Меня казнят и не воскресну, не вознесусь. Останутся чужие песни и чья-то грусть. И месяц старой приживалкой войдёт в покой, вздохнет и вымолвит устало — мол, был такой. И вьюги белое свеченье взорвёт чердак. И будет чёрный крест и череп. И кость желта. 5 Бегите в пустыню. Покой степей спасёт и ныне мешок костей. От наваждения, от бунта стен одно спасение — глухая степь. Сколько крестов, столько могил. Что ни могила — щель. А по дорогам — шаги, шаги говорящих вещей. Каждая вещь — душа, душа, что ни душа — бунт. По откровению шаг, шаг... Вещи идут... 6 ...Идёт метель по безлюдному миру, распустив искрящийся саван. Слава, слава Деве Марии! Деве Марии — слава! В тёмном хлеву под коровье мычанье свершилось рожденье. Усталая вьюга В стены стучала в изнеможеньи. И Он явился, тихий, маленький, ещё не гоним, и, уткнувшись в теплое, мамино, нимб уронил. Слава, слава. Тебе, Непорочной, слава тысячи лет, слава Чистой, еще необросшей щетиной легенд! 7 И нет тебя. Рассвет ещё страшней. Ползут зари кровавые подтёки... И видится мне заговор вещей. И рукоплещут спятившие строки. Поэма прозы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . До дома твоего трамваем пять минут. Я болен. Я хромой и старый кот. Мне до дверей твоих не дохромать. А улица всё ниже, ниже, вниз. Без слов, без сновидений, без утрат. Не подобраться к солнцу, не солгать, не объяснить значения угла. Мы немы. Нам не хватает времени обидное сказать: любовь — обман... Нас ночь свела, и ночь разлучит нас. Тем лучше. Хуже разлучаться днём. Во тьме не видно, как горит душа, не слышно лжи, и сердцем не понять, что между нами долго жил обман. Как много для двоих ненужных слов: ты — не моя любовь, ты — мой обман, ты каждого, кто руку протянул, но ты — ничья, ты — ночь... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ...И ты — мой шторм. Я — тонущий корабль. На гребнях волн виднее горизонт. С тобой, пожалуй, легче умереть. Во всяком случае, смерть искренней любви... Ночь горожан в квартиры загнала, закрыла двери и задула свет. У города не выпросить огня. Не прикурить. Ночь. Сила бытия смертельной хваткой стиснула бока. Мне кажется, что снова рядом ты. Сильнее обнимай. Я задыхаюсь от любви, от боли. Ты — боль моя, но ты ничья, ты — ночь. Всё чаще от бессонницы лечусь, а лекарь — вечность. И не хватает слов. Всё чаще мы молчим. У рыб —
любовь без слов. У кораблей — сигнальные огни, у нас — обида... У каждого — у мужа, у жены — прописка, паспорт, проездной билет и постоянный. И в постоянстве сила их и дух. Они неповторимы в своём нелепом скучном повторенье. А мы с тобою врозь... Мне кажется, весь мир у наших ног, и мы — весь мир, и мы лежим у ног незримых завтра. Пусть в каждом взгляде будет осужденье. Мы — вечность, мы же — миг. Мы — вспышка спичек, гаснущих от ветра. Не прикурить от звёзд, не прикурить от спичек. Ветер. На всех людей единая кровать — небытие. И смертных всех укачивает вечность. Условность времени, и мы с тобой — условно. На тысячи вопросов есть ответ: ни да, ни нет, ни завтра, никогда... На ветренном углу стою и набираю номер. Твой телефон: 03 и 01. После коротких и длинных позывных я слышу голос твой далёкий и глухой: «Сейчас нельзя, я занята, друзья...» Я прикурил у звёзд, повесил трубку, кончено. Конец... Обманываю друзей, обманываю время, обманываю себя, прикидываясь бездомным... А в запасе комната и много пыльных книг, хороших, умных, маленьких, больших... Две женщины по комнате снуют. Справляясь о погоде, подают мне чай. Да, холодно: на улице зима, да, ветрено: ужасная метель. Такая заметёт легко следы, заглушит голос. И не один на свете телефон не вылечит и не помирит нас. Любимая, он нас разъединил. Мы — разные... Я — каторжник дороги роковой, а время — суд… Я открываю пачку сигарет, хозяйка подаёт мне прикурить... Курю. Веду непринужденный разговор. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я наполняю комнату тайгой, оленями, теченьем горных рек. Гуляет свежий ветер по углам, и эхо выстрелов туманит зеркала. От темноты, слипаются глаза, а я всё говорю и говорю. И стрелки на часах сомкнули круг, и полночь скачет |
