Пока гости разъезжались, Лидия помогала брату убирать со стола. ДН, остававшийся дольше всех, наблюдал, как она управлялась с посудой: смывала с тарелки мыльную пену, держа ее под струей одной рукой, другой ставила в сушку чистую чашку, а левой ногой, балансируя на правой, приоткрывала дверцу шкафчика под раковиной, чтобы освободившейся рукой кинуть в ведро какой-то мелкий мусор. Как выяснилось позже, столь же виртуозно она делала другие дела. Водила автомобиль, ласково крутя руль, занималась с учениками английским по скайпу, одновременно загружая овощи в кастрюлю или помешивая кашу, переводила речи докладчиков на конференциях.

Тогда они уехали вместе, точнее одновременно – каждый на своей машине, но Дмитрий сопроводил ее до дома и вышел попрощаться с несмелой надеждой, что его пригласят зайти. Лидия глянула на ДН – лицо его было тронуто гримасой легкого скепсиса по отношению к самому себе – и решила, что надежда его должна оправдаться. Они вошли в ее квартиру, чуть-чуть поговорили, оба стараясь соблюсти приличия, а потом он нырнул в нее, как в волну, и их обоих унесло в море.

Утром, проснувшись, ДН услышал английскую речь. Он вышел на кухню. Лидия взбивала яйца с молоком, продолжая бегло говорить. Она помахала ему в знак приветствия и вылила омлет на сковородку.

Отношения с Лидией он собирался строить по аналогии с Хельгой: ни на что не надеяться, ничего не просить, не задавать лишних вопросов. Например, о том, есть ли у нее кто-нибудь кроме него. Но совершенно неожиданно для себя в первое же утро он рассказал ей о Васе. И с ходу предложил заключить фиктивный брак. Глаза ее от удивления раскрылись, как ромашки с желтой серединкой зрачка, но согласилась она сразу. Предупредила только:

– Большего обещать не могу.

ДН и не рассчитывал на большее. Он не рассчитывал ни на что. Даже на то, что они встретятся снова.

Он очень удивился бы, узнав, что с ним она впервые и внезапно испытала то, чего ей никогда не удавалось с другими. Сколько раз эта волна, слегка толкнув, расплескивалась у ног. Сколько раз эти бешеные качели стукались о штангу, так и не достигнув зенита. Не совершив переворот «солнышко». А с этим трогательным математиком, похожим скорее на музыканта, волна просто увлекла ее и вознесла. И переворот «солнышко» совершился легко. Да так, что у нее перехватило дух.

Лидия

…Когда-то она была девушкой-лодкой, ожидавшей гребца у причала. Гребец, конечно же, нашелся, стал ее мужем, взмахнул веслами, и они пошли вниз по реке. Ему казалось поначалу, что он управляет лодкой, гребет, куда захочет, и даже может причаливать к чужим берегам, оставляя ее ждать на приколе. Но однажды он вернулся к причалу, а лодки там нет. Она наладила себе парус, взялась за весла и ушла в свободное плавание.

А потом она стала женщиной-птицей, обустроила гнездо для птенца. Пришлось вырастить мощные крылья, чтобы всюду успеть, и крепкий клюв, чтобы приносить птенцу корм. И не даваться в руки птицелова. Никакой больше привязи, никаких штампов в паспорте.

Теперь дочь ее Аннушка давно уже взрослая, замужняя женщина, и у нее самой двое птенчиков. Анна так же ловка и быстра, как ее мать, схватывает все на лету, но совсем не стремится вырваться из семейного гнезда. Ей с мужем там уютно и тепло. И Лидия вьется вокруг этого гнезда: забрать-привезти девочек, побыть с заболевшей, приготовить ужин на семью. Снует туда-сюда все с той же легкостью, что в молодости. И говорит себе, садясь в машину: «Ну, полетели!», а припарковавшись – «Сели!».

Но однажды ночью ей приснилось, что она уже не птица, а ветка, на которой сидит птица. И с этой ветки скоро облетят все листья. Конечно, и осеннее дерево может быть красивым. Если у него стройный ствол и кружевная крона. Нежное переплетение веток, воздетых к небу, как руки в мольбе.

