– Я тоже, – ответил Анри, отвечая на слабое рукопожатие.

– Оставим папу, – Роберт потянул Анри к выходу, видя, что отец прикрыл глаза.

Они перебрались на крохотную кухню. Анри отметил как она контрастировала с их собственной. Вместо красочных панно с европейскими пейзажами здесь были неровные белые стены – «Словно больничные» – пронеслось у Анри в голове. Вместо красивых чашек с оседающей в них кофейной пеной пузырьки с всевозможными лекарствами, приспособления для установки капельниц, измерения показателей и многое другое. Вместо теплого и домашнего уюта, который поддерживала Джоан, в мире Роберта был только он сам, и угасающий на его глазах отец, которого он горячо любил.

«Роберт ни дал ни малейшего понятия. Не жаловался, не намекал, не упоминал не только о их печали, но и том, что ему, возможно, даже нечем было позавтракать..Он носил свой тонкий истерзанный временам джемпер почти каждый день не потому что он чудак – а ведь неделю назад это было предметом издевательств над ним..У него просто нет и ничего другого. В этой квартире даже нет места для вещей..А еще мать, та, которую он никогда не видел! Он, кажется, живет так, словно она и не существовала. Роберт, полагаю, не подпускает даже близко себя к той черте, за которой можно дать себе слабину. Для него не было даже этой возможности..»

Анри внезапно понял, что ушел в свои мысли, и поднял глаза, но Роберт тоже был не здесь. Он мысленно пребывал в одной из реальностей, где не было всего того страха, что он нес на себе последние годы. О том, что он мысленно в хорошем месте, говорило его расслабленное выражение лица. Впрочем, секунду спустя оно собралось в прежнее напряжённое и готовое принять бой выражение, которое Роберт уже не считал необходимым скрывать от Анри.

Вечером Анри делился с родителями всем, что узнал сегодня.

– Я догадываюсь, что Фрэнк не знает где найти бабушку и дедушку Роберта. Он упомянул только, что предполагаемый адрес уже сменился. Сейчас же он даже не знает, захотят ли они взять на себя заботу о Роберте, если он все же как-то сможет выйти на них. И возможность такого исхода в данный момент убивает его сильнее болезни.

Ясные глаза его смотрели прямо на них. Джоан и Эдвин привыкли к подобным недетским высказываниями сына. Эдвин вызвался помочь разыскать их, с надеждой что удастся что-нибудь выяснить.

С тех пор дни Анри и Роберта изменились. На переменах они могли обсуждать новости о переменах в состоянии Фрэнка, и Роберт с готовностью рассказывал другу все, о чем приходилось молчать ранее. О течении их прошлой жизни до вторгшейся болезни, о том как его отец смело объезжал лошадей, и когда Роберт быт маленьким, он считал, что его папа – это рыцарь из королевского рода. О том, как Фрэнк помогал сыну с уроками, когда тот только начинал учиться, и всеми силами пытался заменить ему недостающую половину семьи, в отсутствии которой не переставал винить и себя.

«Помогал с уроками», – с нежностью подумал Анри. Ему никогда никто из родителей не помогал с уроками. Анри не требовалась помощь, ведь школьная программа всегда влетала в его сознание с легкостью. Она осаживалась там всеми базовыми знаниями, которое жаждали выявить учителя. И конечно, свобода даже в этом несложном деле всегда была его собственной инициативой. В этот миг он подумал о том, скольких моментов радостей и близости даже вследствие этого могли лишиться его родители.

Но эта мысль распозналась им самим как неверная, словно она дала начало другой, о якобы неправильности интуитивного поведения Анри, и была им в тот же миг рассеяна.

После школы друзья ехали уже к Роберту домой, где около двух часов проводили вместе с его отцом. Фрэнк был несказанно рад, присутствие Анри оживляло их с сыном неразомкнутую печаль, и ему в определенные моменты становилось лучше. Из- за болезни у Фрэнка ослабло зрение, и Анри читал ему книги, которые приносил по его просьбам из библиотеки, а Роберт просто благодарно сидел рядом, ощущая, что теперь он не один. Он был согласен хоть ненадолго занять пост лишь наблюдателя, а не того, кто ответственен за все разрастающиеся с каждой секундой события, и просто сидел по другую сторону кровати, периодически сжимая отцовскую руку. О той неизвестности, которая маячила впереди, он старался не вспоминать. Но заботы о ней теперь взяла на себя семья его друга, хотя Роберт не знал об этом.

