Лицо Аполлоса просияло:

– Ваше Преподобие, спаси вас Христос!

– Вообще, брат мой, ты сам должен доходить до таких элементарных вещей. Я, конечно, понимаю, что лучше пережечь, чем недожечь, но бабы клевещут на баб с тех пор, как Лилит увидела Еву. Стыдно, исправляйся.

– Да, спасибо.

– Держи меня в курсе.

Агнесса Паттон уже улеглась на постель, пытаясь уснуть, когда с лязгом отворилась железная дверь, и перед ней снова предстал арестовавший её детектив. Арестантка села перед ним, выказывая полное внимание, и Аполлос заговорил:

– Мы должны убедиться, что вы не стали жертвой навета недоброжелателей.

– Правильная мысль. – подхватила Агнесса.

– Есть ли кто-нибудь, кто желал бы свести с вами счёты?

– К сожалению таких немало. И первый среди всех Карл Либен, хозяин "Золотой свиньи". Наш "Угол" давно ему как кость в горле. Да, помещение у нас не самое новое, и публика бывает разная, но кухня не хуже, а цены раза в четыре меньше. Кто у него будет харчеваться? Богатеи, купцы? Так они не в наших кварталах харчуются. А весь наш народ у меня. Если я исчезну, в "Золотой свинье" будет праздник.

– Хм… А вот если госпожа Лора Функин? Она может иметь к этому отношение?

– Функин? Подождите-ка. .. – Агнесса отвела в сторону обескураженный взгляд. – Ах ты сучка такая! Что, она на меня написала? Это все ложь!

– Так зачем же ей лгать про вас?

– Это моя бывшая кухарка! Я уволила её месяц назад. Конечно она на меня зуб держит. А знаете что, вот не хотела я её выдавать, дело-то женское, но раз так, скажу. Я её почему уволила? Обрюхатилась она. В марте уже видно стало, а потом сами понимаете… Мне на кухне бабы на сносях только не хватало. Рассчитала я её за март, да и отправила. Так и что вы думаете? Эта дура пошла, да выскоблила дитя-то, как и не было. Пришла через неделю, больная вся, опять на работу. Видит Бог, я с лиходейками дела не имею, у нас порядочное заведение, выгнала её вообще взашей. Вот я сама дура была, что не сдала её городовым, пожалела. А она мне чем отплатила? Посмотрите-ка только! – Агнесса затараторила в свойственной торговым бабам манере, заставляя Аполлоса поморщиться.

– Ладно, хорошо. – ответил он, стремясь успокоить Паттон. – Надеюсь, эта информация подтвердится, это могло бы здорово вам помочь.

– Да уж поверьте, и я на это надеюсь. Только так оно всё и было! Мало того, что дитя своё, так еще и на меня клевещет!

Апартаменты Кастора располагались на верхнем, четвертом этаже общежития при Управлении. Четыре окна, занавешенные тяжелыми малиновыми портьерами, три комнаты: просторный кабинет с книжными стеллажами и тяжёлым лакированным столом; спальня с большой кроватью, на черной резной спинке которой застыли фигуры скорбных ангелов; последним помещением была лишенная окон уборная с массивной литой ванной посередине и огромным медным зеркалом.

Кастор бывал в своём жилище недолго, чаще всего только, что бы переночевать и на утро привести себя в порядок. Иногда подолгу не появлялся вообще. В его отсутствие сюда наведывалась горничная, что бы произвести влажную уборку, полить фикусы и сменить белье. Иногда она же готовила ванную, когда Кастор её заказывал. Основную же часть времени апартаменты инквизитора пустовали как дом покойника, храня в себе мертвенное безмолвие и недвижность.

Кастор вернулся уже вечером, после занятий в гимнастическом зале, когда в его жилище уже воцарился совершенный мрак.

Войдя в кабинет инквизитор пару раз повернул ручку фонаря, и фитиль, осыпанный искрами кремня, ожил, источая тусклый желтоватый свет. В углы и в стороны отпрянули беспокойные тени, Барроумор оглядел комнату и, проверив запертую за собой дверь, прошёл дальше, в спальню.

Спокойствие одиночества было обманчиво. Кастор всегда опасался оставаться один, тем более в тишине. Потому что именно в такие моменты подступал к нему главный враг его жизни. У врага было имя, но Кастор его не знал, хотя это приблизило бы его к освобождению. У врага был облик, но Кастор хотел бы его забыть, по той же причине.

