Угрюмые старатели слушали молча. Вид казаков и офицеров, облаченных в амуницию и начищенные до блеска сапоги, произвел на них сильное впечатление. Вместе с тем их душила обида, что вот так, без затей, у здоровых мужиков отнимают результаты многомесячного каторжного труда.

– А детей малых да баб наших вы, что ль, кормить будете?! – спросил, зло глядя исподлобья на золотопогонников мосластый, смахивающий на шатуна, старатель.

– Брось жалиться. Вона сколь пушнины оставляем на прокорм, – осадил его Дубов.

Когда мешочки с золотом разложили по вьюкам и уже собирались уходить, рослый, широкий в кости мужик, с темно-русой окладистой бородой чуть не во всю грудь, сделал чеканный шаг вперед. Весь его облик говорил о недюжинной силе. Вытянувшись по стойке смирно, он чуть было не козырнул, да спохватился – без головного убора ведь.

– Господин подполковник, разрешите обратиться, – раздался уже знакомый хрипловатый голос.

Лосев с удивлением обернулся:

– Обращайтесь.

– Дозвольте послужить делу освобождения Якутского края от большевиков.

– Кто такой?

– Есаул Суворов. Вот, – протянул он удостоверение с двуглавым орлом.

Подполковник взял документ и прочел, чтобы все слышали: «Суворов Назар Петрович, 1889 года рождения, великоросс, православный, казачьего рода». Полистал. На следующих страницах стояли штампы, двуглавые печати. Перечислены чины. Последний – есаул.

– Ишь-ты! Ровня, – оживился ротмистр.

– Господин есаул, а вы сознаете, что в случае неудачи красные нас всех повесят, в лучшем случае расстреляют?

– У меня с ними, ваше благородие, свои счеты. В семнадцатом пристрелил агитатора за подстрекательство к отказу от присяги Престолу и Отечеству. В отместку, пока я ночью караулы проверял, жену в постели топорами изрубили. Грудничок двухмесячный без матери стаял и помер у меня на руках, – дрогнувшим голосом произнес старатель.

– Что думаете братцы? Принимаем пополнение? – обратился к соратникам Лосев.

– Как не принять? Свой человек.

– Вы, господин есаул, из старожильских16 иль из расейских казаков будете? —поинтересовался Шалый.

– С Уральского казачьего войска я. Можно сказать, с середки17.

– Стало быть, не из нашенских, но и не чужой.

Старателей загнали обратно в барак и заперли. Тут обнаружилось, что есаул исчез. Собрались было организовать погоню, как он вышел из густого ельника с туго набитой котомкой.

– Вы что, господин есаул, устав забыли? Ушли без доклада.

– Виноват, ваше благородие. Вещи взял.

Офицер развязал мешок, и все увидели сложенную казачью гимнастерку с серебристыми погонами и тёмно синии брюки с жёлтыми лампасами.

– Господа, взгляните, – человек форму сберег! Весьма похвально! – одобрил подполковник.

Уходя, долго путали следы. На одной из лужаек, сплошь покрытой кустиками княженики, не устояли – задержались. Малиново-красных ягод на коротких стебельках было так много, что стоило ступить, как под ногами растекался алый сок. По форме она похожа на малину, а по вкусу – земляника, только сочнее и слаще. Недаром зовется – княже-ни-ка! Княжна среди лесных ягод!

В гарнизоне поважневший якут подошел к Лосеву и протянул пустой мешочек:

– Ваше степенство, отсыпьте за добрый совет.

– Ох, и хитрован ты, Василий!

– Куды черт – хитрован! Трудно стало жить. Мал-мало зарабатывай надо, – надулся тот.

Разложив все золото по четырем вьючным сумам и насыпав сверху для маскировки кедровых шишек, якут притянул бесценный груз ремнями к бокам низкорослых, мохнатых лошадок. Соединил их друг с другом длинным кожаным ремнём и, ещё раз проверив ладно ли приторочены вьюки, оседлал переднюю.

Тронувшись, запел песню о том, какой умный и хозяйственный Василий Сафронов. Ни один якут не может сказать, что его голова мхом набита. Скоро его друзья офицеры получат много ящиков с патронами. Когда они перебьют красных, Василий опять станет уважаемым человеком. Он знает многих, кто пошел бы драться с красными. Он поможет собрать большую армию, чтобы прогнать большевиков, которые мешают ему, честному купцу, торговать.

