– Слушай приказ начальника штаба. Сворачиваем в распадок. Ехать след в след по одной колее. Морды лошадям стянуть, не курить, не разговаривать!

Когда с тракта съехала в лес последняя подвода, ротмистр с казаком Шалым, пятясь, присыпали следы от колес трухой из листьев и травы. Проделали они это столь искусно и тщательно, что уже и самим не разобрать было, где же проехали телеги.

Сгрудившись за каменным развалом, отряд замер в томительном ожидании – что дальше? Пальба прекратилась и установилась такая тишина, что было слышно позвякивание конской сбруи и чмокание жеребенка, припавшего к вымени матери.

Тут уже сам Лосев, собравшийся перед опасностью, словно тугая пружина, встал на передок повозки и, слегка приглушив голос, распорядился выставить дозоры, а опытных следопытов, Дубова и Шалого, отправил в разведку.

Обветренное, безукоризненно выбритое лицо подполковника, с серыми, слегка навыкате глазами, высоким лбом, острым с горбинкой носом и тонкими губами хранили спокойствие. А скупые и точные, несмотря на болезнь, движения выдавали в офицере твердого и бесстрашного воина. На нем была подбитая беличьим мехом и крытая тонким сукном защитного цвета бекеша с каракулевым воротником.

Потянулись минуты томительного ожидания. Всякий раз, когда от порывов ветра начинала перепугано лепетать листва, люди настораживались и до звона в ушах вслушивались.

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку (не стреляй, свои), – подала, наконец, парольный голос «кукушка».

– Ку-ку, ку (понял, проходи), – ответила другая.

Из густого ельника вышло пять человек. Впереди казаки, за ними – трое офицеров. Старший по званию, загорелый, довольно высокий, с гвардейской выправкой, в кителе с изрядно потускневшими золотыми погонами, со скрученной бледно-серой шинелью через плечо, штабс-капитан Тиньков Николай Игнатьевич, подойдя к Лосеву, резко вскинул руку к козырьку:

– Здравия желаю, господин подполковник! Разрешите доложить, – густым рокочущим басом обратился он.

– Докладывайте, только потише.

– При подходе к Караульному камню попали в засаду. Красные фланговым огнем из пулеметов всех положили. Только мы втроём, я, мичман Тёмный и юнкер Хлебников, успели укрыться за буреломом. Поднимаясь в горы, встретились с вашими разведчиками.

– Как, много красных?

– Точно сказать затрудняюсь. Судя по плотности огня, человек сорок-пятьдесят.

– Так, нас семнадцать… Маловато… Что с полковником Степановым?

– Убит. По нему первому и били.

Лосев снял фуражку, стиснул кулак так, что пальцы побелели и перекрестился.

– Простите, господин подполковник, забыл доложить. Казак Дубов видел среди красных Хохлова – денщика полковника.

*Юнкер – курсант военного училища.

Лосев нахмурился:

– Вот паскуда! А врал, что занедужил. Теперь ясно, почему перестреляли, как щенят… Сие в корне меняет дело… Хохлов ведь знает, что следом идет обоз с провиантом и боеприпасами – сам подводы комплектовал… Ситуация непростая, а действовать надо быстро. Вижу два варианта. Первый – возвращаемся в Охотск, а там по обстановке. Второй – спускаемся по ключу к речке Юдома и по ней сплавляимся до Аянского6 тракта. Там ожидаем дружину генерала Пепеляева. У вас, штабс-капитан, какие соображения?

– Возвращаться – позорно. Полагаю, вариант с Юдомой оптимальный.

– Я тоже склоняюсь к нему – Юдома рядом. Если поднажать, на тракт дней за пятнадцать выберемся. Но уйти, не отомстив за товарищей, – постыдно для офицера.

– Оно, конечно, так, однако ж силенок маловато…

– Согласен, но можно прибегнуть к военной хитрости. – Подполковник, преодолевая озноб, поежился и поплотнее запахнул бекешу. Переведя взгляд на Пастухова, сказал: – Господин ротмистр, подойдите, вместе обсудим… Что мы имеем? В версте от нас отряд красных, минимум в два раза превосходящий по численности. Вопрос – как меньшим числом совершить акт возмездия?

