Распорядившись, комиссар зашел внутрь дома. Входная дверь вела в просторные сени, уставленными сундуками, на которых могли бы вполне разместиться на ночлег крупные люди. На стенах висела конская сбруя, под ногами пестрели добротные вышитые половики. Пахло приятно, сухим деревом и немного благовониями. Из сеней можно было пройти через противоположные двери в разные части дома. Кастор не успел задуматься над тем, куда пойти, как к нему сама вышла коренастая и плотная девка, еще молодая румяная, с толстой блестящей косой и вздернутым носом на круглом лице.

– Это, святой отец, вы чо хотели? – спросила она озадаченно.

– Ты здесь работаешь? – поинтересовался Кастор.

– Ну так-то помогаю господам по дому.

– Думаю скоро тебе придется помогать другим господам… Ну, я думаю, тебе-то какая разница. Кто сейчас есть в доме?

– Ну чо, я вот, Манька, Аська… Вот Пронька господина Агафона принес раненного. А вон там живет господин Проскур с семьей-то. И Кукша там их, помогает тоже.

– Спасибо, милая. Мне как раз туда. – улыбнулся инквизитор, и зашел в указанную дверь, на проскурову сторону.

В просторной передней царил полумрак, озаряемый только маленькой лампадкой в красном углу. Однако можно было различить крепкий стол, лавки вдоль стен, а на лавках лежащие под покрывалами фигуры людей. Кастор звучно откашлялся, заставляя одну из фигур привстать.

Это была крупная с широкой костью женщина:

– Проску-ур! – напуганно позвала она, уставившись на вооруженного инквизитора, ввалившегося в дом ночью.

– Благодарю вас, он мне и нужен. – кивнул Кастор. В противоположном конце комнаты находилась еще одна дверь, ведшая в дальние покои, и оттуда на голос женщины вышел мужчина, но не Проскур. Это был крепкий плечистый мужик с небольшой лысой головой на мощной шее, и выглядел он весьма угрюмо.

– Кого еще?

– Комиссар Кастор, если вы не заметили. – представился Барроумор и сам направился к двери откуда вышел мужик. – В сторону!

Однако мужик комиссара не пропустил, заступив ему дорогу.

– Извольте убраться, ваше Преподобие. – нагло проговорил селянин, – Время позднее, завтра придёте.

Полумрак скрадывал движения, и позволял нанести внезапный решающий удар. Кортик, тот самый, который недавно был у Агафона, одним движением выскользнул из петли на поясе и с хлюпаньем рассёк мужику лицо. Несчастный завизжал неожиданно тонко для своей комплекции, закрывая лицо руками и наклоняясь к полу, кровь его обильно заструилась сквозь пальцы на половики. Комиссар пихнул его ногой на бок, освобождая себе путь, и вошел, наконец в дальний покой. За спиной его уже ревели разбуженные дети и причитала в истерике женщина.

Следующее помещение было значительно меньше, здесь топилась печь, имелся небольшой письменный стол, но Проскура здесь уже не было: следующая дверь, ведшая в боковой притвор, осталась слегка приоткрыта. Кастор метнулся в неё, пролетел сквозь темный притвор, уронив какую-то кадку с мерзкой квасной жижей и вылетел на двор. Проскур удирал уже за плетнем, тщась скрыться и инквизитор помчался за ним, сбросив во дворе перевязь с мечом. Через улочку, в проем между двумя хатами, дальше на перекресток… И… Нет. Проскур исчез, хотя лунный свет заливал Сборри так, что видимость была не хуже, чем в ранних сумерках, разве что тени были глубоки и черны как абсолютная тьма.

– Проклятье… – сквозь зубы сказал Кастор, однако уходить не спешил. Заместитель головы был где-то здесь, притаился как крыса в тени, за плетнем, ожидая возможности бежать дальше. Но комиссар так легко сдаваться не собирался.

– Слушай меня, Проскур! Ты хочешь оставить семью и бежать? А твои дети? Дети преступника, беглеца? Говорю тебе, если ты сбежишь, я засуну их в самый грязный приют Остера, где они будут жрать по гнилой луковице на обед пока не сдохнут от цинги. А твою жену я арестую по обвинению в пособничестве, и будет она санитаркой в пограничном гарнизоне. А в твоем доме будут жить совсем другие люди, Проскур! Выйди сюда, и Господь свидетель, твоей семьи ничего не коснётся.

