Сколько продолжалось беспамятство, сказать не мог. Из сумерек медленно выплыли залитые лунным светом горы, камни под ногами, труп воина с размозженным мощным ударом о камни черепом, от которого осталась лишь шея. В обзор вплыло настороженное и усталое лицо Альмарика. До Фроузена дошло, что каким-то чудом остался на ногах.

– Мы победили, – радостно сказал Альмарик.

Глаза горят от восторга, пальцы вцепились в посох. Ноги трясутся как у зайца. Наверное, если бы не посох, он бы давно упал. Фроузен удивился, что может видеть. Он шевельнул сожженной рукой. Перед лицом возникла кисть, кожа целая, пальцы все в наличии и даже шевелятся. Череп оказался целехоньким, только правая сторона промокла от крови. Рана на плече, которую видно через широкую дыру в балахоне, уже затянулась. Он осмотрел поле битвы. Павших воинов не видно. Их скрыли тела колгарисов: изуродованные мечами, утыканные стрелами, омерзительными кусками разбросанные по склону горы. Из отряда, покинувшего крепость, уцелело пять навьев, женщина, он, Альмарик и… Пыхтение за спиной заставило пажа резко развернуться. Тауматург выглянул из-за его плеча. Но это оказался всего лишь Крипт. Если не знать, что жрец сам втиснулся в узкую щель, можно было бы подумать, что гаруспик стал жертвой обвала. Тело складками повисло с двух сторон огромных валунов. И чего он только не делал: пыхтел, дёргался, словно в него попала молния, пухлыми ручонками упирался в камни, даже пытался выдуть из себя лишний воздух. Тщетно.

– Куда только не залезешь, чтобы спасти шкуру, – сказал Альмарик.

– Да, – поддержал его Фроузен.

Взгляд украдкой коснулся выжившей. Длинные пепельные волосы, сейчас немного растрёпанные, ниспадают до середины спины. Белая, аж светится в темноте, кожа покрылась лёгким румянцем. В тёмно-янтарных глазах – застенчивость и нежность. Слегка синеватые губы тронула лёгкая растерянная улыбка. Нежные пальчики, насквозь просвечивающиеся лунным светом, нервно теребят ткань платья. В гордой осанке проступает стать и благородство. В груди тауматурга кольнуло, но боль оказалась на удивление приятной.

Негодующий вой Крипта прервал любование. Пухлые ладошки упёрлись в камень, глаза-сливы полезли из орбит от нечеловеческих усилий. Мощные жировые складки помогали как могли.

– Пузом, пузом толкай, – подбодрил паж. – И щёки, щёки напряги. Во-от!

Но все его подначивания и усилия Крипта результата не дали. Уставший гаруспик выдохся и трупом повис между валунами.

– А может оставим его здесь? – предложил Альмарик.

– Почему нет? – согласился Фроузен.

Женщина прижала кулачки к груди, взгляд беспомощно перебегает с одного лица на другое. Она попытается понять, шутят они или говорят серьезно. Воины что-то замычали, но что – непонятно. У Крипта со страху побелела даже одежда. Дёрганья возобновились с новой силой. И откуда что взялось – огромный валун от мощного толчка медленно накренился и, поддев гаруспика, покатился по склону. Если бы не вовремя вцепившийся в его балахон Альмарик, несчастного жреца пришлось бы соскребать со склона.

Не дождавшись, пока Крипт придёт в себя, выговорится вдоволь, нажестекулируется всласть, группа тронулась. Но пришлось задержаться: Альмарик настоял на том, что глупо уходить с пустыми карманами. На вопросительный взгляд тауматурга паж ответил действием. Обследование одежды ближайшего колгариса принесло крупный золотой самородок. К великому сожалению пажа набралось всего десять. Тогда он нагло потребовал, чтобы навьи стянули с мёртвых товарищей обмундирование. Фроузен поморщился, но паж пояснил, что бросать даже такое помятое железо – глупо. Вскоре грохот от нагруженных железяками воинов заставил в поте лица эхо исполнять его прямые обязанности.

На этот раз группу возглавил Фроузен. Куда идти ясно, да и несчастному Крипту нужно время, чтобы прийти в себя. Альмарик поначалу шёл сзади. Фроузен слышал, как он серьезным голосом поучал Крипта куда и как лезть в случае опасности. Но нервы жреца итак на пределе, и несчастный во всеуслышание, не стесняясь присутствующей в отряде дамы, сказал куда необходимо пойти самому Альмарику. Паж заржал, но в указанном направлении не пошёл, а присоединился к Фроузену. На этом словопрения закончились.

