– Вы не бойтесь,– спокойно сказала Нечаева, – я никому не скажу.

– Я…я, даже не знаю, Нечаева,…конечно, конечно…я прошу, это случайно получилось, понимаешь…случайно…– начал оправдываться директор.

– Ну, а мне куда идти? В класс? – как ни в чем, ни бывало, спросила она.

– Конечно, куда же ещё, иди в класс. Я потом поговорю, потом. Иди, Нечаева…

Ей и самой не хотелось ненужных объяснений, она быстро вышла из его кабинета.

– Ну что, Нечаева, получила, – зло встретила её секретарша. – Поделом тебе, дура!

Лена специально остановилась прямо у стола секретарши, немного смакуя предстоящую цитату. Та недоумённо уставилась на неё и на всякий случай немного отодвинулась.

– Заткнись, старая вешалка! – ответила наконец Лена, с удовольствием наблюдая, как у той вылезают глаза из орбит.

С того дня Лену Нечаеву оставили в покое. Как-то незаметно перестали ставить двойки, придираться, а потом и вообще перестали вызывать к доске. Она пропускала занятия, но ей это сходило с рук. Молва списала всё на тесные отношения её матери с начальником местной милиции. Это всех устраивало.

Однако директор школы не отставал от неё. Он ходил за ней по пятам, тискал ее, где только мог, и у себя в кабинете, и в физкультурном зале, и за сценой актового зала. Впрочем, всё это было довольно безобидно. Директор был человек вежливый, не агрессивный, целоваться никогда не лез и более того, что он сделал в первый раз, он и не предпринимал. Сделает своё нехитрое дело, погладит по сиськам, по попке и, смущённо извиняясь, отпускал её. Как-то даже получалось, что их ни разу не застукали, даже сплетен не было. Директор был очень аккуратным и осторожным человеком.

Вскоре в школе организовали драматический кружок. Лена записалась туда одной из первых. Руководил кружком Леша Смирнов – он работал в Доме Культуры и заочно учился в областном институте искусств. Здесь Нечаева развернулась вовсю. Приходила раньше всех, уходила последней, и не было ничего удивительного в том, что уже очень скоро она стала примой местной театральной труппы. В кружке изучали Чехова, Островского, Шекспира, ставили небольшие пьесы, занимались самодеятельной драматургией.

Внешне Алексей Иванович Смирнов был так себе, обычный парень двадцати пяти лет, небольшого росточка со светленькими жиденькими, вечно непричёсанными волосами, спадающими спереди на большие роговые очки, которые, в свою очередь, постоянно спадали с переносицы. Когда он что-то долго объяснял, он начинал путаться, если его не понимали, и от этого терялся, нервничал и смешно размахивал руками. Но театр он знал и любил, работе в школьном драматическом кружке отдавал все свои силы и вскоре их коллектив занял свою нишу в скудной культурной жизни их маленького городка.

Зима в тех местах долгая, снежная, нудная, однообразно белая, тихая и поэтому театр стал для многих чуть ли не смыслом жизни. Засиживались в актовом зале долго, допоздна, сами готовили декорации, реквизит, сами шили костюмы и строили грандиозные планы. В последнее время Лена Нечаева не могла не почувствовать пристального внимания к себе со стороны Лёши Смирнова. Он явно благоволил к ней, уделял больше внимания, чем остальным, случайно дотронувшись, резко одёргивал руку, краснел, извинялся. Она понимала его состояние и сама была не прочь сделать что-нибудь приятное для него. Ей это было просто интересно. Случай не заставил себя долго ждать. Обычно репетиции заканчивались часам к шести-семи вечера, зал пустел, доморощенные артисты разбегались, но ещё долго горел свет в маленькой гримёрной за сценой, где располагался режиссёр.

В тот вечер Лена ушла вместе со всеми с репетиции, но хитро покружившись полчаса вокруг школы, вскоре вернулась обратно. Она постаралась пробраться в актовый зал незаметно от вахтёра и это ей удалось.

– Нечаева? – удивлённо спросил Смирнов. – Тебе чего?

Он сидел, сгорбившись за столом, в своей насквозь прокуренной маленькой комнате и продолжал дымить мятой папиросой.

– Я костюм хочу домой забрать, погладить, – сразу нашлась она.

– Костюм? Ах да, костюм…конечно, – пробубнил он, – там, Нечаева, в костюмерной. Она открыта. Найдёшь сама?

