– Ты узнала что-нибудь? – взволнованно спросил он. – Всё это так странно.

– Нет, Шура, она заснула и ничего мне не сказала. Но мне кажется, что Алина Михайловна рассказала нам не всё. Случилось то, о чём я предсказывала.

Она бросила на стол мокрую и всю уже измятую фотографию.

– Что это такое? – доктор Боголюбов протёр очки и протянул руку к столу.

– Я думаю, что наша дочь хотела утопиться.

– Ты сошла с ума, откуда тебе это известно?

– Эту фотографию я нашла у неё. Она сделана на свадьбе Севы Боброва. Он женился и прислал Маше свою фотографию. Негодяй и подлец, у меня нет слов!

– Женился? Сева? Этого не может быть! На ком же тогда?

– Как я понимаю, не на Маше…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

––

Резкие и неожиданные перемены в жизни Елены Нечаевой буквально ошеломили её. Всего за какие-то десять дней в её жизни всё изменилось невероятным образом. Случайная встреча с Александром Прокофьевым в тот памятный вечер в гостинице перекроила все её планы, открыла новые неожиданные перспективы. Нельзя было не сказать, что она не мечтала об этом. Нет, именно об этом она мечтала день и ночь. С того самого дня, когда она осознала, что она красивая и ей нужно дождаться своего принца.

А Лена Нечаева была очень красивой девушкой. Даже там, на её родине – в небольшом провинциальном сибирском городке, где красивых девчат было немало, она выделялась и чертами лица и статью. С юных лет она не могла не чувствовать во взглядах парней и мужчин, окружавших её, желания быть поближе к ней. Когда она это осознала, то решила для себя, что этим надо пользоваться. Тогда она была ещё школьницей. Училась она в школе плохо. И не потому, что была неспособной девочкой, а потому что ей было неинтересно в школе. Уже после шестого класса она точно решила для себя, что станет артисткой. Поэтому к точным и естественным наукам у неё было полное безразличие. Немного литературы, немного языка, немного истории…всё остальное время она посвящала своей будущей артистической карьере. Она собирала открытки с изображением артистов, зачитывала до дыр редко доходившие тогда до её глухомани журналы про кино, театр, усиленно разучивала стихи, пьесы, занималась пением и игрой на гитаре. В поведении она была не то что легкомысленной, а просто немного лёгкой, к этому она была приучена в семье, где ей была предоставлена полная свобода. Отца своего она не помнила, он рано спился и ушёл от них в неизвестность, когда ей было всего три года. Мать преподавала биологию в местном ветеринарном техникуме. Она любила свою работу, дорожила ею и домой приходила только переночевать. А когда Лена немного подросла, то часто стала оставаться дома одна. О том, что у матери роман с местным начальником милиции, уже знали все. Лену содержала сердобольная бабка – мать отца. На лето она забирала девочку к себе в деревню, а зимой помогала продуктами, присылая регулярно мёд, сало, картошку. Бабка была сильной и мудрой женщиной, то немногое время, которое она проводила с внучкой, она полностью посвящала её воспитанию, была строга с ней, но справедлива. Внучка любила её, она чувствовала её доброту и всю долгую зиму с нетерпением ждала летних каникул. Мать привозила её в деревню и оставляла Лену там, не поздоровавшись, не попрощавшись. Потом уезжала обратно в город, даже не заходя в избу. Сноха и свекровь никогда не ладили. За пару дней до начала учебного года она приезжала и забирала Лену обратно.

В один из майских дней, когда занятия в школе подходили к концу, а маленькая Лена уже считала дни до отъезда к бабушке, в дом постучал почтальон. Мама была дома, а Лена только вернулась со школы. Почтальон передал маме белый листок бумаги. Она прочитала его, и устало села на высокий табурет. Долго молчала, уставившись в окно, пока Лена сама её не спросила:

– Что там, мама? От кого письмо?

Мать очнулась, обвела глазами комнату и погладила дочь по головке.

– Ничего. Просто ты больше не поедешь к бабушке.

– Почему? – недоумённо, с нескрываемой обидой в голосе спросила Лена.

– Нет больше твоей бабушки. Она умерла.

