– Может, его звали Эмиль. Или Эдгар, – начала размышлять вслух. – Или Эдвард. Или Эрик…

Внезапно Волчок взвился и протяжно завыл, а потом ткнулся мне носом в грудь, так, что я упала на спину и чуть не ударилась затылком. Да что с ним такое?

– Ты что творишь, морда твоя серая?! – я поднялась, отряхивая платье, а тот завертелся вокруг ужом. Если бы бабушка меня сейчас слышала… и видела… – Хочешь меня покалечить? Да ты размером с лошадь, еще раздавишь ненароком.

Ну, на счет лошади я, конечно, преувеличила.

– Гррр, – зарычал тот и схватил перчатку зубами. В глазах поселилось какое-то загнанное выражение, что никак не вязалось с грозным обликом серого хищника. Он будто извинялся за что-то. Или жалел о содеянном.

Я решила сменить гнев на милость, но все-таки погрозила ему пальцем.

– Не пугай меня так больше. А вообще мне уже домой пора, бабуля будет волноваться. Буду рада, если ты меня проводишь до опушки, а по дороге я расскажу тебе побольше о себе.

Действительно, что-то я совсем загулялась – темнеет сейчас рано, хотелось бы попасть домой до наступления ночи.

Мне показалось, что Волчок печально вздохнул, а потом поплелся обратно в лаз, чтобы спрятать перчатку. Странно, почему эта вещь так ему дорога? Что он с ней собирается делать?

Буква «Э». Эрик… Почему-то это имя затронуло глубоко внутри какую-то струнку. Я пыталась понять свои ощущения, но мой друг сбил меня своим появлением. Пробежал мимо, задев хвостом, и я, подобрав юбку, зашагала за ним.

– Не так быстро, Волчок! Я не успеваю! – но тот обернулся, посмотрел на меня с презрением, будто обвинял в слабости и хилости тела, а потом громко чихнул.

Я проворочалась всю ночь до рассвета, и, когда робкие солнечные лучи постучали в окошко спальни, провалилась в спасительную дрему. Она избавила меня от навязчивых мыслей, терзавших, будто стая мошкары. Слова дядюшки Джеймса раз за разом всплывали в памяти, оживала чуть сгладившаяся обида, и я металась по кровати, то скидывая одеяло, то накрываясь по самые уши, то взбивая подушку, то отшвыривая ее прочь.

Я не питала иллюзий на счет родственника – с него станется отправить бабулю в дом престарелых, а меня силой выдать замуж. Увы, прав я не имела никаких, а дядя был моим единственным опекуном-мужчиной. Как скажет, так и будет, и общество его поддержит, а меня сочтут неблагодарной бунтаркой и хамкой. Что поделать, если мнение молоденьких девушек никого не интересует и считается блажью, глупостью? Старшие лучше знают жизнь, им видней.

Решение принять было непросто. Все внутри сопротивлялось, но перед глазами проносились картины той жизни, которую мог устроить мне и бабуле дядя, если не буду повиноваться. Он и без того сделал так, что меня не брали ни на одну работу. Человек мелочный, себялюбивый, злопамятный, дядюшка Джеймс мстил так же мелко и подло, жаля в спину. Мелькнула было мысль сыграть в покорность, подлизаться, но я быстро отшвырнула ее… Лучше во всем оставаться собой, тем более, лгала я плохо.

Если настаивает на визите в дом Глоудов, пусть так и будет. Пройду это испытание, все вынесу, и бабуля не узнает, как мне на самом деле плохо. Совсем не факт, что вообще понравлюсь этому Торну, он богат, не стар, обычно вокруг таких мужчин вьются толпы женщин. Ярких, словно бабочки или стрекозы, и хищных, как мухоловки. А я? Как сказал дядя, загар деревенский, щечки с ямочками, кокетничать не умею… Зато глаза красивые. И волосы. Мама любила их расчесывать, и с тех пор они отросли еще сильней, густой каштановой копной спускаются до поясницы и вьются на концах, словно их крутили щипцами.

Наверное, будь на моем месте более циничная и хваткая молодая особа, она бы обрадовалась перспективе стань женой богача. Но то, что идея эта исходила от дяди Джеймса, отталкивало. Хотелось взбрыкнуть и заупрямиться, как дикой лошади под седлом.

