Начал Берендеев издалека, с энтузиазмом приступив к описанию тех задач, кои ставит перед Институтом возрождающаяся российская наука. Поминутно опуская голову и подглядывая в шпаргалку, он торжественно известил меня, что сравнительно недавно появилась целая отрасль новых знаний. Называется она «нанотехнология». Последнее слово он произнес с расстановкой, как бы скандируя.

Я подобострастно наморщил лоб и кивнул, сказав, что кое-что слышал об этом.

Мой ответ придал ему уверенности, он тоже кивнул и, бросив короткий взгляд на портрет изобретателя Периодической Системы, с еще большим пылом продолжил:

– Эти самые… нанотехнологии впитали в себя самые новые достижения физики, химии и биологии, – Берендеев оторвался от записей и воззрился на меня: – Вы представляете себе, самые новые! Наиновейшие! – вскричал он и добавил тихо, как бы по секрету: – Этим занимается сам Чубайс!

И тут Берендеев начал разворачивать предо мной такие ослепительные перспективы развития нанотехнологий, что в какой-то момент я начал опасаться за его рассудок.

– Существует возможность создания с помощью нанотехнологий молекулярной решетки четвертого измерения, – он опять нырнул в свои записи. – Человечество впадет в спячку, – пророчески выкрикнул он, – напоминающую коматозное состояние, при котором Единое Лучистое тело будет удерживаться у материального носителя серебряной нитью жизни…

Видимо, Берендеев и сам понял, что перегнул палку, и поэтому оборвал себя на полуслове. Он нервно поправил галстук и уставился на меня широко раскрытыми сумасшедшими глазами.

– Собственно, я пригласил вас вот по какому поводу…

Я сдвинул брови и попытался изобразить на лице выражение повышенного внимания и готовности выполнить любое задание, сколь бы сложным оно ни было. Думаю, мне это удалось. А сам подумал, что ему надо, этому мышиному жеребчику? Неужели что-то пронюхал?..

– До меня дошли слухи, что… – он сделал паузу. Грамотно, ничего не скажешь. Вот она, министерская выучка, подумал я.

– До меня дошли слухи, что… – повторил он и немигающими глазами уставился на меня, – что во вверенной вам лаборатории налажено производство…

У меня на лбу выступила испарина.

– Словом, мне доложили, что в лаборатории негласно изготовляются скульптуры для нужд частных лиц! Это возмутительно! В обход законодательства вы приняли на работу двух ваятелей, законченных пьяниц, чуть ли не алкоголиков… Если честно, я ничего не имею против этого, общеизвестно, деятели искусства не могут не пить… Но, повторяю, это же нарушение трудового законодательства!

Я перевел дух. Значит, ему неизвестно, чем на самом деле я занимаюсь в своей лаборатории.

– Сергей Иванович, вы же знаете: бюджетных денег выделяется до смешного мало. Лаборатория же, как села на хозрасчет при царе Горохе, так никак не может с него слезть. То есть, я хотел сказать, с хозрасчета, а не с царя Гороха.

Берендеев нетерпеливо мотнул головой.

– Причем здесь какой-то Горох! Я ж не об этом. Скажите, они, эти ваши спившиеся каменотесы… они хоть иногда бывают трезвыми? Если да, то могут ли они изготовить в кратчайшие сроки бюст одного… – Берендеев замялся, – вернее одной… жены одного… короче, для одного очень влиятельного лица?

– Я слышал, министр в прошлом году обзавелся молоденькой и хорошенькой женой.

Берендеев с укоризной посмотрел на меня.

– Лев Николаевич, с вами невозможно разговаривать. И вот еще что, – он опять замялся, – я бы попросил о скидке. Это моя личная просьба.

Я сделал круглые глаза. Берендеев заметил это.

– Черт с вами, называйте цену. Только не зарывайтесь!

– Вы правы, – холодно произнес я, – скульпторы, действительно, порой выпивают. И потом, сейчас они работают над очень ответственным заказом.

– Мы не на базаре! – одернул меня ректор.

– Именно поэтому… – я посмотрел ему прямо в глаза. Берендеев заерзал в кресле.

– И что же это за заказ?

– Солопов…

– Солопов?! – переспросил Берендеев. От изумления у него встопорщилась борода.

Солопов, наш прежний министр, погиб в прошлом году. В автомобильной аварии. Когда земля на его могиле усела, у меня в лаборатории появился некий чрезвычайно обходительный господин с роскошными усами. Приятный усач был облачен в добротный серый плащ, на голове его была шляпа из плотного фетра. Отрекомендовался незнакомец старинным знакомым покойного. И вот с этим милейшим человеком я в доверительной обстановке с коньяком и миндальным печеньем оперативно и к обоюдному удовольствию решил вопрос о памятнике.

Знакомый бывшего министра аккуратно покусывал печенье, деликатно прикладываясь к стопочке с коньяком (коньяк я держу для особых случаев), крутил большой круглой головой, рыскал глазами, рассматривая спартанскую обстановку в моем кабинете. Усач чем-то напоминал кота – многоопытного кота, который знает, как с точностью до миллиметра вычислить дислокацию съедобного врага. Его взгляд как бы случайно остановился на стеллажах с папками. Потом надолго задержался на насыпном сейфе, в котором я храню бумаги без грифа «Совершенно секретно», но которые стоят всех других бумаг, такой гриф имеющих. Впрочем, они представляли ценность только для меня. Разобрать мои каракули не под силу никакому графологу. Да и не такой я дурак, чтобы самое главное держать в служебном сейфе, дубликат ключей от которого имелся в 1-м отделе. Главное хранилось у меня в голове.

Я запомнил фамилию визитера. Лурье. Борис Борисович Лурье.

– Вам поручили изготовление памятника Петру Фаддеевичу Солопову?.. – продолжал изумляться Берендеев.

– А что тут такого? – в свою очередь удивился я.

Ректор впервые посмотрел на меня с уважением.

От Берендеева я вышел через пять минут. Двойник Менделеева выбил у меня обещание приступить к работе незамедлительно. Триста тысяч рублей – цена бюста – устроила и меня и, надеюсь, устроит моих запойных ваятелей.

Я мог бы сказать самому себе, что памятник Солопову теперь подождет. Да, мог бы. Если бы готовый памятник уже не находился в лабораторной подсобке. Там он стоял с января. Я предусмотрительно утаил это от Берендеева. Скульпторы изготовили памятник ударными темпами за неделю. Но Борис Борисович Лурье более не появлялся. Так бывает. То ли его, отчасти скорбная, отчасти благородная, миссия закончилась на стадии выдачи мне аванса, то ли миляга Лурье утратил интерес к усопшему министру.

Вообще, я заметил, очень часто покойник занимает людские помыслы до той поры, пока свежа могила.

Глава 8

Мы сидели на кухне, у меня на Воздвиженке, потягивали водку и вели неспешную беседу.

– Суки вы оба, – веско сказал Петька. – И вы это сами хорошо знаете.

Петька выглядел куда лучше, чем утром: руки не дрожали, синяк был заштукатурен и почти не заметен.

– Чем языком попусту молоть, – миролюбиво ответствовал Мишка, – поделился бы с нами своими творческими планами. Нам страшно интересно!

– Знали бы вы, как стало трудно писать! – с жаром воскликнул Петька, не заметив Мишкиной иронии. – Меня предупредили издатели, что если я не буду принуждать своих героев беспрестанно совокупляться, они перестанут меня печатать. Черт знает, что такое!

– А я уверен, – заявил Мишка, – издатели правы. Читатель любит читать об этом самом деле.