Наполнить тишину молитвой – вот единственная защита, но, к сожалению, не совершенная. Ждать атаки пришлось недолго: очень скоро мрак по углам задрожал, мельче и чаще, чем мерцание светильника. И неясный шелест, сначала показавшийся, потом повторившийся, перешёл в различимую речь тысячи змеиных голосов, звавших Кастора по имени.

–… и как тает воск от лица огня… – молился инквизитор, закрыв глаза.

– Поздно Кастор. – уверенный и глубокий голос заговорил в правое ухо. Повеяло холодом и гнилью. Враг был рядом, и Кастор был уверен, что открыв глаза, увидит его воочию. Страшный лик, мелькающий в кошмарах, являющийся на грани сна: бледная и блестящая от влаги кожа, запавшие глазницы, а из-под тонкой черной губы – длинные кинжалы уродливых клыков, закрывающие нижнюю челюсть.

Выражение демонской морды не свирепое, не злое, а спокойно-уставшее, даже страдающее. Кастор не желал этого видеть, он продолжал молиться.

– Брат мой Кастор. Твоя молитва пуста, ты думаешь обо мне. Кому же ты молишься? Явно не Тому, Кого предал. Слуга Люцифера… Иногда я завидую тебе. Сколько в тебе коварства, Кастор. Ты окружен своей священной дрянью, ты весь обвешен мерзкими Крестами, но в сердце твоем живет такая же тьма, как и во мне… Как же так, Кастор? Почему тебя не жжет ваш божественный яд? Ты же мой брат, Кастор. Может быть… Может быть дело в твоей плоти? Твоё мясо защищает тебя? Я хочу твоего мяса.

Кастор ощутил как холодный мокрый язык скользнул по его щеке и уху.

– Твоя плоть… Тебе же понравилась, эта девочка Лия? Я знаю её. Она немножко поправится и будет в самом соку. Вернись к ней, я разожгу в ней похоть, и ты получишь её тело, почему нет, Кастор? Как давно ты не знал женской плоти? А эта плоть молода, хороша… Помнишь как это было? Помнишь Фелицию? Фелиция… Она тебя помнит.

Кастор стиснул кулаки и зубы, на лице его выступил бисером холодный пот. Но демон продолжал:

– Я видел твою Фелицию только что. В аду, конечно… Визжит и проклинает тебя. Хочет, что бы ты был с нею вместе. Как же так, Кастор, ты же бросил её? Но еще не поздно воссоединиться. Повисни, как она, и будь с нею вместе. Хоть какое-то облегчение для неё. Ведь это ты её отправил туда, в пекло, Кастор! Где твоё сердце, Кастор? !!

Демон возвысил голос срываясь на рёв, но Барроумор путаясь в словах и судорожно собирая рассыпающиеся мысли продолжал пытаться молиться. Ни разу не мог дочитать девяностый псалом до конца, сбивался, начинал заново, но в этих попытках, кажется, смог отвлечься от демонской речи.

– Кастор! Ублюдок! !

Могучий удар в грудь бросил Барроумора спиной на дверь, сбил дыхание, поверг на колени, но тут же все стихло. Инквизитор смог отдышаться, и подняв глаза на Распятье в изголовье кровати, дочитал, наконец, девяностый псалом. Не первый и не последний бой Кастора.

      Огмарч, один из старинных и бедных районов Альдена, рассекаемый линией Серого Канала, отводящего воду из Артерики в западные части города. В незапамятной древности здесь располагались мерзейшие болота, источавшие заразу ещё на первых обитателей города, и лишь спустя несколько веков это неблагополучнейшее место удалось осушить и даже застроить. Спустя века город разросся ещё дальше, оставив Огмарч глубоко в своих недрах, но и теперь по утрам здесь царили, как когда-то, непроглядные туманы, клубящиеся над каналом и ползущие вдоль по прилегающим к набережной улицам.

Небольшой мощеный двор у конторы Корвуса, местного нотариуса, ростовщика, перекупщика и букмекера, был своеобразным центром общественной жизни в жестяном квартале Огмарча. Сейчас, ранним туманным утром, пока не зазвонили к заутрене колокола Альдена, здесь было почти безлюдно. Почти потому, что к одной из стен жалось, устало и зябко кутаясь в драные плащи, две фигуры. Это были местные маггеры, ожидавшие открытия конторы, что бы сдать ночную поживу. Что-то удалось украсть, что-то отнять, теперь же нужно было превратить полученное в обыкновенные медные центы, таннеры или даже фартинги. Маггеры в этом и во многих других бедных районах, находились практически на полулегальном положении, отчисляя определенный сбор городовым, и за это не только получали возможность жить своим ремеслом, но и обязаны были поддерживать своеобразный порядок.