А он и вправду управился. Выгреб с балкона мусор, пыль, прошлогодние газеты, выкинул коробки.

- Галина Николаевна, ощущение, словно балкон – не от вашей квартиры. Везде чистота, а тут хлама… как… как…

- Как у тебя? – с усмешкой пробормотала она, не поднимая головы.

- Хуже, – буркнул он в ответ, отжимая огромную тяжёлую тряпку.

В конце концов он привёл лоджию в божеский вид. А после ужина она выдала ему старое одеяло и пару матрасов, и он устроил настоящее лежбище с кружкой кофе и пакетиком мармелада.

Провалявшись минут пятнадцать, замаялся: пальцы требовали клавиш. Полковник, тут как тут, выглянула на балкон, совершенно не по-рогозински присвистнула, оглядывая чистоту, и протянула ему своё сокровище.

- Галина Николаевна… Это ведь ваш… личный… наверное…

- И что же? Ты думаешь, там государственные секреты?

- А вдруг…

- И конечно же, я сумею их от тебя защитить, – если вдруг ты захочешь взглянуть.

Она расхохоталась, глядя на его лицо, и он рассмеялся вслед за ней. Действительно. Он же лучший хакер лучшей Службы.

- А… пароль? – всё-таки неуверенно, со смешком, спросил он, раскрывая ноутбук.

- Общий служебный.

- Но так ведь…

- Что так ведь? Хочешь сказать, его знаю только я? Иван, напрашиваешься на комплименты?

- Ладно, – проворчал он, внимательно отщёлкивая по клавишам адскую последовательность разных регистров и кодировок. – Но могли бы сделать вид, что я его не знал…

Общий служебный пароль оживлял все системы Службы: связь, охранку, базы, каналы данных, электронику. По внутреннему Уставу он был известен только руководителю. В случае подозрения на утерю конфиденциальности пароль должен быть мгновенно изменён на теневой, также известный только руководителю. Но что поделать, если даже такому чудесному во всех отношениях руководителю нужна подстраховка, пусть он, вернее, она, о ней не подозревает… Хотя подозревает, как выяснилось.

- Ладно, – повторил он. – Но зачем у вам на домашний компьютер такой сложный пароль?

- Так ты сам сказал – вдруг там государственные секреты. Всё, Вань, отстань, ладно? – совсем по-домашнему попросила она. – Мне ещё до полуночи работы…

И он остался один среди матрасов и кофе. Хотя – что там один. Она сидела за кухонным столом (позже он понял: отчего-то она любит его гораздо больше удобного рабочего в кабинете), помечала что-то в документации, зарывшись пальцами в причёску, но время от времени он поднимал голову и через стекло лоджии встречал её взгляд, одновременно задумчивый, рассеянный и словно виноватый.

День шёл на убыль, и оранжевый закат сменялся яростно-розовым, а затем сиреневым, с серыми и чёрносмородиновыми прожилками за дальними домами. Тихонов и не заметил, в какой момент уличный свет сменился цепочками фонарей.

Тихий вечер вдвоём. И впереди ещё целая тихая ночь перед тем, как принять первый привет безумия.

====== Улица Сибирская,11. Всегда заканчиваю в одиночестве ======

О, как она любила допрашивать тех, кого обыграла. Особенно – тех, кого обыграла в ловле на живца. Особенно когда живцом была она сама.

Стоило ей войти в допросную, как её лицо принимало непроницаемое, каменное выражение. Но там, за дверью, оставался блеск глаз, азарт, жестокий победный задор. Полковник Рогозина обожала выигрывать, особенно – когда ставкой в игре была её жизнь.

Иван никогда не забудет уранового дела. Она, мнимая медсестра, вернулась с завода уверенная, непробиваемая. Невменяемая. Вряд ли кто-то, кроме него, заметил мелкие капли пота на лбу и на висках. И уж точно никто больше не различил в её взгляде дикого победоносного блеска.

А несколькими часами позже Рогозина, в отглаженной блузке с иголочки, со свежим макияжем, стальной походкой вошла в допросную. Блестящая до изнеможения. И Тихонов поклясться мог: Штырь едва пополам не сложился, увидев её – настоящую. Хотя кто разберёт, где она была естественней: в допросной, где чувствовала себя, как рыба в воде, или на старом заводе, в темноте, на тонком волоске...

