Всего ловушек было двенадцать. Я обошла их все, и только потом подумала, что, когда мужчины вернутся их проверить, сразу поймут – здесь похозяйничал человек.

Ну и пускай. Зато волк на время окажется в безопасности, а там я ещё что-нибудь придумаю. Уговорю его запрятаться в чаще и не высовывать носа.

Я покрутилась по сторонам, надеясь, что мой серый друг всё-таки появится, но его не было видно. Он не пришёл, хотя его должен был привлечь наведённый мною шум.

- Если ты меня слышишь, - начала я, проглотив ком обиды, - то будь осторожен, Волчок.

Когда я шла по улицам нашего городка, на него уже опустилась бархатная ночь – снег так красиво кружился в свете фонарей, что я невольно залюбовалась. Благо, наш дом стоял на окраине, идти было недолго. И, когда я была уже близко, то заметила чёрный силуэт прямо напротив калитки.

Повинуясь чутью, прижалась к ограде соседского дома. Тревожно заколотилось сердце, и я задержала дыхание, пытаясь понять, кем был этот нежданный гость.

А потом я узнала его.

Пошатываясь на нетвёрдых ногах и держа бутылку за горлышко, в наши окна таращился Робби. Значит, слухи о его пристрастии к выпивке были правдивы, но что он здесь забыл?

"Волчья невеста" – вспыхнуло в памяти обидное прозвище, которым он меня наградил, а мальчишки подхватили и разнесли по городу. Молясь, чтобы парень меня не увидел и поскорее убрался, я вцепилась в отвороты плаща. Хорошо, что я догадалась переодеть его чёрной стороной наружу, ведь ярко-алый цвет мог привлечь внимание даже в ночном сумраке.

Так прошло довольно много времени, прежде, чем Робби смачно сплюнул на землю, а потом побрёл в противоположную сторону, путаясь в собственных ногах. А я чуть не расплакалась от облегчения и тенью выскользнула из своего укрытия.

Хоть встречи и удалось избежать, но на душе сделалось тревожно...

Ночью я спала как на битом стекле — ворочалась с боку на бок и долго не могла успокоиться. Тревога сжимала грудь ледяной рукой, едва я начинала дремать, как в сознание вторгались мутные картины изломанного леса, кривые деревья и стаи ворон с внимательными, почти человечьими, глазами. Пробиваясь из запретного мира, зло стелилось по земле серыми змеями-лозами с ядовитыми шипами, оплетая стволы берёз и осин, с корнями выворачивая вековые ели, убивая на своём пути птиц и зверьё, а потом окружая город огромным смертоносным гнездом. Не пропуская свет, отравляя зловоньем воздух. И по лозам этим, как по лестнице, из самого Сердца Леса пробирались дети запретного мира.

Я вздрагивала и выныривала из мутной дрёмы, как из проруби, и заворачивалась в плотный кокон из одеяла, как в детстве. Но это не помогало, потому что мысли сразу начинали крутиться вокруг Волчка — как он там? Все ли капканы я обезвредила, ничего не пропустила? Увижу ли своего друга хотя бы ещё раз? Ответов на эти вопросы у меня не было.

Голова гудела, будто всю ночь напролёт у меня под ухом стучали барабаны, а в глаза словно песка насыпали. Больше лежать здесь я не могла — какой смысл и дальше задыхаться в темноте, в плену тяжёлых дум? Решительно сбросив одеяло и наскоро одевшись, я проверила бабулю — та тихо спала в своей постели. Последние недели она мучилась бессонницей, засыпая глубоко заполночь и просыпаясь уже поздним утром, поэтому у меня было время, прежде чем она встанет, и ей потребуется моя помощь.

Вчера, вернувшись домой, я рассказала бабушке о том, что сделала, и она меня поддержала. Только вот Робби… Ох уж этот внук управляющего. Чего ещё ему от меня нужно?

Стоило о нём подумать, как настырный червячок снова начинал ворочаться в мыслях — а что, если бы волк тогда загрыз парня и его друзей? И никак забот, никаких переживаний. Их бы даже не нашли.

Нет-нет, я не должна так думать, это бесчеловечно! — твердил голос разума, и я с ним соглашалась.

