«О чём она? Что завертелось?..»

- Эти угрозы, покушения, одно за другим… Да ещё этот дом в Безвиле. Знаешь… тот, кто был связан со всем этим до меня… Он скрывал это как мог, и ему удавалось… в своё время… а мне вот не удалось… Ты же помнишь, сколько народу там было, когда ты оказался внутри? Сколько понаехало из органов, из начальства… Они бы сошли с ума.

«Он не сошёл с ума. Ты ничего не знала…»

- А ведь я, в некотором роде, к тому же использовала его для целей ФЭС. Там лаборатория, дата-центр. Ты всё жаловался Амелиной, что никак не можешь вычислить один из наших серверов. Там же, кстати, и все архивы Службы. И дела под грифом «секретно» – не хранить же на виду. В конце концов, в Службе слишком много случайных людей. Я могла бы довериться тебе, но ты один не вытянешь всю контору. К тому же поначалу ты был совершенно безнадёжен. Эх… Помнишь, как ты сбежал? В самый первый день?..

Кольнуло словом «доверие».

Лицо полковника посветлело, потеплело и одновременно постарело от воспоминаний. Иван даже не кивнул, боясь спугнуть момент. Вот Галина Николаевна и решилась раскрыть карты…

- Ладно. Я не о том, – как будто услышав его мысли, отрезала она. – Поздравляю, Ваня. Тебя хотят заполучить структуры безопасности. Нет, не наши. Выше. Да не смотри на меня так. Я ещё месяц назад подписала приказ о твоём увольнении. Знаешь, бумаги – это не проблема, когда речь идёт о вопросах такого уровня.

- Ну и почему вы говорите мне об этом сейчас? – Голос после долгого молчания прозвучал хрипло, неприятно.

- Лучше сейчас, чем никогда. Ты ведь понимаешь.

Он пошевелил пальцами, словно перебирая что-то в воздухе, повертел головой, разминая шею.

- Блин, – ляпнул как-то совсем растерянно. Повторил: – Блин. Галина Николаевна, душу бы сейчас продал за те ваши блинчики.

Ни к селу ни к городу. Но она поняла.

- Если выберемся – обещаю. Думаю, мы успеем. Прежде чем ты уедешь.

====== Трасса Лазов-Каменское, 10-й км. Выйди вон ======

Он не взял бумажник; не хотелось тащить с собой что-то ещё, кроме чехла. Тихонов вообще не любил занятые руки, именно поэтому всегда выбирал рюкзак. Амелина шутила, что он и дедушкой будет ходить с ранцем, а он отфыркивался: мол, до дедушек ещё дожить надо.

А сейчас гитара и так оттягивала плечи: в чехол пришлось вместить всё нужное на сутки. Футболка, ключи, паспорт и карточка на метро, мобильник. Он надеялся, Рогозина накормит его, когда он наконец вновь доберётся до этого треклятого безвильского дома.

Итак, мобильник, пачка печенья, расчёска – а вот для кошелька места не нашлось. Он просто засунул свёрнутую вчетверо сотенную в кожаный футлярчик, в котором таскал пропуск в ФЭС и проездной на метро. Можно бы с той же лёгкостью положить туда карту, но Иван об этом даже не подумал. Привык платить наличкой.

В общем, сотня в футлярчике, – на случай ЧП. Мало ли что. А уж когда он доберётся до Галины Николаевны, ему и вовсе ничего не страшно.

Какая ирония…

В длинном переходе на Павелецкой, как всегда, играла музыка. На этот раз – скрипач солидного вида, в летах, очень уверенный. Пиликал, прикрыв глаза, не глядя на толпу. Иван не любил таких. Подавая – неважно, нищему, скрипачу или богаделенке, – он всегда ловил реакцию: благодарность, жалкую улыбку, жадную улыбку, ворчание, зависть. А этот… снисхождение к прохожим, самоуверенность плещет сквозь прикрытые веки. Иван прошёл мимо.

А дальше, уже у самых ступеней на кольцевую, увидал парня с забинтованной ногой. Бинт был пропитан чем-то жёлтым, малоприятным на вид. Парень – небритый, серый, – держал в руках картонку. Что-то вроде «не хватает на операцию по пересадке костного мозга».

Тихонов прошёл было мимо, но вдруг остановился на середине лестницы, вытащил сотню и бросил в кепку грустного парня. Какова вероятность, что ему действительно нужна операция? Ноль процентов?.. Иван бросил бы меньше, если бы было. Но не рвать же сотенную.

