– Я же занималась с ним не зная как он воспринимает это, он прослушал в моем исполнении несколько детских обучающих уроков.. да, он всегда, еще с рождения перебирал книги, ощупывал, кусал их.. – взволнованно передавала она Эдвину.

Тот только что вернулся домой, завершив в этом году деятельность в отцовской компании. Он отправился на кухню посмотреть на буквы, которые нетронутыми лежали на прежнем месте. Даже разводы от муки по-прежнему были на месте, Джоан не смогла ни в чем нарушить целостность этой картины.

– И как всегда не было никаких откликов. Ты просто продолжала, не зная, нужно ли это, а ведь он все-все усваивал и понимал! – сделав глубокий вздох, ответил он.

– Это так удивительно! – взволнованно подхватила Джоан, – Наш сын так мало контактирует с нами, да что там с нами – вообще со всеми напрямую..Это выглядит так, что человек со стороны засомневается, умеет ли он вообще говорить и мыслить, но сегодня, Эдвин!..Сегодня я отчетливо увидела, что он уже знает так много, и так много нам еще покажет..А еще..мы же постоянно говорим ему о своей любви, а он хоть и не дает сомневаться в том, что тоже любит нас, но ведь он не произносит и этих слов..И тут вдруг, увидеть эту надпись, словно впервые за три года, я      она заплакала, не в

силах продолжать, и дала этим чувствам затопить ее всю.

Сын заговорил с ними постепенно, порционно, часто только по необходимости, чего требовали условия, ведь Анри рос, и все больше вещей так или иначе требовали его непосредственного участия и голоса. Месяц за месяцем, Анри становился чуть более разговорчив, иногда всего лишь на пару предложений в месяц, но и это восхищало и радовало. Иногда случалось, что он рассказывал, кратко, о прочитанной им книге.

Такие вечера были всегда незапланированными праздниками в их семье. На втором этаже доме для него отвели большую мансарду ровно с того момента, когда он

самостоятельно смог выразить собственное желание. Она была его священным местом. Довольно рано он поставил родителей перед фактом, что ему нужен замок на дверь, и они, как часто бывало, не нашли в себе сил перечить. При этом у них не было ни единого поводу опасаться этого решения. Запирая дверь изнутри, Анри даже в таком небольшом возрасте чувствовал себя размеренно-спокойно, ощущая свободу, оставаясь наедине со своими мыслями и чувствами.

Он по-прежнему много читал, часто запираясь в комнате и прячась в разных ее уголках, пропадая там на полдня с задернутыми шторами, и будучи таким незаметным и неслышным, просто потерянным для мира, словно исчезал до момента, пока родители не начинали искать его. Но книга за книгой не были его целью, с самых ранних лет книги были его проводниками, только и всего. Умению писать Анри научится так же рано, и именно эта возможность с наступления четырех лет была его страстью. Возможности писать Анри посвящал все свои истинные намерения.

Бесконечные мысли и сопровождающие их чувства всегда находили его в буйном танце внутри головы, тогда уже их были сотни тысяч, и одна за другой, они порождали новые, а он не оставлял попыток их распознать и понять, что в данный период ему ближе. В его собственном мире ему всегда было чем заняться и о чем подумать, и он не желал быть втиснутым во внешнее окружение.

Население городка было небольшим, но детей в нем было немало, и среди сверстников Анри тоже. В то время как у остальных детей в их городке были десятки приятелей, Анри его одиночество совершенно не волновало. Изгибы огромных кактусов, расселившихся повсюду, и очертания древних каньонов с величественными, красивейшего ржавого цвета валунами были его друзьями. Если ему не хотелось находиться в приятном прохладном полумраке дома, он уходил побродить прямо между скал, преодолев небольшое расстояние с ползущей по земле оранжевой пылью, и прятался внутри причудливо изогнутых самым временем убежищ, которые простирались практически сразу за их задним двором.

– Привет, пришелец! – шутливо приветствовали его ребята, когда видели, что он в сотый раз за последние дни направляется к расщелине в большой скале, что высилась в полукилометре от его дома, и которая была, к счастью для Анри, неинтересна для других, и являлась его вторым радушным местом уединения.