Хотя…

Думая о том, что, полакомься Волчок пьяными парнями, которые в ту ночь явно не желали мне ничего хорошего и могли невесть что со мной сотворить, я испытывала, наряду с ужасом и отвращением, ещё одно чувство. Оно пряталось в дальнем закутке моей души — тёмное, пыльное, постыдное. Такое же, которое заставляло меня представлять, как изменилась бы моя жизнь, не стань дяди Джеймса.

Мрачное удовлетворение. Желание отомстить, причинить боль, заставить заплатить.

Проклятый лес ли отравил меня своей злостью, или я всегда такой была, не знаю. Знаю лишь то, что с ума сойду, если не увижу своего серого друга или хотя бы не убежусь в том, что обезвредила все капканы, и Волчок не пострадал.

Улица встретила меня глухой серостью декабря. Стоял тот ранний час, когда горожане досматривают последние яркие сны, прежде, чем утро постучится в окна, и возвестит о начале нового дня.

Стояла тишина. С неба, молчаливого и хмурого, сыпала колючая белая крупа — оседала на алом бархатном плаще, и эта картина напоминала мне усыпанные инеем лепестки розы.

Я бежала к лесу, проваливаясь в снег до середины голени, и очень скоро дыхание начало сбиваться. Деревья насупились, укутавшись в белоснежные шубы и, казалось, разлапистые ели с осуждением поглядывают на меня из-под лохматых бровей. Привидится же такое…

Я куталась в алый плащ озябшими пальцами, время от времени поднося их к лицу и согревая дыханием — рукавицы впопыхах я оставила дома. Сколько раз я поминала добрым словом тетушку Лаванду и её бесценный подарок! Лишь бы и с ней всё было хорошо.

По мере приближения к ловушкам я ускоряла шаг, хотела побежать, но ноги увязали в снегу. Как бы мне не хотелось верить в лучшее, но в голову настырно лезли самые мрачные мысли, заставляя сердце сжиматься. Зубы стучали, но не от холода — плащик не давал замёрзнуть, — а от страха.

И, как оказалось, не зря…

Снег вокруг ловушек был истоптан звериными следами, но я не могла с уверенностью бывало охотника ответить, кому они принадлежали, и кто поживился остатками мяса и костей. Чувствуя всё нарастающую тревогу, я бежала всё дальше и дальше, два раза упала на колени, но упрямство подхватило меня и бросило вперёд.

Скорее. Скорее!

Я молилась изо всех сил, чтобы то, что я увидела, было плодом воображения, и что глаза меня обманули. Но надежда не оправдалась — я всё-таки не заметила вчера последний капкан, тринадцатый. И там, где он стоял, белоснежный покров был взрыхлён следами борьбы и щедро залит свежей кровью, болезненно алой на этом чистом снегу.

Глаза мгновенно вымокли, и слёзы покатились по щекам. Я зажимала руками рот, но рыдания сотрясали грудь, сгибая тело пополам.

У меня не получилось… Не вышло защитить его. Откуда-то я знала, что именно мой друг попался в проклятый капкан — он рвался так неистово, что выдрал из земли металлический колышек, к которому крепилась цепь, и сумел убежать, утянув за собой ловушку. Щедро сдобренные кровью следы вели в лес, и, не раздумывая ни мгновения, я побежала по ним.

— Волчок! Где ты?!

Лес отвечал равнодушной тишиной, только деревья поскрипывали у меня над головой. Я мчалась со всех ног, утопая в снегу, а ледяной воздух щипал лицо, драл лёгкие, забирался острыми когтями под платье. Мохнатые ели раскинули лапы и норовили остановить, схватить, не пускать, но я продиралась по следам, сбивая снежные шапки себе на голову и рискуя вскоре превратиться в сугроб.

Внезапно в безмолвие леса вплёлся едва различимый рык — я рванулась вперёд, давя в себе усталость и страх. Звуки становились всё отчётливей, и от тихого воя, перемежающегося со злобным рычанием, щемило сердце.

Когда тяжёлые от снега ветви расступились, и взору открылась небольшая полянка, я остановилась так резко, будто меня ударили в грудь. На снегу алели брызги, совсем свежие, будто кто-то неосторожный веером рассыпал ягоды брусники. Поляна была истоптана волчьими следами — зверь метался по ней в агонии, орошая дымящейся кровью хрусткий снег.