Ротмистр снял фуражку и по привычке протер лысину:

– Красные нас, наверняка, поджидают. Скорей всего, на том же месте. Сейчас, должно быть, с поляны убитых убирают, чтоб нас не спугнуть. Думаю, до вечера подождут, а с утра сами начнут разыскивать – основной-то груз у нас. Так давайте поможем им. Вернемся назад, в ущелье, что недавно прошли. Оставим повозки на виду, а сами сверху в скалах заляжем. Лошадей выпряжем

и в лес уведем. Как только красные зайдут в теснину, так огнем из пулеметов покосим. Надо только создать видимость, будто обоз разграблен, чтобы безбоязненно подошли. Набьем несколько казачьих гимнастёрок и брюк травой и раскидаем «куклы» вокруг телег – вроде как убитые лежат. Пару подвод распотрошим, крышки с ящиков сорвем. Одну лошадку, для убедительности, придется пристрелить. На такую заманку, думаю, клюнут!

Подполковник слушал, одобрительно кивая головой:

– Щеки – западня надежная, ни один не уйдет. Сколько до ущелья отсюда?

– Верст пять, не боле.

– Всего-то час ходу! – В предвкушении мести Лосев даже звонко щелкнул пальцами и, повернувшись к штабс-капитану, приказал:

– Как можно тише разворачиваемся и идём к ущелью.

* * *

В ожидании скорого боя Шалый, поглаживая смазанный и начищенный пулемет, то и дело поглядывал на дорогу. Дубов заправлял патронами одну ленту за другой. Их возле него лежало уже пять.

Наконец из-за поворота появился отряд красных конников. Разговоры в засаде прекратились сами собой. Лица стали серьезны, сосредоточенны, в глазах – твердая решимость. Тихо, только ветерок слегка шелестит в кедровых лапах.

Увидев стоящие в беспорядке подводы и лежащих в траве «убитых» казаков, красноармейцы остановили лошадей, сдернули с плеч винтовки. Передние всадники, боязливо поглядывая по сторонам, направились к обозу. Когда один из красноармейцев подъехал к телу «убитого» казака и слегка свесился с лошади, Лосев рявкнул: «Огонь!» Скалы ответили на команду звонким треском пулеметов и сухими щелчками винтовок. Стреляли почти без промаха, по заранее выбранным целям. Тиньков поймал в прицел ручного пулемета «Шоша» искажённое страхом лицо Хохлова. От выпущенной очереди голову предателя буквально разнесло на части.

– Собаке собачья смерть! – мстительно прокричал, разинув оправленный узкими усиками и аккуратной бородкой рот, разлютовавшийся штабс-капитан и поймал на прицел следующего, метнувшегося в лес.

Земля от пуль покрылась клубками пыли. Некоторые успели укрыться от смертоносных струй за камни и стали отстреливаться. Вот затих, даже не вскрикнув, казак рядом с Лосевым. Помянул недобрым словом матушку раненый в плечо Шалый. Пули все чаще цвинькали по камням.

– Гранаты! Кидайте гранаты! – скомандовал подполковник и, сняв чеку, метнул свою. Прогремели один за другим взрывы, и в ущелье установилась нереальная после пальбы и взрывов тишина…

Из пакета, найденного в сумке одного из убитых, по всей видимости, командира, узнали потрясшую всех новость – повстанческая армия корнета Коробейникова разгромлена, а из Якутска в Охотск идут два красных эскадрона и начальнику Аллах-Юньской заставы Ивару Райнису приказано в кратчайшие сроки зачистить закрепленный за ним участок тракта от остатков белых.

* * *

Лосеву, лично руководившему боем и пролежавшему на холодных камнях больше часа, на следующий день стало совсем худо. Ротмистр убедил его забраться в крытую подводу и заботливо укутал полушубками. Но подполковника трясло даже под овчиной. Когда приступ лихорадки ослабевал, Лосев в мыслях возвращался к неожиданному известию о разгроме двухтысячной армии Коробейникова.

Как могло такое случиться? В Охотске отважный корнет успел стать кумиром горожан. Еще бы – сумел собрать такое крупное соединение и освободить от красных почти всю Якутию! Рассказывали, что поначалу у него был небольшой отряд, состоявший из одних кадетов и юнкеров. Разбив летом 1921 года красных на Мае, они захватили сорок тысяч пудов провианта и боеприпасов. Это позволило принять новых добровольцев и в короткий срок стать значительной военной силой. За несколько месяцев вся область перешла под контроль их армии. Красные удержались только в областном центре – Якутске.