В первый же вечер ей захотелось приникнуть к новому знакомому всем телом, обвить его ветвями. Лидия чувствовала, что он не отстранится, не отчалит. И никогда держать на привязи не будет.

Однако обнаруживать свои желания она пока не стала.

9

Они быстро оформили брак и начали процесс удочерения Васи. На медосмотре ДН узнал о себе много нового, но ничего такого, что бы помешало ему взять на воспитание ребенка. В школу приемных родителей они ходили вместе, занятия Лидия пропустила только пару раз. Однако Дмитрий полагал, что между ними существует негласный договор: Вася – это его и только его история, а Лидия просто оказывает ему посильную помощь.

В начале августа они попали в окружение дождя, и стало ясно, что лета больше не предвидится. Дождь всех разъединяет, возводит призрачные, но глухие стены. Лидия улетела с подругой на Крит. ДН остался в своей пустой квартире заканчивать книгу и ждать Васю. Он мог бы присоединиться к Лидии, но боялся оставить свой пост. Ему казалось, если он отправится отдыхать, с удочерением ничего не выйдет. Суд не примет решения в его пользу.

ДН не видел Василису уже более двух месяцев. А если он забудет свою нежность к ней? Нежность, сквозящую как боль? Один раз он даже съездил в Каменск, побродил у детдомовской ограды в надежде, что детей выведут на прогулку. Но пошел дождь, и ДН уехал ни с чем.

В августе он отремонтировал комнату для Васи. Надежных мастеров ему рекомендовал приятель Глеб, тот самый, что гордился своим званием деда. ДН поставил им одно условие: приходить после двенадцати. Иван Николаевич и Анна Павловна согласились.

Они соглашались на все. Инженер-строитель и его жена, фармацевт, бежали на Урал из Углегорска, что под Донецком, год назад. Когда начались обстрелы, одна их дочь с семьей уехала в Полтаву к родственникам мужа, другая – в Екатеринбург. Старшее поколение держалось до последнего, пока снаряд не угодил в их дом. Они в тот день были в Донецке. А их сосед погиб на месте.

Дмитрий не дал бы однозначного ответа на вопрос, на чьей стороне правда в этом братоубийственном конфликте. Вот Хельга знала правильный ответ. ДН же просто чувствовал неловкость и вину перед людьми, которые выравнивали в его квартире стены, клеили обои и укладывали ламинат. Он часто оставлял их ужинать и заплатил гораздо больше, чем они запрашивали. Само собой решился и вопрос с потенциальной няней – ДН договорился с Анной Павловной, что сможет оставлять с ней Васю.

А в сентябре Брусянский был, наконец, допущен в казенный дом. Теперь ему предстояло самое трудное – явиться к Василисе после четырехмесячного отсутствия. Он опасался, что она его не вспомнит. Или не захочет к нему выйти. Ему не приходило в голову, что Василису никто и спрашивать не будет. Нянечка вывела ее в холл и выдала ему, как посылку, вложив ее ручку в его ладонь.

ДН не мог понять, узнала ли его Вася. Личико ее не раскрылось ему навстречу. Оно не напоминало бутон. Глазки, прикрытые ресницами, смотрели в пол.

– Вася, привет! – сказал ДН, когда нянечка ушла, и осторожно приподнял ее. У Васи в глазках переливались слезы.

ДН не знал, что делать и что сказать. Только спросил, давя ком в горле:

– Вася, почему ты плачешь?

Она долго молчала, а когда он подумал, что ему не дождаться ответа, ясно прошептала:

– Меня все равно не возьмут.

Она не сказала «ты меня не возьмешь», «они меня не возьмут». Вот так, безлично – меня не возьмут.

И нежность молнией прожгла его насквозь.

Посадив Василису к себе на колени, он долго повторял, что он не мог – никак не мог! – приехать к ней раньше и что скоро он заберет ее домой, осталось только чуть-чуть подождать. Плакать она перестала и молча слушала, теребя пуговицу на обшлаге его пиджака. Потом все-таки спросила:

– А что ты мне принес?

И тогда ДН достал из портфеля почти такую же рыжую собачку, как та, что он привозил ей полгода назад. О том, что прежняя зверушка у нее пропала и Василиса горько оплакивала потерю, Дмитрию сказала заведующая. Он объездил весь город, чтобы найти похожую.