будет горы качать.

Не о тех, кто живой,

будет ветра рассказ,

а о тех, кто ушёл,

затерялся меж скал

навсегда...

В темноту

будет лес оползать,

будет в небе тонуть,

задыхаясь, звезда.

***

И нас простить не трудно —

усталых обывателей земли.

Не наша в том вина, что мы росли

за каменной оградой

серых будней.

На перекрёстках

скучных городов,

растерянных,

нас время растеряло.

И настигает нас

скупая старость

на перекрёстках

скучных городов.

Мы пьём

и затеваем глупый спор,

вживаясь в быт

прокуренных кварталов...

Прощают всех,

но нас простят едва ли —

бессмертия

подписан приговор.

***

На целый разворот листа:

Тоска Великого поста

Для светлой радости открыта!

Для грусти скручена струна

Из сновидения и слова...

И под таинственным покровом

Сияет времени луна.

Мужайся, одинокий дух!

Не всё грешно в полночном мире.

Читая звездные псалтыри,

Земную вижу высоту...

***

с тенями и оттенками,

с углами темноты,

добра и зла,

с домами света,

с каменными стенками

пороков

рокового ремесла,

где толпы

очумевших пешеходов

бездушно топчут

лепестки надежд,

где смерть-красавица

у мальчика-урода,

костьми стуча,

расчёсывает плешь.

***

Влечение строптивой мысли.

К земле простуженной склонился

Часовни поржавевший крест.

Река прохладою волны

Лизнула треснувшую осыпь.

Любви разбуженные осы

Медовым солодом волны.

Загадочен весенний плен.

Вдыхаю воздух ядовитый.

Да будет вечно плодовитой

Моя лирическая лень.

Да будет не особо крут

Стихотворений путь окольный.

Да ни кола, ни колокольни

В моём владенье не найдут.

***

Белый князь.

Под ногами

слизь да грязь.

Слева —

крепость.

Справа —

ров.

Позади —

толпа воров.

Матом колокол

гудит —

ни хера нет впереди...

Вязнут в мерзости копыта,

белый князь кричит сердито:

«Эх, Россия,

твою мать!

Видно, здесь

околевать!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы, маленькие пленники

пространства,

играем часто

на крапленых картах,

а проигравши,

проклинаем случай

и случаю

вновь молимся в испуге.

И на тропе,

запутанной судьбою,

устало мы расходимся

с мечтою.

Бессонницы

пехотный барабан

сухим горохом

сыплет в ночь

побудку.

Вперёд,

вперёд

на ратные дела,

вприпрыжку,

неизвестные солдаты!

За Родину,

за будущее,

предков,

за право

называться безымянными...

Погибнув,

попадем

на свалку века,

причислимся

к героям оловянным.

Нам общий —

поднебесный обелиск

и орден общий —

вечных дураков...

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Летает жизнь

по комнатной орбите.

В кладовке

застоялся дух крысиный.

Надежды одиночества,

не спите,

под одеялом сна

горбатя спины.

На просеке

переоценок ваших

я делаю

привал.

Я разжигаю

вечности костёр,

и спутники мои —

зверьё созвездий —

устало дремлют,

погасив глаза.

А я стою

на страже их покоя.

Я — часовой,

стоящий на часах.

Мне тишина

былины надышала

и разгадала

клинопись вселенной...

И с высоты

нетронутых сказаний

летит мечта

сгорающей кометой.

Все ниже,

ниже,

только б

дотянуться,

схватить её

и остудить в ладонях,

и в темноте

найти свою дорогу,

и весело шагать,

усталость пряча...

Не дотянуться.

Снова неудача.

Мечта, сгорая,

пролетела мимо.

Так было в детстве:

тайнами ранимый,

я жил мечтой

бессонными ночами,

а если

забывался на рассвете,

разбуженный мечтою,

просыпался.

Голодный

и затравленный волчонок,

я часто

псовой травли

опасался,

и, утомлённый

егерской погоней,

я к теплому огню мечты

стремился.

Удача...

На каких она дорогах,

кому она

звездой нетленной

светит,

кому улыбки щедрые бросает

и в непогоду

щедро согревает?

Так было

в юности.

С отчизною простившись,

в завьюженные дали

шагал я по этапу.

Молчала неизвестность.

И тайная мечта

меня съедала,

валила часто

навзничь

под откосы

и поднимала

выстрелом жестоким...

И всё была

моей самоотдачей.

Кто-то утверждает,

будто время

лечит.

Оно лишь

раны временно рубцует,

потом их

непременно открывает.

И начинают раны

кровоточить.

Мечты чужие

по чужим дорогам

упрямо ходят

и удачу ищут,

и телу

в темноте ночлег находят,

и сердцу,

и уму

находят пищу.

Моя мечта —

оплаканные годы...

Химера,

призрак,

ты ли это,

ты ли?..

Плывёт,

плывёт

бумажный пароходик,

отсчитывая

жизненные мили.