— Neun funf [56] .

Сначала мой дед хотел дать ему в зубы. В конце концов, этот недорезанный, недоповешенный и недорасстрелянный фашист поломал ему всю жизнь. Но потом рассудительность, свойственная, кажется, всем отпрыскам профессорских семей, взяла свое; дед вспомнил, что в этот лагерь он попал не потому, что кто-то когда-то подарил ему пистолет Вальтера, а потому, что так устроено общество, в котором он жил и живет. Поэтому бить Штайнера он не стал, а просто послал его далеко и надолго, перемежая в своем послании русские и немецкие ругательства. Штайнер улыбнулся и удалился.

Через неделю мой дед, который успел успокоиться и теперь изнывал от любопытства, каким образом шесть лет назад хауптман сумел предсказать их будущую встречу и что означают эти цифры: «девять два» и «девять пять»? Мой дед задал свои вопросы во время обеда, когда бригада, собравшись в тени только что возведенной времянки, хлебала под присмотром охранников пустую лагерную баланду. Разговор он повел на немецком:

— Тогда, в сорок первом, вы говорили, герр Штайнер, что мы встретимся после войны. Это была просто вежливость? Или вы имели в виду что-то другое?

Штайнер ответил не сразу, он дохлебал баланду, ложку облизывать не стал, как это сделал бы любой зэк русской национальности, а вытер кусочком чистой ткани, которая только у немцев и водилась, после чего, прищурясь, посмотрел на моего деда.

— Цянь — очень сильный символ, — сказал он. — Люди, отмеченные этим символом, редки. Но еще более редки те, кого люди, отмеченные символом цянь, могут назвать своим «великим человеком».

— Цянь — это что? — переспросил мой дед. — Что-то китайское?

Штайнер снисходительно усмехнулся, поднял щепочку и с ее помощью изобразил на земле шесть параллельных черточек.

— Перед вами гексаграмма цянь, — пояснил хауптман, — первая из шестидесяти четырех гексаграмм, описанных в «Чжоу и», китайской «Книге перемен».

Мой дед, конечно же, знал о существовании знаменитой гадательной книги, не имеющей установленного авторства, но читать ее переводы ему не приходилось, поэтому он слушал Штайнера с огромным интересом.

— Цянь означает творчество. Причем творчество в самом первоначальном смысле этого слова, творчество неба. Европеец назвал бы его «божественным творчеством». Любая гексаграмма в целом описывает законченный процесс. Это может быть какая-нибудь деловая инициатива, об успехе или неуспехе которой можно погадать на «Чжоу и». Или целая человеческая жизнь — от рождения до смерти. Кроме того, каждая черта в гексаграмме имеет числовое выражение и собственное значение, соответствующее некоему этапу описываемого процесса. Например, непрерывная черта соответствует девятке. Вторая снизу «девятка» в гексаграмме цянь интерпретируется как «дракон на поле», то есть первое проявление творческого начала в земном человеке. Вместе с тем она отражает положение в обществе, которую на этом этапе может занимать человек — «вторая девятка» означает «слуга» или «служащий». Гадание по «второй девятке» в гексаграмме цянь предсказывает встречу с «великим человеком» и благоприятную перемену в судьбе.

— Ага, — сообразил мой дед. — Следовательно, вы считаете себя человеком, отмеченным знаком цянь, и в тот момент, когда мы встретились, вы были… э-э-э… «служащим», что соответствовало «второй девятке» в гексаграмме вашей судьбы?

— Совершенно верно, — подтвердил Штайнер. — Вы всё очень быстро схватываете, — польстил он.

— Но тогда объясните мне, герр Штайнер, почему вы сочли вот это, — дед кивнул на покуривающий в сторонке конвой, — благоприятной переменой в своей судьбе?

— Как посмотреть, — заметил Штайнер. — Большинство моих сослуживцев мертвы, а я жив и рассчитываю рано или поздно вернуться на родину.

— Хорошо, — согласился мой дед. — А что означает «девять пять»?

— Вторая и пятая черты в гексаграмме взаимосвязаны. «Девять пять» соответствует «летящему дракону» и статусу «короля». Это предпоследняя ступенька на пути к «творчеству неба». И. здесь снова запланирована встреча с «великим человеком».

— А какая последняя?

— Последняя, шестая девятка в гексаграмме определяет статус «сверхчеловека».

— Ну вот, — заворчал мой дед, — какие-то вы, фрицы, все-таки ущербные. Гитлера давно нет, а вы всё в духе гитлеровской пропаганды выступаете. Сверхчеловеки, раса господ… Куда вас завела эта пропаганда?!

Штайнер не поддался на провокацию.

— Понятие «сверхчеловека» возникло задолго до рождения Адольфа Шикльгрубера, — отвечал он спокойно. — Оно, конечно, подразумевает избранность. Но выбор делает небо, и пасть он может на кого угодно — германца, русского, еврея или монгола…

Тут конвой приказал всем встать и строиться перед началом второй половины длинного двенадцатичасового рабочего дня.

Впрочем, по прошествии суток мой дед и Феликс Штайнер снова встретились, чтобы возобновить столь интересную для них обоих беседу.

— Древние китайцы представляли себе мир как некий хорошо отлаженный и смазанный механизм, работающий по определенному закону и под управлением неба, — продолжил бывший хауптман обзорную лекцию по истории китайской философской мысли. — При этом практически во всех мировоззренческих системах в качестве основополагающего принимается принцип «у-вэй» — принцип невмешательства в «творчество неба», поскольку любое действие в этом направлении ведет к нарушению космического равновесия. Возможно, благодаря этому китайская цивилизация существует уже пять тысяч лет как сравнительно стабильный социум.

— Ничего, — высказал свое мнение дед, — товарищ Мао вправит им мозги.

— Не так всё просто, камрад, — заверил Штайнер, — и, думаю, Мао Цзэдун в этом скоро убедится. Но пойдем далее. В поздних учениях — например, в дзен-буддизме — дается более подробное описание законов, управляющих миром.

При этом очень важным для нас является указание на то, что вся Вселенная целиком и полностью заложена в человеческом подсознании. То есть, чтобы изучать внешний мир, познавать тайны Вселенной, нет необходимости строить научные лаборатории, заводы, институты — достаточно обратить взгляд внутрь себя — и получишь ответы на все вопросы мироздания.