А может, я просто одичала и совсем растеряла уверенность в себе? Вдруг все страхи живут лишь в моем буйном воображении, и я сознательно могу лишить себя и бабушку шанса устроиться в жизни? Вдруг этот Торн Глоуд окажется, вопреки слухам, хорошим человеком? Или я встречу на приеме кого-то еще…

В мыслях нарисовался образ статного темноволосого красавца – героя девичьих грез, настоящего Прекрасного Принца. Он будет очарователен и галантен, обязательно пригласит на танец, и я…

Усмехнулась. Фантазерка! Девочка, у которой вместо подружек – огромный страшный зверь.

Неожиданно мысли перекинулись на серого Волка. Я вспомнила вздыбленную шерсть, острые зубы и неожиданно мягкие уши. Конечно, он был не в восторге от того, что какая-то девчонка осмелилась коснуться столь чувствительной части тела, но руку отгрызать не стал. Кажется, мы и впрямь подружились. Он так внимательно слушал мои рассказы из детства, что я и впрямь поверила – тот все понимает, только ответить не может. Лишь хищно щурится, порыкивает да метет хвостом. А как забавно он притащил мне перчатку!

Поход по ало-золотому лесу теперь, когда комнату наполняли черные тени, казался прекрасным сном. Сказочным. Небывалым. Но в жизни всегда должно быть место сказке – так говорила бабушка. И, если в ней нашлось место для доброго волка, то, быть может, найдется и для Прекрасного Принца?

***

Я неспешно брела по городским улицам, давя башмаками сухие листья. Не то, чтобы я любила праздное шатание по городу, просто сейчас меня будто что-то тянуло назад. Страх, робость? Признаться честно, я не представляла, как заявлюсь к одной из тех швей, у которых одеваются все эти модницы. Вдруг прогонят взашей, едва бросив взгляд на видавшее виды платье и скромный плащик, которые никак не вяжутся с именем Эвлиш. Хотя все и так знают, что род наш давно обнищал.

Невольно я поежилась под оценивающим взглядом двух молодых девиц в ярко-желтом и салатовом платьях и кружевных шляпках в тон, что застыли у входа в цветочную лавку. Лопатками чувствовала, как они меня разглядывают, обсуждают, даже не пытаясь говорить тише – неужели их учили только наряжаться, и никто не озаботился научить правилам хорошего тона?

Поджав губы, я прибавила шагу вдоль аллеи, стараясь не разглядывать цветные витрины. Городок наш буквально пропитался осенью, как хлебный ломоть свежесваренным джемом. Ее медовое дыхание читалось в багряно-золотом убранстве лавочек и домов, чьи ставни и двери украшали венки из сухоцветов и резных кленовых листьев. На рыночной площади громоздились корзины с пахучими яблоками и плетеные коробочки с ягодами облепихи и клюквы, бочки с солеными грибами и гирлянды из засушенной рыбы. Торговцы не жалели глоток, нахваливая товар и стараясь перекричать друг друга. Кто-то даже схватил меня за плащ, норовя затащить к себе, но я вырвалась и ощупала кошель на поясе – цел и хорошо! Воришки не дремлют.

Миновав пекарню, откуда доносился аромат еще горячих пирожков с корицей, я свернула на улочку мастериц. Здесь обитали швеи и ткачихи, вязальщицы и вышивальщицы. В этом маленьком женском царстве царил особенный дух – утонченный, как самое дорогое кружево, и уютный, точно любимая шаль, в которую кутаешься длинными осенними вечерами. Аккуратные лавочки, подстриженные деревца и кустики, декоративные вазоны, похожие на маленькие клумбы с карликовыми астрами, газовые фонари на столбах, увитых плющом. Осеннюю атмосферу дополняли искусственные тыквы ярко-рыжего цвета – на одну из них взгромоздился упитанный черный кот. Едва увидев меня, животина прыснула в сторону, не забыв перебежать мне дорогу.

Спасибо, котик. И без тебя проблем по горло.

– Мисс Рози, доброго вам дня! – приподняв шапку, поздоровался дворник по имени Пирс – немолодой полноватый мужчина с торчащими щеткой усами, и метла его снова заскребла по мостовой.

Он помнил, как я обходила эти лавки в поисках работы, и с каким отчаяньем возвращалась обратно. Хотя до недавнего времени в одной из них работала старенькая миссис Крокет – я тайком приносила ей на продажу связанные бабушкой носки и свое скромное кружево. Но уже месяц как та переехала к дочери в поселок, и в лавке той обосновалась молодая и не слишком вежливая модистка – она гордилась тем, что одевала самых зажиточных леди города, и не стала даже разговаривать со мной.