Так пел он в своей бесконечной песне. Но пел, на всякий случай, тихо, чтобы никто, даже медведь, не услышал и не разнес по тайге его слова…

Монотонная жизнь обитателей гарнизона стала насыщенной. Утренние построения, рукопашные бои и стрельбы по мишеням приобрели конкретный смысл. Теперь только и говорили о скорой военной кампании…

Якут в гарнизоне появился в начале осени.

– Не ругай, ваше степенство, опоздал маненько – болел.

– Патроны привез?

– Море скоро мерзнет, шхуна не ходи. Лето ждать надо, – ответил купец, щуря и без того узкие прорези глаз.

– Брешет он, плут толстомордый. Наверняка рыжуху прикарманил, – не сдержался ротмистр Пастухов.

– Куды, черт! Зачем так говоришь? Не слушайте его, ваше степенство. Василий Сафронов честный купец. Золото давал фактории. Вот тебе крест.

– Эх, грому на тебя нет, душа торговая! Божишься и не краснеешь, – не унимался ротмистр.

– Твой ум короче комариного шага, – огрызнулся Василий.

– Ты, любезный, язык-то прикуси, и боеприпасы следующим летом доставь в гарнизон без отговорок. Мы тебе золота с избытком дали, и ты уговор выполняй! – одёрнул купца подполковник Лосев.

– Хорошо, хорошо, ваше степенство, – тут же миролюбиво закивал Сафронов. – Шхуна не пришла, что могу делать? Шхуна придет – патроны привезу. Сердиться не надо. Василий любит, чтобы друзья удоволены были. Мужику плохо одному. Баба есть – мужику хорошо! – С подобострастной ласковостью пропел услужливый якут. – Погодите, я мигом. Василий скрылся за деревьями и вскоре вышел с девушками. Пять смуглолицых, кареглазых, с черными косами красавиц смущённо поглядывали на мужчин.

– Ваше степенство, выбирай первым, – елейным голоском предложил, низко поклонившись, Василий.

– Откуда они у тебя?

– Должники рассчитались. Всех вам дарю – мужику нельзя без жены. Мне соболь за них не надо. Василий добрый якут. Людям всегда хорошо делает, поэтому его все любят… Продукты вот вам еще привез. Посуда еще есть. Бери что надо, рассчитаетесь потом, – суетился купец, то и дело ласково улыбаясь.

– Это что ж получается, золото прихапал, а теперь барышнями хочешь откупиться!? Так не пойдёт. Нет патронов – возвращай золото, шельма, – затряс Василия за грудки взбешённый ротмистр.

– Зачем плохо думаешь. Как золото верну? Всё фактории сдал, а шхуна не пришла. Что делать могу?… Если жена не надо – увезу. Хотел добро делать. Думал радовать.

«Да, дураком я был, что понадеялся на якута. Видел же – каверзный тип. Но и ссориться с ним нельзя. Может, оно и неплохо, что женщин привел. Не по христиански, конечно, всё это. Однако и в этой глуши жизнь как-то надо налаживать. Надеялись, что скоро на настоящее дело пойдём и на тебе – такая осечка, – пронеслось в голове Лосева. Вслух же сказал:

– Господа, сами решайте. Я в этом деле вам не указ.

Офицеры и казаки, забыв про патроны, невольно приосанились.

– Ваше благородие, казаку ни как не можно без жены. Да и девчата хороши! Ладненькие, миленькие,– быстрее других сориентировался прыткий Шалый и тут же подскочил к засмущавшимся девушкам и приобнял одну из них за талию, – Дозвольте эту?

– Господа! Мы же не на рынке. Не лошадей покупаем. – Возмутился есаул. – Если уж на то пошло, всё должно быть с взаимного согласия, без понуждения. Пусть пару дней поживут, к нам присмотрятся, мы к ним, тогда уж видно будет кто кому глянется.

– Верно, дело серьёзное. Торопиться не следует. Пусть поживут, – подвёл черту Лосев, понимавший, что люди сейчас крайне раздражены, разочарованы и требуется время чтобы успокоились. Сам он давно смирился с мыслью, что из тайги ему уже не выйти и супругу не разыскать.