– Да, Алексей Иванович.

Костюмерная была через стенку. Лена прошла туда и легко нашла свой костюм. Тогда они ставили маленькие сказочные сценки для детей к Новому году. Лена играла в них роль феи-волшебницы. Прошуршав немного марлевой накрахмаленной юбкой, она позвала его.

– Алексей Иванович!

– Ну что тебе, Нечаева? – он просунул голову в костюмерную.

– А можно я его примерю? – осторожно спросила она.

– Здесь? Сейчас? Зачем? – недоумённо спросил он, потирая, как обычно, переносицу.

– Просто так. Я быстро, – игриво сказала она.

– Примеряй…– он безразлично пожал плечами, – если тебе так хочется. А я пока покурю.

Он убрал голову и закрыл дверь. Она быстро скинула с себя всю одежду, оставшись в одних трусиках, распустила волосы и накинула через голову громоздкое шуршащее платье феи. По запаху табачного дыма она знала, что он не ушёл далеко, что он стоит рядом, за дверью. Она протянула руку к застёжке на спине и рывком рванула её.

– Алексей Иванович! – позвала она его снова.– Можно вас попросить?

– Ну что тебе, Нечаева?! – раздался его недовольный голос из-за двери.

– Зайдите, пожалуйста, Алексей Иванович. Вот…застёжка отлетела, поправьте, пожалуйста, а то я боюсь порвать платье.

Она повернулась к нему спиной. Он в полутьме костюмерной нащупал руками застёжку и дрожащим неуверенным голосом произнёс, почти заикаясь:

– Она эта…того,…кажется, она поломалась, Нечаева…

Но она молчала и терпеливо ждала дальнейшего развития событий. Он не убирал руки с её голой спины, а она медленно и почти незаметно приблизилась к нему почти вплотную и ощутила его волнение. Осторожно и сначала неуверенно его руки начали медленно двигаться по её спине, опустились на талию и начали гладить её ниже бёдер. Казалось, что он всё ждал, когда же она начнёт сопротивляться и звать на помощь. Увидев, что этого не происходит, его движения стали более уверенными. Он сильнее прижался к ней, обхватил её руками и положил свои маленькие ручки на её упругие, почти каменные груди. Его волосы защекотали её шею, она недовольно фыркнула от резкого запаха дешёвого табака. Потом она слегка дёрнула плечом, и платье без застёжки поползло вниз. Тут Алексей пришёл в себя и резко, испуганно отпрянул в сторону.

– Ты это что?! Ты что, Нечаева?! Ты хоть понимаешь, что за это бывает?! Меня же посадят, если кто увидит! Ты же это, как её, несовершеннолетняя.

Она стояла почти голая, а он рылся по комнате, собирая её одежду.

– Да не суетитесь вы, Алексей Иванович,– тихо сказала она, – подождите,…ничего не будет, я никому не скажу. Не бойтесь. Вы только этого не делайте, понимаете, этого самого,…а всё остальное можно…не бойтесь, я никому не скажу.

Он смотрел на неё с широко раскрытыми глазами, казалось, не верил своим ушам. Но сразу бросил заниматься поисками её одежды. Её уравновешенная речь полностью привела его в чувство и успокоила. Он воровато посмотрел по сторонам, бросился к выключателю, дёрнул его, а другой рукой, почти одновременно запер дверь на ключ. В кромешной тьме он стал смелее, уложил её на кучу мягкого реквизита, сдёргивая нервными движениями с себя на ходу одежду.

После этого случая положение Лены в театре укрепилось окончательно. Теперь она уже была не только примой, но и главным советником режиссёра. Ей завидовали, появились конкурентки, её стали ненавидеть. Но для неё школьный театр стал основным занятием, уроки она почти не делала.

С появлением в её жизни Лёши Смирнова её стали утомлять отношения с директором школы. Несколько раз она сделала попытку прекратить их, что не могло не вызвать неудовольствие и подозрение с его стороны. Будучи человеком ревнивым, он почувствовал изменения в её настроении и стал следить, откуда дует ветер. Много времени на это не потребовалось. Скоро он понял, что пора избавляться от режиссёра. Правда, просто так это сделать было нелегко. Школьный театр, следовательно, и его режиссёр, стали популярными в городке. Его знали даже в области, не говоря уже об их районе. Про театр писали в областной прессе, особенно подчёркивая талант и самобытность молодого начинающего режиссёра Алексея Ивановича Смирнова.