Колгарисы понесли тяжелые потери, но урок не пошёл впрок. Они перестали нападать в открытую, даже будучи невидимыми, но обвалы устраивали чуть ли не на каждом шагу. Делали это умело, выжидали, пока выжившие подойдут как можно ближе, а затем выбивали всего один камень. Лавина устремлялась на группу. Если бы не прекрасное ночное зрение и великолепная реакция Фроузена, отряд давно бы оказался погребен под многотонной лавиной. Ох и орали же колгарисы после каждого неудачного покушения. Проклятия сыпались на головы тауматургов, неосов и родственников криворуких устроителей лавин. После многочисленных покушений Фроузен даже начал узнавать голос одного из них, хриплый, перхающий, как у больной собаки. Колгарис употреблял такие ругательства, что даже у Альмарика челюсть отвисла.

– Вот это он завернул, – после очередного вопля сказал паж, рот открыт, в глазах восторг. Кажется, ни одного высказывания не упустил.

Но везение рано или поздно заканчивается. Ветер разогнал туман, но взамен пригнал целое стадо туч. Первые были мелкими, полупрозрачными, словно больными, но затем появились плотные, чёрные как ночь и широкие как харя гаруспика. Они полностью закрыли небо, превратив его в мало того, что сотканный как попало, так ещё и измочаленный множеством ног неопрятный ковёр. Луна брезгливо придвинулась к краю небосвода, свет померк, мир словно ухнул в глубокую пропасть. И всё бы ничего, Фроузен от этого хуже видеть не стал, но исчезли тени.

Крипт снова вырвался вперёд, но у места, где пришлось повернуть назад и вернуться за отставшими женщинами, остановился и испуганно затаращился в темноту. Ничего. Он сделал несколько шагов. Опять что-то померекалось. Крипт как окаменел. И так через каждые пять–шесть шагов. Фроузен и Альмарик постоянно на него налетали. Паж не мог удержаться от соблазна, и каждый раз его колено тонуло в необъятной заднице Крипта. Гаруспик не обращал на пинки внимания, даже наоборот, прижался к сзади идущим, словно оскорбления действием понравились. Фроузену это надоело. Он обогнал жреца и пошёл первым. Сзади послышался облегченный вздох и новый глухой пинок. Крипт отреагировал злобным бормотанием, а Альмарик в ответ нагло хихикнул.

Тропинка то появлялась, то исчезала, но тауматург лишь раз сбился с пути. Обвалы прекратились, но это насторожило. И не напрасно – новое нападение не заставило себя ждать. Колгарисы при их огромной обуви научились ходить бесшумно, но горы непредсказуемы даже для них. Остроконечный камешек на совершенно ровной площадке кувыркнулся на бок и Фроузен отреагировал сразу. Пара корявых сгустков, сорвавшись с посоха, сделали невидимку видимым. На землю грохнулась отточенная на концах кирка. Ещё несколько камешков сдвинулись с мест, и Альмарик использовал посох по назначению. Остальным работы не перепало. Лишь женщина четко выполнила возложенную природой обязанность: каждый раз, когда Фроузен и Альмарик резко выкидывали вперед посох, тихо вскрикивала, пальчики сжимались в кулачки, а глазки со зрачками-щелями испуганно вспыхивали очаровательным тёмно-янтарным огнём.

Атака прервалась так же внезапно как и началась. На земле остались лежать неподвижно семь тел. Точнее их останки. Восьмое попыталось отползти. Рука прикрыла широкую выжженную рану на бедре – дело рук Альмарика. Фроузен подскочил, схватил его за горло. Колгарис захрипел, закашлял, губы побелели от отхлынувшей крови.

– Не убивайте меня, – просипел он. Фроузен узнал поминавшего родственников неосов и колгарисов сочными выражениями. – Я дам вам золота сколько захотите.

– Нам не нужно золото, – чётко сказал тауматург.

Альмарик незаметно ткнул его под ребро локтем, мол, ты чего, рехнулся?

– Не нужно золото? – просипел колгарис.

Фроузен никогда не видел, чтобы от удивления так выпучивались глаза. Колгарис даже дышать перестал. Память подбросила воспоминание о женщине с киркой во лбу, и Фроузен сдавил горло сильнее.