Запах новой мебели вперемешку с моющим средством, которым совсем недавно протирали полы, действовал как снотворное.

В поезде, не оправдавшем свое название "Стрела" и опоздавшем на четыре часа, поспать не удалось. Ребенок в соседнем купе рыдал без перерыва, изредка перебиваясь пьяными воплями его матери, коротавшей долгую дорогу с юго-востока на северо-запад в компании таких же, как и она, пьяных попутчиков.

Правила запрещали вне исполнения служебных обязанностей вмешиваться без крайней необходимости в дела людей, поэтому чародейка, сидевшая на стуле в кабинете полковника, так и не сомкнувшая за ночь глаз, массировала постукивавший висок и мечтала о кофе.

У нее были темно-русые волосы и карие глаза с вкраплениями янтаря, выделявшимися сильнее, когда она делала свои чародейские штучки.

– Вельма. Гертруда, – с расстановкой произнес полковник. – Старший лейтенант спецподразделения. Чародейка. Три года службы. Четыре участка. – Он отвел глаза от папки с личным делом и смерил чародейку таким взглядом, будто из ее шляпы в любую секунду мог выпрыгнуть кролик и с не кроличьим смехом насрать ему на стол. – Мне стоит ждать от вас неприятностей на свою старую голову? А, Гертруда?

Лицо чародейки осталось непроницаемым, но про себя она отметила, что пока все шло строго по сценарию: сначала был интерес, мол, новая баба, далее шло подозрение, мол, что-то эта новая баба какая-то странная, финалом было недоверие, мол, она же чародейка.

Это она проходила каждый раз, когда переводилась в другой город, и сейчас полковник Звягинцев Н. К., бегло прошел интерес и выкопал подозрениями добротную ямку для недоверия. Разве что еще не уточнил, за что ж ее так не возлюбили при рождении, что дали такое имя. А впрочем, так уж сложилось, что у всех чародеев были странные имена.

– Гера, – по привычке поправила она. Голос у нее был приятный, но не особо выразительный, как и мимика, за что ее часто называли высокомерной и лишенной каких-либо человеческих эмоций, хотя она вовсе и не была человеком. По крайней мере, в том смысле, который обычно вкладывался в это определение. – Простите, не знаю вашего имени отчества.

– Николай Константинович. – Полковник пошевелил пушистыми, рыжими усами в знак неодобрения ее неосведомленности.

– Николай Константинович, я здесь не за этим, – без особого выражения сказала чародейка.

Полковник прищурился. Выражение его усатого лица смахивало на то, которое было бы у любого нормального человека, которому на стол таки насрал кролик, да еще и не постыдился задницу бумагами подтереть. Но кролика, конечно же, не существовало на самом деле, и единственным, кого он видел со сто процентной решимостью насрать была чародейка, сидевшая с дурацкой шляпой на коленях прямо перед ним.

– Для чего вы здесь, решать буду я и начальник отдела, в который вы, согласно вот этой писульке, – он потряс листом с приказом об ее переводе, – соизволили перевестись.

Гера предпочла промолчать. Всего за каких-то пять минут у стойки пропускного пункта очень милая девушка из отдела кадров, видимо, не заметившая в ее ксиве пометку о принадлежности к чародеям, успела кратко, но содержательно поведать о жизни полковника: пятнадцать лет, как разведен; одна дочь с постоянными проблемами и отсутствующим желанием с ним общаться; любовь к спиртному; не любовь к женщинам в погонах; еще большая не любовь к чародеям, что было прямо "шокирующей" новостью.

За глаза его называли прусаком из-за рыжих усов, но и, то шепотом, ибо у полковника Звягинцева была тяжелая рука, в свое время выбившая зубы не одному преступнику, но еще и потому, что его очень уважали за то, что своих подчиненных, даже тех, кто не имел чести быть в его фаворитах, он никогда не бросал в беде.

Аура Николая Константиновича, пребывавшая в течении всего разговора в желтых тонах усталости, приняла розоватый оттенок – явный признак раздражения, вызванного отчасти ее молчанием, отчасти черной шляпой, присутствие которой он больше не мог терпеть.

