– Спасибо.
Четыре слова как итог этого дня и итог пятнадцати лет необычных, необъяснимых порой отношений между ребенком, который им не был, и взрослыми, которые иногда ощущали, что поменялись с ним ролями. Однако он сказали все, что хотели слышать два этих человека, прилагавшие все силы для того, чтобы их ребенок был счастлив, даже несмотря на то, что это абсолютно изменило их прежние понятия о счастье. В эти четыре слова Анри вложил столько несвойственной обычно его голосу теплоты и нежности, столько любви, что они, забыв об обещании не плакать сегодня, оба и одновременно потянулись к салфеткам.
– Пусть я уезжаю, но между нами все останется так же, – заверил их Анри, и пока их слезы не вылились в что-то большее, а еще и потому, что он сам готов был вот-вот расплакаться, и, сославшись на то, что нужно дособрать чемодан, побежал вверх по лестнице.
В аэропорт ехал даже Хаф, беспокойно снующий вправо-влево по заднему сиденью, и топчущийся по ногам Анри, и тот периодически успокаивал его, прижимая к себе.
Когда машина остановилась, Анри сказал: «Дальше тебе нельзя, дружок. Ты подождешь здесь. Я приеду нескоро, но ты помнишь о чем мы с тобой договаривались. Спасибо тебе за то, что ты нашел нас..меня, особенно меня, когда я так хотел этого, но пока еще не знал об этом. Не скучай, увидимся!» – и, потрепав пса в последний раз, он вышел из машины не оглядываясь, чтобы не видеть, как тот заскулил и начал скрестись лапами в стекло машины.
Аэропорт был почти безлюден. Все время до посадки Анри сидел между родителями, держа каждого из них за руку, надеясь, что это простое действие позволит передать им все то спокойствие, которое все больше и больше заполняло его. Впоследствии это станет одним из самых любимых им чувств – когда он еще только на пороге чего-то нового, но внутренние сигналы говорят ему, что он абсолютно прав. Они обнялись в
последний раз, крепко и долго, как никогда прежде, и с улыбкой и радостным: «Все будет хорошо» Анри поспешил на посадку. Спустя полчаса его самолет взлетел, и из машины, припаркованной где-то внизу донесся дружный вздох. Еще спустя пять минут машина наконец завелась и медленно поехала в обратную сторону от аэропорта.
Мистер Майерс был прав. Анри снова пребывал в этом. На него пялились. В первый же день учебы, казалось, все свободные глаза смотрели на него.
«Что за чушь! – думал Анри – у вас всех сегодня первый учебный день, а каждый вроде бы разглядывает меня словно я ..»
– Инопланетянин! – шутливо бросил ему кто-то, проходя мимо.
«Ну вот», – несмотря на жару, Анри набросил на голову капюшон и даже затянул внизу завязки, оставив маленькое окно.
«Надеюсь это даст понять, что я закрыт для социальных контактов», – раздраженно думал он, протискиваясь по направлению к своей учебной аудитории. Он заметно отставал от всех в росте, хотя это было не столь вызывающе, как лицо, с которым Анри посмел родиться. «Это не дар, а проклятье», – в сотый раз подумал он, когда заметил, что на него с нескрываемым любопытством глазеет группа студенток, стоящих поодаль. Далее их толпа разразилась звенящим смехом, и он как можно скорее попытался скрыться как можно дальше от этих ощущений.
Тот день был необычен в каждом своем проявлении. Сначала Анри проснулся не в своей мансарде, а в маленькой, больше напоминающей пенал, комнатке, затерянной в одном из зданий кампуса. К счастью, ему повезло, и ему все же досталась комната на одного, на которую он делал настойчивый запрос, но теряющая из-за этого в размерах до минимума квадратных метров. Из коридора доносился непривычный гул и шум, что его раздосадовало, и больше даже не фактом присутствия, а тем, что он решительно ничего не сможет с этим поделать. После ему надо было спешно собраться, минуя привычный завтрак, и как можно скорее бежать через весь большой луг к зданию, в котором проводилось собрание и сразу же за этим начинались учебные занятия. Сейчас он понимал, что абсолютно дезориентирован внутри огромного здания, и понятия не имеет куда ему следует идти.