Прошло уже пять месяцев с момента появления Фрэнка с сыном в их городе. Три последних из них друзья провели, погруженные в драматическое развертывание жизни Роберта, но ища всевозможные пути выхода для всех. Анри давно выяснил у Фрэнка имена родителей бывшей жены, и давно передал их отцу, обещавшему помочь если получится, но до сих пор новостей не было. И вот однажды Эдвин вручил ему написанный на стикере адрес и номер телефона, который удалось достать какими-то немыслимыми путями.

– Надеюсь, это они, – говорил Анри тем же вечером Фрэнку, вкладывая в его руку листок. – Но позвонить должны вы.

– Я справлюсь, – судорожно сглотнув, Фрэнк попросил время для того, чтобы побыть наедине со своими мыслями, и телефон, – Не заходите ко мне, и не рассказывай пока ему ничего, – попросил он Анри, зная, что тот все понял.

Спустя час Фрэнк позвал их. Дрожащим голосом он передал им суть разговора. Анри достаточно было услышать две главные вещи. Первая заключалась в том, что родственники Роберта всю жизнь надеялись узнать своего внука и теперь хотят прилететь первым же рейсом. Вторая же, впившаяся в его ощущения выстрелом, оставившем его в живых, но причинившим большую боль, вытекала из первой, и заключалась в том, что они прилетят из Флориды, куда, как Анри сразу понял, они впоследствии намерены увезти и Роберта. Абсурдно обжигающая страхом и смешанностью чувств со всех сторон ситуация застала в разных проявлениях каждого из участников.

– Это ведь те самые новости, – кратко и тихо прокомментировал Анри и тронув за плечо друга, который все еще переваривал услышанное, попрощался и отправился прочь из дома, решив, что сейчас отца и сына нужно оставить вдвоем. Но до дома он не дошел. Анри остановился спустя пять минут у скамьи вдоль дороги, и дал скрутить себя появившимся внутри пугающим и болезненным ощущениями. Его дыхание словно сдавило спазмом, Анри пытался нащупать рукой невидимую опору, которой не было. Лишь спустя несколько минут ясность начала возвращаться.

«Сегодня я испытал ясную внутреннюю печаль, которая вещала из глубины меня», – писал из дома Анри, напряжённо и отчасти горестно. «Это было осознание о надвигающейся на меня перемене. Мой друг не останется здесь надолго, это знаю я,

это совершенно точно чувствует Фрэнк, это сейчас осмысливает сам Роберт. Я и не догадывался, что мне на самом деле так нужен друг. И вот спустя только несколько месяцев, сегодня я явно увидел поворот, который разделит нас. Я не знаю точно, что будем за ним. Что будет с Робертом, когда уйдет Фрэнк. Что будет со мной, когда уедет Роберт. Что будет с моим странным ощущением мира, которое всегда было наполненным лишь мной одним и мамой и папой, и лишь знакомство с Робертом, одиннадцатилетним мальчиком, виртуозно прятавшим за своим весельем глубочайшую боль, показало мне более полнокровные краски жизни. Что это за урок? Скоро это перестанет быть просто фразой, а станет нашим настоящим», – на этом Анри захлопнул тетрадь и выключил свет, запретив себе плакать.

А через три дня жизнь полетела стремительней ветра. Прилетели бабушка и дедушка Роберта, с первых минут признавшиеся им со слезами на глазах в том, как они винили дочь все эти годы, которая так поступила с ними обоими. Как они выразились, совсем не по-человечески, со всеми, кто сейчас впервые знакомился друг с другом.

«Почему же – это как раз очень по-человечески», – отметил Анри этот момент для себя, внезапно впервые проникаясь каким-то странным сочувствием к матери Роберта, причин поступка которой он не знал, и к ее родителям, которые сейчас неловко обнимали внука, которого видели впервые.