Прошло после этого ещё пару лет. Лена уже училась в восьмом классе, когда в школе резко встал вопрос об её успеваемости. Конфликт с некоторыми учителями назревал давно, девочка была самовольна и с каждым днём училась всё хуже и хуже.

– Всё, Нечаева, – классный руководитель была непреклонна, – если твоя мать не хочет тобой заниматься, то я, тем более, тобой заниматься не буду. Подумать только, пять двоек в четверти! Забирай документы и переходи в вечернюю школу. Здесь тебе нечего делать. Учиться ты не хочешь и остальных сбиваешь с толку. Иди к директору, получишь там свои документы.

Лена Нечаева долго стояла в приёмной директора школы. Секретарша недовольно косилась на неё, глупо тарабаня на своей старой и шумной пишущей машинке. И даже не предложила сесть.

– Доигралась, Нечаева, – прошипела она, – вот вылетишь со школы, может быть, тогда немного поумнеешь. Дура!

– Сама ты дура! А это не ваше дело, – не сдержалась Лена и чуть не показала ей язык, – вы лучше печатайте, а то ошибок не соберёте. Все говорят, что вы неграмотная.

– Ах, ты…ах ты, стерва, молокососка, поговори тут у меня…– начала возмущаться секретарша, но тут из кабинета директора раздалось «Нечаеву!» и это спасло Лену от потока оскорблений. – Иди, не слышишь, что ли! Дура!

Директор школы был мужчина сорока – сорока пяти лет. Он был невысокого роста, тщедушен и, сидя за огромным полированным столом, казался карликом. Недовольным взглядом он встретил Нечаеву, и она остановилась у самого края стола. С опущенной головой директор усердно начал перебирать бумаги на столе и когда она уже подумала, что про неё забыли, он вдруг заговорил:

– Ну, что скажешь, Нечаева? Документы твои, вот…– он потряс папкой над головой – вот они где, всё готово к твоему отчислению. Целый год одни двойки! Так что, иди в другую школу, если в нашей не хочешь учиться. Нечего нас позорить! Уже не маленькая, чтобы с тобой цацкались. Классная от тебя отказывается, мать с тобой заниматься не хочет. Ты что, Нечаева, совсем не понимаешь, чем тебе всё это грозит. А?

Он снова грозно потряс папкой, вышел из-за своего огромного стола, дёрнул нервным движением за стул и принялся мерить кабинет шагами. Он что-то бубнил про успеваемость, угрожал, размахивал руками, дышал в затылок. Она опустила голову вниз и его почти не видела. Он ходил где-то сзади и чем всё это закончится, её не интересовало.

–…я разговаривал с твоей матерью по телефону, ей даже некогда было придти сюда, …– Лена ощутила его дыхание. Он стоял очень близко. Ей даже показалось, что он коснулся её волос. -…она мне сказала,…она сказала, что не может с тобой сладить…Нечаева…– дыхание его стало резко прерывистым, и вдруг она почувствовала прикосновение его руки на своей спине. Даже через плотную ткань школьного платья она ощутила её влажность. Медленно он опустил руки вниз, осторожно прошёлся по её бёдрам, обхватил их руками и прижался к ней сзади. Раздался тихий надрывный стон. Он словно ожидал её реакцию и её спокойствие или безразличие воодушевили его. Он положил свои ладони ей на живот, стал легко массировать его и уже прижался к ней всем телом. Потом его пальцы опустились ниже живота, но тут она заёрзала. Ей было неудобно стоять. Он это понял, медленно и аккуратно подвёл её к кушетке, стоявшей в углу, и пригнул головой к подлокотнику. Она ему безропотно подчинялась. Он задышал ещё сильнее, неожиданно поднял её сзади юбку, опустил вниз трусики и сильнее прижался к ней. Лена чувствовала его состояние, она чуть не рассмеялась, ей стало вдруг щекотно от его прикосновений. Несколько раз он неуклюже толкнул её сзади, и она поняла, что это уже всё. Он ещё немного помял её груди и осторожно отступил назад. Она выпрямилась, подняла трусики и одёрнула юбку, потом беззастенчиво обернулась. На директора смотреть было и смешно и страшно. Он был весь потный, глаза его бегали, и он не мог вымолвить ни слова. Казалось, что на всё это ушло не более двух-трёх минут.