Вообще-то, у отца всегда была своя жизнь, абсолютно загадочная. Наталье всегда хотелось узнать его поближе, но папа был невероятно закрытым человеком. Он резонно считал, что отцовской любви и обеспечение полного достатка дочери вполне достаточным. С появлением в её жизни Боброва отношения с отцом мало изменились, он помогал ей и никогда ни в чём не отказывал, но ни разу не вмешался в их дела. А иногда ей этого очень хотелось. Она не сомневалась, что отец любит её, но она становилась взрослее, а он холоднее к ней, не так как раньше. Наверное, это был естественный процесс, но ей не хватало его любви и с появлением Боброва её не прибавилось.

Александр Иванович не был злым человеком, напротив, он был добряком с широкой натурой. Ему было уже за тридцать, когда он познакомился с матерью Натальи и сделал ей предложение. Она покорила его своей невероятной красотой, чистотой линий лица, привлекательностью форм, мягким и добрым голосом. К тому времени он ещё ни разу не был женат, но говорить о том, что он был одинок, не приходилось. Он был видным и красивым мужчиной и к своим тридцати с хвостиком годам добился немалого. Был абсолютно независим материально и очень многие из сильных мира сего уже искали его расположения и дружбы. Многие знакомые ему женщины просто мечтали выйти за него замуж, с некоторыми из них дело почти до этого и доходило, но в последний момент всё рушилось. Александр Иванович вновь оставался холостяком к своему удовольствию и к досаде немногочисленных родных.

С матерью Натальи, Александр Прокофьев познакомился случайно. Судьба сделала свой выбор и от этого никуда не денешься. Иначе их пути не пересеклись бы, если бы не тот случай. Это было давно, когда он прибыл в крупный сибирский город для подготовки регионального совещания Академии Наук страны. Столичные академические бонзы отправили туда именно его – молодого тогда, напористого и жёсткого чиновника и поставили перед ним сложную задачу – склонить консервативных сибирских академиков к благоприятному для нынешнего руководства Академии голосованию на предстоящих выборах президиума. Это была невероятно трудная задача, сибиряки твёрдо стояли оппозицией к центру. Именно поэтому и был послан никому не известный молодой чиновник. Прокофьев знал, чего ждут от него, и понимал, что неудача будет для него личным поражением. Поэтому, сойдя с трапа самолёта в далёком и холодном городе, он чувствовал себя не работником секретариата, а чуть ли не гангстером. В его небольшом дорожном саквояже было всё, что нужно для победы – информация. Уверенные в своей победе сибиряки даже не встретили посланца из центра, они даже пренебрегли элементарными законами гостеприимства. Это могло задеть кого угодно, но только не Прокофьева, он знал, что через два-три дня к нему в гостиницу будет выстраиваться очередь на приём. Он не ошибся.

Неделя оживлённых и трудных переговоров не могла не принести свои плоды. Где щедрыми посулами, где компроматом и даже прямыми угрозами ему удалось склонить на свою сторону самых авторитетных и самых строптивых. Среди тех же, кто оставался непреклонным, ему удалось внести раскол.

Будучи абсолютно уверенным в благоприятном исходе своей миссии, он возвращался вечером в гостиницу в свой последний командировочный вечер с чувством выполненного долга. Огромный вестибюль тонул в полумраке и невероятной тишине. Глухой и тяжёлый отзвук шагов отскакивал от серых мраморных плит пола, и неоднократно ударяясь по толстому стеклу стен, в конце – концов, растворялся под огромными золочеными люстрами высокого лепного потолка. На подходе к гостинице Александр Иванович Прокофьев думал о том, что не мешало бы отметить победу. Но друзей в городе не было, а многие приглашения местной академической элиты он преднамеренно игнорировал, стараясь не подвергать случайному риску, контролируемую со всех сторон репутацию высокого московского чиновника. Не спеша, он подошёл к стойке портье. Спиной к нему стояла молодая женщина и до него доходили обрывки её беседы с администратором. Он остановился, вежливо ожидая окончания разговора.

– Это всё, чем я могу вам помочь. Сожалею. Но номеров свободных у нас нет, понимаете, а ставить в холле раскладушку или дать вам возможность переспать в кресле я не могу. У нас, к вашему сведению – «Интурист», а не колхозное общежитие.

