Раиса Ароновна, никогда не жаловавшая Льва Толстого и кривившая губы при восторженных откликах о его произведениях, не стеснялась называть писателя дураком: «Только дурак мог сказать, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все горести и радости похожи друг на друга».

После отъезда Батырбековых встал вопрос об уплотнении квартиры. Почти что чудом Генриетте Марковне удалось добиться, чтобы им выделили другую квартиру. Новое жилье было поменьше и в доме без лифта, но поскольку квартира располагалась на втором этаже старенького здания, особой проблемы не возникало. Формально Рубинштейн не приходилась Клейнманам родственницей, поэтому им не могли выдать общую квартиру и снова поселили в коммуналку. Но в этой квартирке не было никого другого, только свои: Фейга Давыдовна с двумя дочерями и внучкой. Получалось, что в этой квартирке жили только Рубинштейн-Клейнманы.

В начале сорок третьего года тот самый пациент Генриетты Марковны, который помог с устройством Эстер Аркадьевны в пансионат, написал письмо, в котором между делом рассказывал о переводе центральной студии Совинформбюро в Куйбышев. Он имел непосредственное отношение к этому предприятию. Проблема состояла в том, что в Куйбышев перевели лишь основной штат ведущих журналистов, известных писателей и публицистов, а про редакторов по большей мере забыли. В этой связи приятель Генриетты Марковны вспомнил, что Рая – о ней доктор Рубинштейн упоминала в одном из своих писем – имеет неплохой довоенный опыт редакторской работы. Таких специалистов крайне не хватало в провинциальном Куйбышеве. Он спрашивал, не желает ли Рая попробовать себя в новом деле.

Когда Раиса Ароновна услышала о предложении, у нее буквально загорелись глаза. Разговор происходил за семейным ужином, когда все уже были в сборе.

– Даже не знаю, что и сказать, – слукавила девушка, считая, что мама и бабушка будут категорически против переезда.

– Это чего ты не знаешь? – гаркнула Фейга Давыдона. – Такие предложения делают один раз в жизни. Представь, с какими людьми ты сможешь познакомиться…

– Конечно, езжай, – поддержала Эстер Аркадьевна, – сколько можно за нашими юбками от жизни прятаться. У нас тоже все устаканилось. Первое время мы сможем тебе помогать денежкой, ты только не переживай. В конце концов, ты переезжаешь не в другую страну, а лишь в другой город.

– Мы тебя будем частенько навещать, ты еще будешь умолять нас оставить тебя в покое, – снова встряла Фейга Давыдовна.

Рая продолжала слушать в некотором оцепенении. Она ждала всякого, но только не такой реакции. В ту минуту Раиса Ароновна почувствовала, что значит фраза «сердце вырывается из груди».

Очередной переезд в жизни Раисы Ароновны прошел быстро, почти незаметно и безболезненно. Она легко вошла в рабочий режим, как в прежние харьковские годы отдавала всю себя служению любимому делу. За первым переездом последовал еще один, потом еще один… А с какими людьми она познакомилась на службе. «Вот про таких нужно говорить «человечища», а не про Толстого», – язвительно шутила Раиса Ароновна. Действительно, тогда ей посчастливилось поработать с Ильей Эренбургом, Константином Симоновым, Корнеем Чуковским, Валентином Катаевым, Михаилом Шолоховым и многими другими.

Жизнь стала налаживаться не только в семье Раи, но и во всей стране. Победоносное шествие врага в первые месяцы войны сменилось его унизительными поражениями и отступлениями. Но за победу приходилось платить тяжелую плату: похоронки пепельным дождем сыпались на советские города и села. Каждая «капля» была подобна гранате для семьи, во двор которой она попадала. Она разрывала сердца родителей и детей, жен и друзей.

Роза не отводила взгляда от Раисы Ароновны.

Сколько могла бы рассказать учительница о себе! Но то была осень пятьдесят второго года, а потому Раиса Ароновна не обмолвилась ни словом о своем прошлом, ограничившись общими фразами, что очень рада возможности работать учителем в этой прекрасной светлой школе в окружении столь трудолюбивых и талантливых учеников.