Бросил и ускорил шаг, взлетел по лестнице, запрыгнул в предпоследний вагон. Двери с шипением захлопнулись за его спиной, едва не зажевав чехол. А он, без рубля в кармане, вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным и каким-то беспанцирным перед московской подземкой.

Две станции до Ярославского вокзала, а там – электричка до посёлка. Билет скомкан всё в том же футлярчике.

Доедет.

А с перекусить, видно, придётся подождать. Ну ничего. Ванька на собственном опыте знал, как восхитительно готовит товарищ полковник.

- Можно вопрос, Галина Николаевна?

- Ты ещё руку подними. Мы что, на лекции?

Тихонов шутовски вскинул испачканную в сметане ладонь:

- Я не понял одного. Тогда… в Безвиле. Когда я оказался внутри дома. Вы ведь знали сразу, правда? Вы знали, что я там. Почему вы не отдавали приказ штурмовать? Вы не боялись за меня? – Последняя фраза вышла шёпотом, но жёстко, с упрёком, с обидой.

- Я думала… вернее, надеялась, что, если смогу впутать тебя во всё это как следует, – тебе не дадут разрешение на выезд. Гостайна – хороший способ оставить границу на замке. Для тех, кто к ней так или иначе причастен… Вот и решила: попробую. Вдруг там, – Рогозина сардонически взглянула в потолок, – решат: да ну его, слишком много будет с ним возни. И не заберут. И ты останешься здесь. Всё будет как прежде: ФЭС, лаборатория, кофе по ночам. Я эгоистка, правда, Иван?

- Почему? Потому что хотели защитить меня?!

- Потому что хотела, чтобы ты остался. Знаешь, как матери хотят, чтобы ребёнок вечно держался за их юбку.

- Да что вы говорите такое, Галина Николаевна…

- Да уж что говорю, – вздохнула она. – Эгоистка… Я хотела тебя удержать, хотя и знала: там, где ты окажешься… Это совсем другой уровень. Другие перспективы. Другие возможности – в том числе и для твоего хобби.

- Вы имеете в виду хакерство? – насмешливо поинтересовался он. Хотя что-то, а веселья сейчас не испытывал. Совсем.

- Я имею в виду то, что ты продолжаешь взламывать банки и переводить деньги на счета наркоклиник. Я понимаю, это не «хобби»… но за неимением более подходящего слова…

- Всё-то вы знаете, – горько усмехнулся он, мотая ошмётком блина по блюдцу сметаны. – Всё-то вы умеете… Всё-то вы просчитали наперёд… В одном ошиблись. Я не хочу никуда ехать. Может быть… может быть, я хочу держаться за вашу юбку. Которую вы не носите, кстати. Которая, кстати, вам так идёт. Вот вы не носите, и мне не за что цепляться… А если бы носили…

- Что ты несёшь, Иван? – сдерживая смех (а может, не смех), попыталась одёрнуть его полковник.

- Да что несу? Что есть, то и несу. Мне всё равно, Галина Николаевна, кто там пытается меня заполучить. Мне всё равно, что они хотят. Я не хочу! Я! Не! Хочу!

- Если бы тебя кто-то спрашивал… Дурачок!

- Как это меня не спрашивают?!

- Иван! Ещё раз: я впутала тебя во всю эту историю с Безвилем, чтобы тебя не выпустили из страны! Это был отличный вариант… Отличный. Но не вышло. И что придумать другого – я не знаю! Знаешь, как это делается? Берут, связывают по рукам и ногам и везут, куда надо. И ты работаешь на них. И всё. И всем всё равно, потому что на тех, кто не у руля, им плевать. А ни ты, ни я… Так что никуда не денешься и поедешь создавать и развивать ИУ5, о которых я ничего, кроме названия, не знаю. Всё. А теперь доедай блины, и нам пора в ФЭС. Как-никак, приказ о твоём увольнении вступает в силу только через три дня. А сегодня, будь добр, исполняй свои служебные обязанности! – И Рогозина вышла из-за стола, хлопнув дверью, громыхнув чем-то ещё в коридоре.

А Тихонов доел восхитительные блины, подобрал пальцем сметану и просто ещё раз проклял тот день, когда попался ей со своей дурацкой мышью-кошельком.

Да, блинчики. С хрустящей несимметричной корочкой, блестящей от масла, обжигающей пальцы. На столе – пиала, полная белого, густого сгущённого молока, и баночка сметаны.

Иван мотнул головой, втянул сладкий запах горячего травяного чая.