Странный ритмичный шум доносился от монумента, находящегося по другую сторону пруда.

– Барабаны, – возликовала я, поняв причину звуков.

– Тамтамы, а не барабаны. Это не одно и то же, – поправил меня Васек.

– Мне все равно, пошли туда!

– Так мы туда и идем, – сказал Вовка. – Подожди, сейчас такое увидишь!

Это было царство негритянского населения испанской столицы. Усевшись на скамейки по краям беседки, а многие – прямо на горячем бетонном полу, африканцы, одетые в яркие халаты и тюбетейки, самозабвенно выписывали ритм тамтамами. Причем черный оркестр прекрасно обходился без дирижера: кто-то заводил, затем к нему присоединялись другие, сначала робко, как бы нащупывая рисунок, затем все более уверенно, наконец, беседка наполнялась бешеным ритмом, идущим из глубины древней души. Здесь же начинались танцы, напоминающие ритуал перед охотой, с движениями, доступными только африканскому телу. Белые студенты и «перрафлаутас»[2] практиковались в жонглировании, подбрасывая в воздух палочки с привязанными к ним длинными лентами. Над беседкой витал уже привычный мне запах: сладко-терпкий, смешанный с дымом сигарет и каких-то эссенций. Ничего похожего я раньше не видела, поэтому была зачарована зрелищем.

– Нравится? – с гордостью в голосе, как будто все это он сам придумал и организовал, спросил меня Васек.

– Очень, – сказала я.

– Для лучшего восприятия происходящего неплохо бы прикупиться, – сказал Вовка.

– Клевая идея! – сказал Вася. – Ты с нами или здесь подождешь? – это уже ко мне.

– Если вы обещаете меня не потерять, то предпочитаю подождать здесь.

– Смотри, чтобы тебя негры не украли, а то потом перед твоим мужем не отчитаемся.

– Я решила развестись, – внезапно вырвалось у меня. – Так что отвечать вам ни перед кем не придется.

– Это когда ж ты нарешала? – немного враждебно спросил Василий, который, как выяснилось, знал моего «бывшего» еще с детского сада.

– Даже не знаю, наверно, еще в Барселоне, впрочем, нет, раньше. Здесь никто на меня не давит, понимаете?.. И… и… Я из него выросла…

– Что ж ты о человеке, как о штанах каких-то?

Я ничего не ответила, но, видно, что-то такое читалось в моем взгляде, что Вася внезапно смутился и сказал:

– Ладно, извини, что влез не в свое дело. Мир?

Я протянула ему руку:

– Мир!

Ребята вернулись довольно быстро, поэтому я предположила, что они выходили облегчиться. Правда, когда Вовка положил коричневый комочек на ладонь и начал его осмаливать со всех сторон, мое предположение с треском провалилось.

– Гм, – я прочистила глотку. – Это то, что я думаю, или что-то другое?

– Смотря, что думаешь, – заржали хлопцы. – Мы между собой называем это «дурь», местное население зовет ее хачиш или чоколате, но суть одна и та же.

– А разве она законна?

– Конечно, – охотно пояснил Вовка. – Если используешь хачиш для твоих личных нужд, а не для продажи.

– Мы продавать ее не будем. Даже тебе, – сказал Васек.

– А тебе-то зачем употреблять этот… хачиш, если ты уже… веселый?

– Так то от предвкушения.

Сигаретка была скручена в момент, сказывался навык. Ребята затянулись, задерживая подолгу дым в легких и с усмешкой поглядывая на меня. Честно говоря, я начала раздражаться. За кого меня принимают? За порядочную, благовоспитанную, безупречную, никогда не совершающую промахов матрону? Сейчас они у меня увидят!

– Дай даме затянуться, неуч, – имитируя Маньку Облигацию, сказала я.

– Вы уверены в правильном выборе, дама? – почтительно осведомился Вовка, затягиваясь в очередной раз.

– Ой, я тебя умоляю! – на этот раз вылезла Кисуля. Я взяла протянутую сигаретку и затянулась. На мое удивление, вкус у нее был гораздо приятнее, чем у обыкновенной сигареты и… гораздо сильнее. Поэтому задержать в легких наркотический дым не получилось в силу того, что из глаз полились слезы.