Достигнув возраста шести лет, Анри начал посещать обычную, единственную в их местности школу, где его одноклассниками была невероятно пестрая толпа детей, наблюдать за которым для него было в некоторой степени интересно. Среди них были те, кто задирал Анри, кто недолюбливал его за отстраненность, кто смотрел на него со скрываемым или нескрываемым восхищением, однако уже тогда он был чаще всего абсолютно нейтрален к такому выражению различных чувств другими людьми, так как понимал, что это взаимосвязанный друг с другом ход событий. Он просто позволял им происходить вокруг себя, но только до тех пор, пока они не пересекали его личные границы.

Школа была с виду совсем непримечательным небольшим зданием, носившем бежевый цвет на своих стенах. Шумной толпой внутрь стекались дети, и топот и движение перерастали в кратковременный визг при звуке звонка. То и дело кто-то толпился у шкафчиков перекладывая вещи, пряча что-то, доставая завтраки, заботливо

уложенные в боксы с наклейками. Это был корпус начальной школы, посещать который для Анри было довольно скучно, и интерес в нем просыпался только на выборочных занятиях. С первых дней в школе он осознал, что его собственные учебные часы, проведенные в мансарде за чтением книг и написанием дневников, приносили намного больше пользы. К тому же, школьное образование традиционно заключало всё в единые рамки, а недвижимые с места концепции никогда не пользовались расположением Анри. Ему пришлось совмещать эти два начала, и как и все, что он делал, это ему удавалось. Довольно длительное время он, сохраняя свои собственные намерения, ограничивался краткими контактами со сверстниками и учителями, теми, избежать которых не представлялось никакой возможности.

Тот факт, что перейдя в старшее звено, он ненадолго подружился с одним из сверстников, было и для него самого величайшей неожиданностью. Было обычное ясное утро, Анри позавтракал, дал Джоан поцеловать себя, по обыкновению сел в кабину отцовского старого пикапа, и они отправились в школу. Эдвин был в хорошем настроении и насвистывал. Анри изучал силуэт солнца, сопоставляя мысленно его со вчерашним, от чего отвлёк его отец, напомнив, что они добрались до места. Потрепав сына за плечо, он обещал вернуться за ним в полдень.

Обычном путем дойдя до класса и кивком поздоровавшись с учителем и одноклассниками, потому что правила требовали приветствия, Анри прошел за свою парту. Открыв крышку, он начал сгружать туда учебники, но тут его и всех остальных привлек скрип открывшейся двери, когда в их класс вошел незнакомый мальчик. Как объяснила детям их учительница, Роберт – так его звали, приехал в их город ненадолго, и будет учиться в их классе.

– Нас привела сюда привела работа отца, – отлаженно объяснил он и прошел на свое место.

Когда учебный день закончился, новый мальчик сделал что-то странное. Он подошел к Анри и заговорил с ним словно они были старыми друзьями.

– Привет, я запомнил только твое имя. Могу я доехать с вами до дома?

– Тебя разве не встречают? – Анри копался в рюкзаке, но ему все же пришлось участвовать в разговоре.

– Нуу..я не знаю, отец вроде обещал, но я не думаю, что он появится.

Анри перевел взгляд на Роберта. Веснушки, улыбчивое выражение лица, вздернутый нос. Он, казалось, совсем не переживает по поводу того, что его некому забрать отсюда. Пешком до школы было идти около часа, и все ученики добирались до школы либо на родительских машинах, либо на школьном автобусе.

– Автобус будет плестись долго, я не хочу его ждать, – словно прочитав его мысли, добавил Роберт.

Анри кивнул. Странно, но почему-то он не ощущал большого неудобства от происходившего между ними общения. Вместе они спустились со ступеней школьного крыльца. Эдвин как раз подъехал и с превеликим удивлением впервые в жизни наблюдал картину того как его сын подходит к машине в сопровождении кого-то из сверстников.