Повторяю, я могу обыкновенное железо превращать в золото. И даже более того. Я могу вообще обойтись без железа. Да что железа! Я могу из ничего создать золото.

И тут я не могу не коснуться одного чрезвычайно щекотливого вопроса. Вне всякого сомнения, я мог бы претендовать на Нобелевскую премию. И рано или поздно она была бы мне вручена. Но вручили бы ее не только мне, но и всему дружному коллективу лаборатории, которую я имею честь возглавлять. Таким образом, мне пришлось бы делить лавры победителя еще с кем-то. Это не совсем приятно, но, увы, справедливо и закономерно.

Но, скорее всего, меня вообще не подпустят к дележу нобелевского пирога. Убежден, все мои многочисленные начальники и еще более многочисленные начальники моих начальников будут делать все, чтобы отобрать приоритет первооткрывателя у какого-то жалкого завлаба. То есть у меня. И есть все основания полагать, что им это удастся. Вот это уже не справедливо. Хотя и закономерно.

Есть еще одно существенное обстоятельство, которое подталкивает меня хранить свое открытие в секрете. Это обстоятельство сугубо нравственного характера.

Вспомним того, кто приподнял завесу над тайной возникновения материи и кто провел немало часов в мучительных раздумьях. Эйнштейн понимал, что человечество всегда будет стремиться к вершинам, и это движение к постижению мира неотвратимо, и его нельзя запретить директивно. Но он опасался, что полное знание о природе строения атома может подвести человечество к краю гибели.

И, как мы знаем, его опасения не были лишены оснований.

Вспомним и тех, кто на практике применил гениальное открытие Эйнштейна. Что мы знаем о том, какие душевные муки спустя годы стали испытывать создатели «Малыша» и «Толстяка» – бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки и в одно мгновение превративших сотни тысяч мирных японцев в пепел?

Мое открытие может принести человечеству неисчислимые беды. Уверен, они могут быть сопоставимы с применением атомного и водородного оружия. Выбросив на рынок несусветное количество золота или платины, я бы нарушил мировое финансово-экономическое равновесие, которое складывалось столетиями.

И так-то вокруг нас все трещит по швам. А если из золота начнут штамповать плевательницы, а из платины – писсуары… Словом, я решил до поры до времени держать язык за зубами.

Можно было, конечно, не забивать себе голову идеалистической шелухой, а просто «сварганить» тонны две-три золота и на том успокоиться – обеспечив себя деньгами на всю оставшуюся жизнь. Тем более что по уровню запросов я вряд ли могу конкурировать с олигархами и правительственными чиновниками. Мое ли это дело – ворочать миллиардами, управлять министерствами, синдикатами, финансовыми корпорациями и нефтяными империями? Меня бы вполне устроила жизнь рантье и возможность мотаться по свету в поисках «потерянного рая».

Хотя… хотя, не стоит забывать о максиме, которая гласит, что очень часто волчий аппетит приходит во время плотного завтрака с шампанским и икрой.

***

Великое Открытие Золотой Формулы я сделал несколько месяцев назад.

Как-то ночью, истерзанный сердечной болью, я ворочался на липких от пота простынях и из последних сил боролся с отчаянием.

…Была непроглядная темень. Я лежал и неотступно думал о смерти. Я был неизлечимо болен – так мне казалось. Я смирился. Или почти смирился.

Видимо, на какое-то время я забылся сном, потому что, когда открыл глаза, было уже совсем светло.

Когда я окончательно проснулся, то понял, что болезнь, потрясшая тело и душу, заодно поразила и мозги.

Вот тогда-то в моем сознании, обострившемся из-за болезни, возник эмбрион гениальной мысли о том, как превратить кусок железа в сверкающий слиток золота.

Моей заслуги в этом не было. Это была победа неких сил, витавших над почти сломленным духом.

Это была победа моего болезненного воображения, это был выплеск энергии такой невероятной силы, которая могла смести с лица земли не только меня со всеми моими сомнениями и исканиями, но и любого, кто приблизился бы ко мне на расстояние пистолетного выстрела.

И именно болезни можно приписать гениальное прозрение. Если бы я был здоров, никогда мысль о том, что кусок дешевого металла можно превратить в металл драгоценный, не посетила бы мою голову. Что еще раз подтверждает традиционное представление о родстве гениальности и душевной болезни.

Это был чудесным образом уловленный импульс, приведший меня к осознанию того, что все это – превращение железа в золото – не пустые фантазии, не блеф, не вздор, а реальность. И если уцепиться за эту мысль, думал я тогда, то можно подобраться и к открытию Формулы. В которой уже не будет места железу. Останется лишь его туманный след, указывающий путь к самому соблазнительному и роковому металлу на свете.

…Вперив слезящиеся глаза в потолок, я в очередной раз предавался мечтам о славе и богатстве.

Я мечтал с ожесточенным сердцем. Сосредоточенно и зло. И одновременно молился, прося Господа простить мне мою злобу и нетерпение (правда, должен признать, я не знаю, к кому попала моя молитва: к Господу или к Дьяволу).

Я молился жарко, исступленно, свято веря в молитву и в свою искренность. И это наконец-то принесло желаемые плоды. В какой-то момент все вытянулось в струнку. Выровнялось. Выстроилось. Как планеты во время Большого Парада. Преходящая гармония. Надо было только уловить подходящий момент. Уловил, и ты в дамках. Уловил – и ты гений!

И вот сгустилась тьма, она стала вязкой как адово тесто, которое замешивается в Преисподней и из которого лепят зависть, измену, подлость, обман, ложь, предательство и прочие штучки с привкусом сладостного и мерзкого соблазна.

Сначала из тьмы выплыли слова из книги Папы Иоанна ХХII, в миру Жака Дюэза. Книга, читанная мною недавно, носила высоконаучное название: «Трансмутация металлов» с подзаголовком, уже не столь высоконаучным, – «Философский эликсир. Томление духа и тела».

«Для приготовления сего эликсира 3 вещи потребны, суть они 7 металлов, семь элементов и много прочее…

7 металлов суть Солнце, Луна, Медь, Олово, Свинец, Железо и Ртуть; семь элементов суть Серебро, Сода, Аммиачная соль, Трехсернистый мышьяк, Окись цинка, Магнезия. А прочее – Ртуть, Кровь человеческая, Кровь из волос и мочи, и Моча должна быть человеческая…»

Потом все это опять потонуло во мраке.

И тут же вспыхнула Золотая Формула! Она, формула, – цифры и латынь, – запылала перед моими глазами столь ярко, что я едва не ослеп.

Когда я понял, что только что свершилось по моей воле, вернее по воле Того, к Кому я обращался с просьбой, я на какое-то время потерял способность соображать.