Раиса Ароновна добавила, что живет в небольшом домике, расположенном в нескольких сотнях метров от школы, и готова делиться с учениками своими книжками с произведениями классиков немецкой литературы, имеющимися у нее в оригинале. Больше ни слова.

Действительно, прошлое и будущее время можно попрактиковать на следующем занятии.

ГЛАВА 3.

Неправильная фамилия

Всю ночь в двери ломилась метель, по-волчьи подвывая и нашептывая свои таинственно-устрашающие заклинания. Старушка-зима резвилась как разбалованное дитя, щедро посыпая снежной пудрой дворы, крыши и тропинки. Продолговатые улицы, похожие на громадные сосульки, сковавшие деревню в один массивный ледник, были запорошены. Белая пелена из хрустального снега смешала реальность со сказкой, облагородив убогость повседневности.

К утру погода присмирела – только редкий ветерок, дувший с севера, по-щенячьи облизывал лица прохожих.

Возможно, случайный наблюдатель, глядящий на деревню с окрестного пригорка, с трудом распознал бы здесь место обитания человека, не сумев разобрать зарытые под снегом карликовые домишки и косые заборы. Лишь дым из печных труб, зигзагами возносящийся к низкому небу, выдавал расположение деревни.

Каждый местный житель знает, что непогода в этих краях может настигнуть в самый неподходящий момент. Бывало, идешь неспешно домой из лесу, собрав дрова и радуясь приветливому солнцу, как происходит чертовщина. Свет в мгновение ока сменяется мглой. Протоптанная дорожка сливается с ровным полем.

Многие путники рассказывают одну и ту же историю. Вот они шли по направлению к деревне – до нее оставалась какая-то сотня метров по прямой, как вдруг начинала свирепствовать буря. Деревня подобно миражу растворялась в снежных волнах, до нее никак нельзя было дойти. Пройдены сто, двести, триста метров, километр… Где же деревня? Она исчезла! Позже выяснялось, что путники сбивались с пути и как заколдованные бродили кругами рядом с деревней.

От местных стариков можно было услышать немало притч и сказаний, связанных с буранами. Кто-то верил, что это проделки злых духов, а кто-то пытался в угоду времени найти рациональное, материалистическое объяснение природным аномалиям. Как бы то ни было, русская пословица про не видящих дальше своего носа в этих краях казалась неуместной иронией – случается, что в настоящий буран сложно увидеть что-либо и у самого носа.

В деревне располагалась единственная на всю округу старшая школа. Старшеклассникам из соседних деревень приходилось преодолевать каждый день по несколько километров, чтобы добираться до занятий. Весной и осенью – шли пешком, зимой – на лыжах, единственном виде «транспорта». В любом случае дорога в школу требовала больших усилий от ребят. Часто они приходили обмякшие, продрогшие, уставшие и изрядно проголодавшиеся. Тут никакая немецкая грамматика в голову не шла…

Но ни природные бедствия, ни житейские сложности не могли заставить Раису Ароновну разлюбить эти места. Еще не прошло и года со дня переезда и начала работы в сельской школе, а она ловила себя на пугающей мысли, что уже почти не скучает по родному дому. Чувство внутренней свободы, которое ей подарила провинциальная жизнь школьной учительницы, оказалось дороже любых благ цивилизации.

Обмотанная в теплый платок из козьей шерсти, купленный за бесценок на колхозном рынке в райцентре, Раиса Ароновна шла, скорее, почти бежала вдоль улицы, возвращаясь с почты. Не найдя писем от родных, учительница расстроилась, но попыталась убедить себя в том, что корреспонденция не доходит из-за непогоды. «Может, занесло дорогу? А может, письма где-нибудь затерялись?»

Когда к вечеру окрепший морозец стал больно покусывать и царапаться, Раиса Ароновна сильнее затопила печь, чтобы дом прогрелся как следует. С детских лет прожившая в городской квартире, поначалу она с трудом привыкала к превратностям сельской жизни. Но сейчас чувствовала себя вполне уверенно, умея не только развести огонь, осторожно подбрасывая поленья в печь, но и в целом вести домашнее хозяйство.