– Триста одиннадцатый кабинет. – Полковник поджал губы и придвинул к ней приказ о переводе вместе со сводом стандартных правил для чародеев, служивших в органах правопорядка. – Майор Олег Литвинов. Теперь вы его забота.

Гера отряхнула влажный плащ, слишком легкий для второй половины октября и надела шляпу. Подхватив с пола дорожную сумку, она взяла со стола листы и вышла из кабинета.

В коридоре обнаружился автомат с кофе, и она, не без труда протолкнув в него смятую купюру, запила горячим мокачино завалявшуюся в кармане таблетку цитрамона. Гера ненавидела применять на себе чары, считая это унизительным, ведь то, что она была чародейкой, вовсе не означало, что она только и должна была наводить чары и показывать фокусы со шляпой.

Поднимаясь по лестнице, Гера бегло ознакомилась с правилами, удивляясь, на фиг ей их выдавали каждый раз, если за все те года, что чародеи работали бок о бок с людьми, ни одна строчка в правилах не подверглась коррекции, по прежнему строго и лаконично сводя весь их смысл к одному – любой ценой сохранить хрупкую, человеческую жизнь.

Скомкав лист с правилами и точным броском отправив его в цветочный горшок, попавшийся на пути, Гера остановилась у двери с нужным номером и допила кофе. Вторая часть сценария обещала быть интереснее.

Она вошла без стука и остановилась где-то посредине небольшого кабинета с двумя столами, одним выдавшего виды диваном и тремя очень разными мужчинами.

– Майор Литвинов?

Поджарый блондин лен под сорок с моложавым лицом и растрепанной стрижкой в стиле далеких девяностых, сидевший за столом у окна, поднял на нее заинтересованный взгляд. Бледно-голубая рубашка на нем была мятой, на плечах в кобуре грозно сидел Макар, заряженный электромагнитными пулями.

Глаза у него были серыми с холодным оттенком стали, тяжелые и жесткие, как и аура, с признаками хронической усталости и горючей смеси холерика с флегматиком, а вот фиолетовые вкрапления, появившиеся в ней, как только он понял, кто она, свидетельствовали о мгновенном переходе к неприязни, причем, личного характера.

– Приказ о переводе. – Голос у майора был песочным, но имел достаточно неприятный тембр.

Гера подошла к его столу и протянула ему бумагу.

– Уберите вуаль, – процедил он, изучая ее назначение, – или как это у вас называется. – Гера не шелохнулась, лишь скользнула невозмутимым взглядом по небритому лицу майора. – Вы слышали, что я сказал? – Он поднял на нее неприязненный взгляд.

– Олег, оставь девушку в покое, – вмешался худощавый мужчина лет шестидесяти, поднимаясь с дивана. – Нет на ней ничего, кроме естественной красоты, – добродушно улыбнулся он. – Вик, – добавил он, протянув ей руку.

– Гера.

Рукопожатие обдало прохладой. Чародей был стар, но опытен. Аура его была скрыта, как и полагалось уважавшему себя чародею, но Гера уловила слабое излучение его силы. Вот только насчет вуали, как ее называли люди, она была не уверена, но что-то в своей внешности старый чародей точно подправил.

– Как богиня?

Молодой человек с густыми каштановыми волосами, аккуратно подстриженными согласно последнему слову моды, приятным лицом, с наивной синевой в глазах и идеально выглаженной белой рубашкой привстал из-за стола, соседствующего с майором.

Аура его была мягкой и чистой, так сказать, не обгаженой. Видимо, в отделе он был недавно и еще не успел хлебнуть всего того дерьма, что оставил после себя переворот, произошедший двадцать три года назад, но по сей день дававший о себе знать.

– Как писательница (имеется в виду Гертруда Стайн, амер. писательница – прим. автора), – ответила Гера, непроизвольно коснувшись медальона на длинной цепочке, покоившегося под оливковой рубашкой где-то между грудями.

По выражению лиц присутствующих она поняла, что это никому и ни о чем не говорило. Впрочем, это было лишь ее личным предположением.