– О, простите. Я Манилло, человек, а это Энрике.

– Плюшевая лама, – добавил Энрике.

– Плюшевая лама, – подтвердил Манилло.

– Человек Манилло и плюшевая лама Энрике? Хм.

Теперь настал черед Бенедикта оглядывать парочку друзей. Осмотр был основательным, цепкий взгляд не упускал ни одной детали, на минуту мальчику даже стало не по себе. Пару раз смотритель маяка поднимал одну бровь, однажды даже обе разом, периодически он хмыкал себе под нос. Когда Манилло решил, что Бенедикт решил поменять работу, и стать смотрителем мальчиков и плюшевых лам, кот издал какое-то особенное «мрау» и кивнул сам себе.

– Что же, Манилло и Энрике. Время позднее, приглашаю вас заглянуть ко мне в гости. На ужин. Отказы не принимаются, – добавил он с поднятой лапой, в которой была трубка.

– Но мы торопимся домой. Бабуля будет волноваться.

– Насколько мне известно, ближайшее жилье расположено, мягко говоря, неблизко. И там не живет никаких бабуль.

От этих слов у мальчика подкосились ноги, и в третий раз за день неприятный комок подступил к горлу. Почувствовав, что с другом что-то не так, Энрике попытался прояснить ситуацию.

– Скажите, Бенедикт, а что расположено к югу от Прозрачных гор?

– Нет, нет и еще раз нет. Никаких разговоров с пустым животом мы вести не будем. К тому же скоро стемнеет. К этому времени нам бы лучше быть под крышей, – мрачно закончил он и как-то по-особенному посмотрел поверх голов друзей.

Затем смотритель уверенно развернулся на каблуках своих ботфорт и пошел в сторону маяка, не оборачиваясь на друзей. Им же ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Быстро забыв свою грусть, Манилло во все глаза рассматривал растущее над ними здание, ведь он никогда прежде не видел настоящего маяка, особенно с такого расстояния. Постройка была заложена с добротным фундаментом и возвышалась над всей округой и, как пастух присматривает за своим стадом, зорко следила стеклянным глазом за окрестностями. Сейчас на вершине не горело огня, погода была ясной, солнце, хоть и клонилось к горизонту, всё еще давало достаточно света. Стены, вернее, стена, поскольку маяк был круглым, была построена из кирпича двух цветов: красного и белого. Цвета закручивались вокруг всей постройки в две спирали, утончавшие свои витки к вершине, словно для того, чтобы в момент максимального напряжения этого скручивания разродиться путеводным огнем для моряков и пеших путников.

– Девятнадцать, – подал голос Бенедикт.

– Что, простите?

– Девятнадцать витков красного и белого.

– А-а, – протянул Манилло, не особо поняв причины, но исполнившись уважения.

– А почему? – бестактно спросил Энрике совершенно не в своей манере.

– Почему? На все есть причины, дорогая лама. На все. И даже на девятнадцать витков.

– И какая же?

– Я просто люблю число девятнадцать, – с усмешкой сказал Бенедикт, полуобернувшись на бредущих за ним друзей.

Когда друзья и смотритель оказались внутри маяка, Бенедикт проследил, чтобы дверь была плотно закрыта на все имеющиеся засовы. В качестве последней меры предосторожности он подвесил колокольчик на маленький крючок над косяком так, чтобы открывающаяся дверь задела его.

– Для порядка, – упредил он вопросы друзей.

Внутри маяка была большая центральная колонна, с винтовой лестницей, карабкающейся к верхней площадке. На нижней же было скромное жилье Бенедикта. Смотритель споро пододвинул стул для Манилло, который рухнул на предложенное место, только сейчас поняв, как он устал за день. Энрике попросил его ослабить тесемки на рюкзаке, чтобы размять ноги, что мальчик с охотой и сделал. Первые шаги у ламы выдались не самыми грациозными, но уже через пять минут он резво бегал по дощатому полу, иногда попадаясь под ноги Бенедикту, чем вызывал некоторое недовольство у кота. К чести Энрике стоит заметить, что он каждый раз извинялся. Пока Манилло с улыбкой смотрел на скачущего друга, смотритель быстро сообразил на стол нехитрую снедь. Сыр, хлебный каравай, с особой бережливостью на свет извлекли банку засоленной макрели. Не забыл смотритель и про чайник, который начинал негромко пофыркивать на крюке у очага в углу. От предложения Манилло Бенедикт тоже отказываться не стал, высыпав в плошки остатки орешков и сушеные яблоки. Однако галеты брать не стал.

– Еда путников. Еще пригодятся. А пока давайте есть.

Мальчик и смотритель накинулись на еду, словно в последний раз ели никак не позднее позапрошлой недели. Манилло в основном налегал на сыр и хлеб, заедая яблоками, а Бенедикт чаще обращал внимание на банку макрели. Энрике едва успевал переводить взгляд с одного на другого, будучи так шокирован скоростью происходящего.

Спустя время Манилло и Бенедикт отодвинули тарелки, с удовольствием откинулись на спинки стульев, а смотритель набил трубку. Ароматный дым медленно поплыл по комнате, щекоча ноздри мальчика.

– Теперь можно и поговорить.

Поначалу рассказ не удавался: Манилло был смущён слушателем, да и не думал о своей истории, как о чём-то большом и заслуживающим отдельного разговора. Разве что с Бабулей. Но через несколько минут рассказ будто бы потек сам через Манилло, обрастая деталями и получая свою собственную жизнь. Но так же внезапно, как история обрела свою силу, она подошла к концу.

– А потом мы встретили вас, Бенедикт. Дальше вы знаете.

– Да, – солидно произнес смотритель.

Энрике, до этого момента слушавший рассказ мальчика, вздрогнул и посмотрел на Бенедикта. Его фигура только смутно угадывалась в сполохах огня из камина. В ответ Энрике получил взгляд двух мерцающих зеленных глаз, огонь которых не могла оттенить даже тлеющая трубка.

– Попали вы в переплет, друзья.

И снова тишина с треском дров в камине. Собравшись с духом, Манилло все же решился побеспокоить Бенедикта вопросом.

– Что нам делать дальше?

На сей раз молчание длилось недолго. В тишине маяка Бенедикт снова издал утвердительное "мрау" и кивнул сам себе.

– Что делать? Спать, конечно, время ведь уже позднее. А утром уже решим. Я, хоть и не следопыт, а смотритель, но вам помогу, чем смогу. Вы давайте, устраивайтесь тут, а мне предстоит поработать.

Откуда-то из-под лестницы Бенедикт достал небольшой, но, судя по виду, добротный и теплый спальный мешок, который расстелил у камина. Огонь к тому времени уже догорел, остались только тлеющие угли, дававшие немного света и тепла.

– Вы тут прилягте, а я пойду наверх. Дела зовут.

С легким сердцем Манилло залез в мешок, укрывшись по самый нос. Рядом, под боком примостился Энрике. Бенедикт же ушел по лестнице наверх, мурлыча себе под нос что-то про рогатого обалдуя.

– Нет, ну, не мог нормально с первого раза всё сделать, а! Теплое сердце! И что в итоге? Мальчик, который только вчера научился завязывать шнурки, – ворчал смотритель, поднимаясь.