Из-за плетня поднялась сутулая головастая фигура.

– И вы… вы смеете после этого называть себя служителем Бога? – тихо, но зло проговорил заместитель.

– Конечно. – ответил Кастор, – Отцы едят кислый виноград, а у детей на зубах оскомина. Ты сделал правильный выбор. Если не будешь больше глупить, все закончится хорошо даже для тебя.

Через пол часа вся инквизиционная комиссия, включая сентинелов и кучера, была размещена в доме головы. Прибыл так же местный лекарь, уже пожилой мужичок, который занялся Агафоном, которому становилось все хуже, и между делом перевязал Кукшу, того самого наглеца, которому Кастор разрубил нос.

Сам Комиссар вместе с Рориком в том самом покое, где ютился Проскур, устроили для него допрос.

Мерцая и дрожа горела трескучая толстая свеча. Заместитель сидел со связанными руками у печки, Кастор восседал за столом, а Маркус, сложив на груди руки, стоял в углу, готовый приступить к физическому воздействию при дознании.

– Всё очень просто, Проскур. Ты не просто обвиняешься в препятствовании расследованию, и организации покушения на членов инквизиционной комиссии. Я, в рамках данных мне полномочий, признал тебя виновным и приговорил к казни через повешение. Вот готовый документ, с имперской печатью. – Барроумор продемонстрировал арестанту добротную грамоту, с огруглой нашлепкой сургуча.

– Вы же сказали… – возразил Проскур.

– Знаешь, повешение для тебя это тоже хороший исход. Допустим брат Рорик мог бы предварительно выбить, а вернее вырезать из тебя какие-нибудь сведения, и это в рамках протокола. Но мы просто тебя повесим. Впрочем, я не настолько коварен. .. Мне нужна информация относительно судьбы детектива Грейса. Как он погиб, и где мне искать его тело. Если тебе будет чем поделиться, то я оформлю тебе амнистию и ты займешь место Агафона. Если нет, то прости, приговор останется без изменений.

– Я скажу всё, что знаю. – заговорил Проскур с готовностью. – Ваш инквизитор крепко взялся за ведьмину девку. Приказал её арестовать, и должен был увезти по утру в Шелвик, где её ждали допросы и казнь. Но за ней тут ухлестывал шурин мой, Паул. Дурачок… Околдовала она его, похоже. Он в ночь пошел к инквизитору, хотел дать ему на лапу, но что-то пошло не так и он прямо в избе заколол его шилом. Потом прибежал сюда в ужасе, к Агафону. Агафон послал с ним Кукшу, того, которого вы порезали. Они вдвоем что-то сделали с телом, а по утру Паул уехал в Синестол. Хотел забрать с собой Лию, но Агафон её не отдал, пригрозил выдать сынка инквизиторам. Вот и всё, что знаю.

– Знаешь… Ты мне не нравишься. – проговорил Кастор. – Но если я перестану держать слово, это плохо скажется на моей репутации и осложнит работу в дальнейшем… Поэтому, господин Проскур, можете быть свободны. Брат Рорик, развяжи его, и давай сюда Кукшу. Оказывается, мы с ним не договорили.

      На следующее утро в Сборри царило оживление. Во-первых, в селении впервые за двадцать лет сменился голова, теперь на эту должность неожиданно вступил Проскур. И это при том, что по слухам, вчера он был арестован и едва не казнён. Буквально преобразившись, куда более важный и деловитый чем раньше, он теперь раздавал распоряжения, помогая инквизиции и принимая заискивания от селян в виде разнообразных подношений.

Во-вторых с самого утра стало известно о двух чрезвычайных мероприятиях. Первым было сожжение анниного дома в Хутином-лесу, куда отрядили для этого троих мужиков под надзором Маркуса. Вторым, и куда более особенным событием было обретение тела убитого инквизитора Майкла Грейса. Паул с Кукшей не сильно утруждали себя, избавляясь от тела и имущества убитого. На дворе хаты имелось отхожее место в виде деревянной будки над ямой, и собственно в эту яму свалили и труп Грейса, и все его вещи.

Поглазеть на небывалое зрелище сбежалась практически вся деревня, наполнив толпою тесный двор на отшибе. Спереди стояли мужики, из-за их плеч выглядывали бабы, и несмотря на все их усилия не допустить детвору, маленькие любопытные головки просовывались то тут, то там понизу.