Дела о взорванном городе ему тоже не забыть. Её глаз, осанки, дёрганых движений в допросной – в ней плескалось превосходство. Превосходство победы над преступником, над собой, над своим страхом.

О, как она любила допрашивать, добивать тех, кого обыграла. В своих кошмарах Иван видел себя на их месте.

А ещё видел другое: видел Рогозину по ту сторону стола для допросов.

Сидя рядом с ней в обложенной школе, он чувствовал: его кошмары начинают сбываться. Разом. Все.

Планировка была простой, но бесконечные коридоры рябили в глазах, путались лестницы, менялись местами этажи. Они заперли, забаррикадировали партами, стульями, скамьями из гардероба центральный вход, завалили запасной. Помчались на третий этаж.

Уже у двери дальнего кабинета Тихонов вдруг остолбенел.

- Галина Николаевна… Подсобка. Они могут пройти.

Она выдохнула что-то очень, очень грубое.

- Я мигом. Я сам, – выпалил Иван и бросился прочь.

Рогозина рывком распахнула дверь и ворвалась в кабинет, но не успела сделать и трёх шагов, как вновь выругалась и поспешила следом за Тихоновым.

Полковник, держась за грудь, догнала его уже на первом.

- Что? – отрывисто бросил он. – Что?! Они?!!

- Нет. Нет ещё, – выдохнула она. – Я просто… боюсь за… тебя… Смысл пытаться спрятаться… если тебя… ты…

Она тяжело дышала, отставала, но железная дверь в подсобку уже маячила в конце коридора.

- Я сам, – ещё раз прошептал Иван. Здесь, на мёртвом первом этаже, было страшно кричать. Вдруг они за дверью. Вдруг они по ту сторону стены.

Вдруг они услышат.

- Они и так нас слышат, – чуть спокойней, пытаясь отдышаться, произнесла Рогозина. – Быстро. Я подожду тут.

И Иван, обмирая, нырнул в темноту тесной каморки. На ощупь отыскал замок – висячий, тяжёлый, пахнущий холодным металлом. Дверь с хрипом подалась вперёд, и между створок прорвался узкий косой сноп света. Иван дёрнул на себя, звякнул связкой, ища нужный ключ, молясь о том, чтобы не подвела интуиция, чтобы ключик подошёл, чтобы они не услышали, не узнали, не успели… Ему чудилось движение и голоса за спиной, он заставлял себя вспоминать, что там только Рогозина, и больше никого. Но не выдержал, вздрогнул, услышав вскрик, и выбежал обратно на свет.

Полковник, как ни в чём не бывало, стояла, измождённо прислонившись к косяку.

- Вы кричали? – полубезумно спросил он.

Она покачала головой.

- Идиот! – зло выдохнул он сквозь зубы, смаргивая слёзы облегчения и страха. Вернулся к замку и в считанные секунды, почти без суеты, закрыл накрепко неприметную подсобку. Тут им не пройти.

Им нигде не пройти. Мы забаррикадировали всё.

Они везде пройдут, если захотят.

Они пройдут везде – когда им надоест играть с нами.

- Правда, Галина Николаевна?

Он произнёс последнюю фразу, про «играть с нам», вслух.

- Правда. Но мы поборемся, Ванька.

И они борются.

Тихонов предпринял ещё одну вылазку по глухим стылым страшным коридорам в столовую на втором, и унёс, сколько уместилось в руках. Когда вернулся в кабинет химии, где они обосновались, где-то за окном хлопнул выстрел. Больше Рогозина его не выпустила.

- И чего они ждут? – тоскливо протянул программист. И вдруг ухмыльнулся.

«Что?» – спросила взглядом полковник.

- Да так… забавно… смотреть, как вы едите…

Она нахмурилась. И тоже усмехнулась, заметив надкусанный «Сникерс» в руке. Тихонов сожрал уже целую груду батончиков и теперь складывал из обёрток корабли.

- Скажешь тоже. А вообще – поздравляю, Вань.

- Что?

- Что слышал. Поздравляю, – как-то дёргано повторила она, сметая ладонью его пёструю флотилию.

«Сошла с ума», – с каким-то необъяснимым облегчением констатировал Иван.

«Он не сошёл с ума. Ты ничего не знала…» – тут же запело в голове.

- Не хотела говорить тебе вот так. Хотела в офисе, при всех. Но всё завертелось… Завертелось…