– Да, да…конечно, я понимаю, просто я подумала…– пробормотала эта миловидная особа, явно смущённая присутствием подошедшего Прокофьева, – мне только на одну ночь…

– Мест нет. Идите на вокзал, у вас есть билет на утренний поезд, обратитесь к дежурному по вокзалу. Они должны вам предоставить…– тут она увидела Прокофьева, мгновенно разительно изменилась, быстро пробежала руками по причёске и уже очень вежливо улыбаясь, продолжила, – одну минутку, девушка. Впрочем, вы можете идти. Здравствуйте, Александр Иванович. Вы, я вижу, в превосходном настроении. Собираетесь?

– Да. Спасибо, – он поздоровался с администратором и посмотрел в сторону полностью смутившейся девушки, – может быть, я смогу вам помочь…чем-нибудь?

– Нет, нет…спасибо. До свиданья, – торопливо ответила девушка, хватаясь за ручку своей дорожной сумки.

– Подождите, – мягко сказал он ей и сделал задерживающий жест рукой, надеясь, что ему удастся убедить администратора.

Но та с ужасом наблюдала за этой сценой, от её вежливости не осталось и следа.

– Товарищ жилец! Интересно, чем вы можете ей помочь? Номера в этой гостинице предоставляю я, а не вы. Девушка, вы можете идти, – повторила она ей. – До свидания.

– Ну, зачем же вы так,– решил сменить тактику Александр Иванович, – вы меня не так поняли. Если нет места для этой девушки, то вы можете воспользоваться моим номером. Я уже собираюсь, вернее, могу отправиться в аэропорт на несколько часов раньше.

– Разнополым, неродственным существам запрещено пребывание в одном номере! – грозно выпалила администратор.– Запрещено! Есть инструкция!

– Нет, нет, вы опять меня не так поняли. Я имел в виду, что мне только полчаса на сборы и меня не будет в номере. У меня утром самолёт, я вполне могу провести время в аэровокзале. Что и собираюсь сделать.

– Запрещено! Разнополым существам! – настойчиво повторила администратор.

– Да что вы заладили!? – неожиданно перебила её доселе молчавшая девушка. – Разнополым! Существам! Как вам не стыдно! Вы что, в зоопарке?! А вы,– она повернулась к Прокофьеву, видимо, собираясь сказать ему что-то неприятное, но встретив его взгляд, вдруг замялась и чуть не плача, продолжила, – я же вас ни о чём не просила!

Схватив лежащую рядом, на полу лёгкую дорожную сумку, она почти выбежала из гостиницы. Прокофьев решил броситься за ней следом.

– Девушка! Подождите! – только и успел он крикнуть ей вслед, но в спину его толкнул неприятный и злобный голос портье:

– Гостиница, товарищ Прокофьев, не место для развлечений. Для развлечений, к вашему сведению, есть другие места. Знаете, сколько здесь таких ходят. Пусть идёт на свой вокзал. А вы…простите меня, но вам должно быть стыдно. Не хочу вас учить, но работник секретариата Академии Наук Советского Союза должен быть человеком высоких нравственных начал, олицетворением лучших традиций нашего общества.

Прокофьев, думая о чём-то своём, пристально смотрел на неё. Стареющая жеманница поняла это по-своему.

– Ладно, не бойтесь. Я никому об этом не расскажу. Эх, мужики, мужики,– фамильярно улыбнувшись, вздохнула она и протянула ему ключи, – все вы такие. Идите и отдыхайте, товарищ Прокофьев. До вашего рейса ещё есть время. Звонили из Академии и сказали, что за вами пришлют машину. И смотрите, что бы никаких шалостей.

– Есть! – вдруг неожиданно даже для самого себя по-военному гаркнул Александр Иванович и взял под козырёк.– Разрешите идти?!

Она откинулась на спинку стула от изумления и, ничего не понимая. Тем не менее, вполне серьёзно ответила:

– Идите, товарищ Прокофьев. Я же дала вам ключи от номера. Идите!

Он по-строевому развернулся и, чеканя шаг, двинулся в сторону лифта.