни миллионов простых людей сопровождались кровью, беспределом, казнокрадством, ложью. Огромную страну грабили открыто и беззастенчиво, ничего не боясь. Воровство и удаль слились воедино и стали признаком хорошего тона.
После назначения Александра Ивановича Прокофьева заместителем министра дела у четы Бобровых стремительно пошли в гору. Всеволоду Боброву стали доверять очень ответственные контракты, с его мнением считались, с ним советовались авторитетные торговые «акулы». Рынок распахнул двери России, десятки, сотни производителей, потребителей Запада и Востока стали искать коммерческие завязки на огромной территории. С другой стороны целая армия доморощенных бизнесменов, почуяв наживу, была не прочь занять свои ниши в Европе и Азии. И пока конгрессмены, сенаторы, депутаты придумывали новые законы, сколачивались огромные состояния, менялись правила, бизнес становился непредсказуемым. Кто, как и на чём заработал, уже не имело значения, вместе с экономическими правилами пересматривались и нравственные нормы. Во Франции весь этот новый денежно-товарный поток умело сконцентрировали в руках небольшой группы менеджеров, среди них была и чета Бобровых. Потекли огромные, часто неконтролируемые средства и непривыкшие к этому, вдруг с ужасом понимали, что сохранить деньги порой намного труднее, чем их заработать. И в этих случаях, без советов таких специалистов и знатоков рынка, как Наталья Прокофьева и Всеволод Бобров обойтись было трудно.
Чехарда с назначениями в России благополучно обходила стороной Прокофьева, он продолжал удерживать за собой пост одного из руководителей внешней торговли, хотя и менялось название службы. Дочери и зятю он оказывал большую поддержку, в некоторых операциях участвовал на правах партнёра. Система была не сложной, семейный бизнес Прокофьевых – Боброва был стар, как мир и назывался просто – использование административного ресурса в личных целях для обогащения. Требовалось совсем немного компетентности, немного коммуникабельности, немного аккуратности. Всего этого всем троим было не занимать. Француз, который искал связи в России и русский, который хотел завязаться во Франции так или иначе, на первых порах попадали в руки или Прокофьева в Москве или Боброва в Париже. Неинтересная мелочь спускалась вниз по инстанциям, а вот выгодные и крупные заказы обязательно проходили через посреднические фирмы-однодневки Натальи или Севы. Само собой, что они открывались на другие имена, поэтому придраться было практически невозможно. Лес, чёрные и цветные металлы, нефтепродукты, автомобили, моторы, косметика, продовольствие. И Прокофьев и Бобров умело играли на курсах, на ценах, на разнице. Клиентов они не подводили, репутация у них была хорошая, и поэтому работы всегда было много. Не прошло и года, как на счёту у Севы Боброва лежал его собственный миллион. Сколько было денег у Натальи, он не знал, а о состоянии Прокофьева можно было только догадываться.
Третью годовщину своей свадьбы Бобровы встречали уже в собственном доме, в чистом и тихом пригороде французской столицы. Реорганизация государственных служб их пока не коснулась, но они уже многое предусмотрели. О возвращение в Россию пока не могло быть и речи. Если даже половина того, что показывали по телевизору или писали в газетах было правдой, то и этого уже хватало, чтобы сойти с ума в благополучной Франции. Да и не верилось, что там, на Родине, когда-нибудь всё образуется. Демократия, рынок, правовое общество…как-то все эти понятия не вязались по отношению к гигантской стране. Здесь, в Европе их Родина воспринималась как крупный мафиозный анклав и поэтому, когда Александр Иванович предложил им подумать о приобретении французского гражданства, то они особо не размышляли. Оба.
Со временем Сева и Наталья притёрлись друг к другу. Славная и сытая жизнь сделала своё дело. Каких-то три или четыре года, Родина и всё, что с ней было связано стали казаться далёким туманным фантомом, непреходящей сказкой ушедшего детства. Не помогли ни пионерское детство, ни комсомольская юность, ни патриотическое воспитание. Любовь к Родине растворилась в сытой и уютной жизни.
Бобров ещё написал несколько писем Марии, но ответа не получил и понял тогда, что она всё знает и никогда не простит его. Тогда же Сева написал большое и обстоятельное письмо матери, постарался объяснить ей всё произошедшее и предложил ей переехать жить к нему. Но, то ли предложение было неубедительным, то ли ещё что-то, но и она ему не ответила. Он продолжал ей аккуратно высылать содержание и, конечно, планировал поехать повидать мать. Но вскоре получил запечатанную телеграмму из Покровки.
«Алина Михайловна умерла. Больное сердце. Я её похоронила. Деньги больше присылать не надо. Мария».
Он никому не показал телеграмму. Заперся в офисе и просто просидел там один до утра. Сидел и смотрел в окно. Дома он появился только утром. Наталья не спала и ждала его. Но по его виду она поняла, что случилось что-то очень неприятное. Она ничего не спросила, но он ей просто дал телеграмму. Она развернула бумагу, быстро пробежала глазами текст и сочувственным голосом сказала
– Какое горе, Сева. Но почему телеграмму дали так поздно, только после похорон…ты бы мог успеть…
– Вероятно, она не хотела, чтобы я приезжал. Впрочем, какое это уже имеет значение. Я немного отдохну и поеду в представительство. Сделай одолжение и не говори никому об этом.
После этого случая они больше никогда о доме не говорили.
В последнее время часто приезжал Александр Иванович. Только за последние полгода он наведывался в Париж в третий раз. Земля полна слухами и Бобров знал, что стул под тестем зашатался и, скорее всего, профессор готовил запасной аэродром. Прокофьев проводил многочасовые переговоры с бизнесменами, чувствовалось, что это не только правительственное задание. Во время его визитов дом Боброва превращался в этакий бизнес-центр, с утра – встречи, а по вечерам – дружеские приёмы или банкеты. В такие дни Наталья всё время была с отцом и помогала ему, выполняя функции переводчика, секретаря и помощника. Однако Бобров в этих мероприятиях почти не участвовал, к тому времени он официально уже не работал в российском представительстве. Сначала эта служба попала под реконструкцию и оптимизацию, поменяли всё, что можно было поменять. Сменилось почти всё руководство и когда представительство заработало вновь, то Бобров туда уже не вернулся. Впрочем, никто его туда уже не звал. Некоторое время назад, благодаря своим нешуточным связям, он получил французское гражданство и уже занимался частным бизнесом. Наталья всё ещё трудилась в представительстве и стала одним из самых опытных и способных менеджеров.