– О, смотри, как мы умеем, – сказал Васек.

– Вы, мальчики, еще меня не знаете, – похвасталась я, воодушевленная успехом, и затянулась опять, на этот раз почти как заядлый курильщик марихуаны или чего там…

– Не торопись, спокойно, не то сплохеет, – посоветовал Вовка.

– Здорово, когда о тебе заботятся, – сказала я.

Господи, похоже, я кокетничать начала? Вовке уже за сорок, но никто и не думает называть его Владимир или еще как-то. Он небольшого роста, но сильный. В лице нет ничего выдающегося, за исключением детской улыбки. Вовка – философ, и по образованию, и по образу жизни.

…Да-а, до сигаретки я его не находила привлекательным ни в чем…

Вскоре мир стал странно меняться: вечерние сумерки приобрели синие тона, музыка теперь не оглушала, как раньше, а танцующие вдруг начали двигаться, как заведенные манекены.

– Смотрите, – сказала я, тыча пальцем в жонглера, – какой смешной, что выделывает!

– Повезло старушку, – констатировал Васек.

– Чушь, ерунда. У меня просто чудесное настроение, я абсолютно свободна. А вы знаете, что такое свобода? Знаете, каково это – не обращать внимания на условности? Быть предусмотрительной и осторожной? Такой, какой тебя хотят видеть друзья, родители… Никогда не терять лица, всегда соответствовать. Это такая тяжесть, такой груз, такая гадость… А я не такая и больше не хочу ею быть, – совсем неграмотно и бестолково закончила я героически-наркотическую речь.

– Не грусти. Здесь ты свободна, – неторопливо выпуская дым в небо, философски заметил Василий.

– Да, и буду делать то, что захочу. И никто, слышите, никто не может мне запретить!

– Конечно, никто, – сказал Васек. – Поступай, как считаешь нужным. Не забудь только работу найти, а то живо окажешься «на свободе», под ближайшим мостом. Сейчас мимо кустов пойдем, так я тебе такое сборище «свободных» покажу!

– Под мост не хочу, – сказала я. – Как же я буду без ежедневного душа и макияжа?

– Граждане, я, конечно, извиняюсь, но базар этот гнилой. Мы здесь отдыхаем, а не исповедуемся. Посмотрите лучше на ту красотку: как движется, какая грудь!

Теперь мы с Васей развеселились, выслушав сексуальные страдания утомленного солнцем, пивом и гашишем мужчины.

Уже заметно стемнело, и мы отправились на поиски выхода, что оказалось не так-то просто. Заблудившись в пустынных закоулках парка, мы не испугались, а еще больше расхохотались, держась за болевшие от хохота животы. Наконец, найдя выход, мы обнаружили, что потеряно метро. Васек, будучи долгожителем в Мадриде, почетным эмигрантом, можно сказать, пошел спрашивать у всех подряд:

– Дондэ эста эль мэтро?

Люди, видя большого одурманенного парня, пожимали плечами и торопливо уходили в сторону, не желая отвечать. Апофеозом всех расспросов послужил ответ одного хорошо одетого сеньора, вышедшего из мерседеса, к которому Васек обратился все с тем же дурацким вопросом.

Сожалеюще разведя руками, приличный господин ответил:

– Ничем не могу вам помочь; я не пользуюсь метро.

– Что? Что он сказал? – заинтересовались мы с Вовкой.

– Обратите внимание, какой гад вежливый! – сказал Вася. – Выпал из Мерса, воняет Диором и спокойно так, без понтов, отвечает какому-то там иностранцу.

– Вася, не принижай своих достоинств. Ты – славный парень, твоя «иностранность» глаз не режет. Единственное, это то, что ты очень пьяный. Давай беги, спроси у того забулдыги. Глядишь, и поможет собрат по разуму…

Как ни странно, но наутро (вернее, около часа дня), я не обнаружила ни следов похмелья, ни головной боли, ни желудочных томлений, в общем, никаких обычных последствий после весело проведенной ночи. Я отнесла это обстоятельство к климатическим, но себе дала слово впредь вести себя немного сдержанней (ненавижу слово «благоразумие», хотя в данном случае оно уместнее всего).