– Тебе помочь? – добродушно окликнул его кто-то.
Анри повернул голову. К нему обращался молодой человек лет двадцати пяти.
«Студент или преподаватель», – подумал Анри, а вслух ответил: «Буду благодарен. Мне нужна аудитория 403».
Незнакомец любезно и быстро объяснил ему как пройти поскорее, и пожелав поторопиться, кивнул и отошел. Анри бежал как мог, но все равно опоздал. Когда он вошел, все разом повернули на него головы. Преподаватель нахмурился и отчитал его за опоздание и неподобающий внешний вид.
– Немедленно снимите капюшон, – проговорил он, обращаясь к Анри, который совсем забыл, что выглядит так, словно затянут в глубокий скафандр, поскольку ему было вполне комфортно.
– Сейчас же, или я не разрешу вам остаться в подобном виде, – настаивал лектор. Анри сдался. Неохотно стянув с головы капюшон, его волосы вырвались на свободу и все уставились на него. Он уже слышал, как по аудитории пронесется шелестящий
шепоток удивления. Но это было намного большее, чем просто возгласы удивления, кто-то ахнул и присвистнул, однако вполголоса начавшиеся было разговоры остановили сами себя под суровым взглядом профессора. Анри, желающий всеми силами в этот момент стать невидимым, прошел за место на первом ряду, и наконец выдохнул, когда преподаватель вернул внимание аудитории на себя.
«Физическая красота в традиционном понимании часто достается тем, кому совершенно неважно, есть она или нет. Хотя, думал бы я так, если бы выглядел совсем иначе? Пожалуй, все же да. Я должен отработать с этими условиями, хотя совсем не рассматриваю их для себя в качестве обязательных или вообще желанных», – появилось в его дневнике во время перемены.
До обеда они оставались в этой же аудитории, прослушивая вводную лекцию с плавающим, по мнению Анри, предметом разговора. Всё целиком, произошедшее сегодня, изрядно утомило его, и он был рад поскорее добраться до своей маленькой комнаты. Заперев дверь, Анри мгновенно ощутил облегчение. Слова весь мир пребывал в его полном контроле, и никто без его позволения не мог помешать ему наслаждаться временем наедине с собой и своими размышлениями. Раньше это пространство поддерживалось понимающим отношением родителей, однако сейчас он убеждался все более явно что здесь для этого ему придется охранять свои границы намного активнее. В подтверждении его мыслей, в этот миг кто-то с силой стукнул ему в дверь. Судя по удаляющимся шагам, это были просто веселящиеся новоиспеченные студенты, и никто специально не старался вломиться в его хрупкий мир. Анри снова мысленно благодарил всех, кто помог ему отвоевать для себя пусть эту маленькую, тесную комнатку, но зато она была комнатой на одного, что было относительной редкостью. Мысль о том, что сейчас у него могло бы не быть возможности быть одному, по-настоящему ужаснула его. Он беспокойно лежал какое-то время на кровати, а после заснул.
Проснувшись около шести вечера, он ощущал себя разбитым, и решил пройтись, по пути позвонив родителям. Трубку подняли с первого же гудка. Самым ровным тоном Анри объяснил, что день прошел хорошо, им не о чем беспокоиться, у него все в порядке и условия самые замечательные. Попрощавшись, он понял, что его снова клонит в сон по причине множества разных переживаний. Он отменил ежевечерние заметки и завел будильник на час раньше. Анри не намерен был больше никогда опаздывать и попадать в ситуацию, подобную той, что принесла ему много неудобств сегодня. С тех пор он приходил почти на все занятия, сливаясь с основной толпой зевающих студентов.
Спустя несколько дней к Анри начали привыкать. Тем, кто учился с ним в одной группе и постоянным преподавателям он примелькался, а остальным просто нужно было чуть больше времени, но вскоре факт, передающийся студентами в форме: «Ему всего пятнадцать, ты бы видела его, у меня чуть глаза на лоб не вылезли, вот это данные» и многое другое больше не был в распорядке дня. Анри понемногу расслабился, когда обнаружил, что в одно утро уже не испытывал стопроцентной потребности спрятаться под слоями одежды и бейсболкой, которую, несмотря на неприятие этого головного убора, ему приходилось теперь иногда носить.
