– Держи свою собаку. Она однажды вышла погулять и заблудилась, а теперь нашлась.

Вася взяла зверушку, и ее личико-бутон чуть приоткрылось, развернуло лепестки.

ДН еще привез ей виноград, но его конфисковали, то есть не разрешили угостить им Василису. В перечень фруктов, которые можно было дать воспитанникам, входили только яблоки и бананы. Видимо, в детдоме опасались желудочных расстройств. Ни виноград, ни персики, ни дыню Василиса не просто не пробовала в свои пять лет, но даже и не видела никогда.

Шел дождь, во двор было не выйти, и Дмитрий с Васей остались в холле. Там было чисто и светло, но из столовой доносился сложный запах хлорки, выпечки и жаренной на грубом масле рыбы. Так пахло в Митином детстве – в пионерлагере и в школе.

ДН предполагал, что погулять им не удастся, и взял с собой книжку с картинками. Как по-другому развлечь Васю, он не знал. Разбирая антресоли во время ремонта, он обнаружил там залежи своих детских книг. Дмитрий выбрал сказки Шарля Перро и теперь читал ей про Кота в сапогах, но не мог понять, слушает ли его Вася. Личико ее свернулось, глазки смотрели в сторону. Однако стоило ему остановиться, как она дернула его за рукав: давай, читай дальше.

А когда нянечка уводила ее, Вася не обернулась, не помахала ему рукой. Она не верила и не надеялась, что он приедет снова.

Обратной дорогой Дмитрий вспомнил, как однажды чуть не остался ночевать в детском саду. У матери в тот день был долгоиграющий ученый совет, и забрать Митю она попросила отца, а тот что-то перепутал или просто забыл. Ночная нянечка уже достала из чулана раскладушку, когда за ним пришел дед. Увидев его, Митя, крепившийся до последнего, заревел в голос. А ведь горе его было совсем недолгим. Не то, что у Василисы. Он ждал родителей всего пару часов, а Вася – всю свою маленькую жизнь.

10

Через неделю ДН собрался в Каменск снова, и Лидия сказала:

– Поедем вместе, посмотрим на твою Васю.

От этих слов у Дмитрия по всему телу разлилось тепло, но он тотчас же охладил свой пыл, сказав себе, как говорила Вася: «Она нас все равно не возьмет».

Когда к ним вывели Василису, Лидия присела рядом с ней так, что их лица оказались напротив, и безо всяких изысков сказала:

– Ну, здравствуй, малыш.

А потом, взяв Васю за руку:

– Пойдем гулять, малыш.

Вася, не поднимая глаз, спросила у нее:

– А что ты мне принесла?

И получила крохотного котика с бантиком на шее.

Дмитрию нравилось, что Лидия не пытается, как многие женщины, имитировать детский язык, злоупотребляя уменьшительными суффиксами, коверкая слова. Не притворяется, будто уже любит это чужое бессловесное существо. Да и зачем ей притворяться?

Она их все равно не возьмет.

Тогда, прощаясь, ДН прижал Васю к себе, а она вдруг обвила его руками и ногами и не хотела отпускать. Он никак не мог решиться оторвать ее от себя, и только стоявшая рядом нянечка, которой надоело ждать, расцепила ее ручки.

В последний раз они ездили к Васе перед самым заседанием суда. День был холодный, и пока они гуляли, из остывающего воздуха образовался снег. Он растворялся в черном тротуаре, но на земле и ржавых листьях оседал белой золой осеннего костра.

Вася сказала вдруг:

– Это зима показывает, какой она будет.

Впервые они услышали от нее столько слов подряд.

Потом она спросила:

– А этот снег растает?

– Наверное, растает, – хором ответили Лидия с Дмитрием.

И Вася снова удивила их:

– Тогда зачем же он идет?

Они еще немного покружили по двору, и Лида с Василисой слепили из податливого материала крошечного снеговика. С глазами-бусинами из черноплодной рябины, растущей вдоль детдомовской ограды, ручками-прутиками и улыбающимся ртом из багряного листика барбариса.

А потом, как всегда, они вернули Васю в серый параллелепипед, и, ведомая нянечкой, как на веревочке, она ушла от них, не оглянувшись.

Домой они в тот вечер возвращались в тишине. Не стали запускать свой музыкальный ураган. Снег мел и мел, и по обочинам дороги запорошенные деревья полыхали, как яблони в цвету. И город был охвачен белым пламенем зимы. Тем пламенем, что светит, но не греет. И все же снег им нес неистовую нежность. Неистовую нежность, причиняющую боль.

…Никогда академик Брусянский так не волновался, как накануне и во время заседания суда. Он говорил себе, что должен там предстать как среднестатистический усыновитель, что от него ждут краткой и незамысловатой речи, и все равно отвечал на вопросы судьи то слишком пространно, то сбивчиво и невпопад, как обвиняемый, путающийся в показаниях. Никак не мог объяснить внятно, почему решил вдруг взять ребенка из детдома. У него на языке вертелись лишь слова: забрать, нельзя оставить. Его постоянно о чем-то переспрашивали, и он боялся, что не выдержит экзамен. Но тут Лидия плавно и ненавязчиво взяла инициативу в свои руки, и ее ответы судью удовлетворили сразу.

Суд вынес положительный вердикт.

11

Они проехали уже половину пути.

ДН все время поглядывал в зеркало заднего вида. Вася сидела так же, губки сжаты, глазки смотрят в бесконечное пространство. Он улыбнулся ей, но она не ответила на его улыбку.

Снова пошел снег, слабый, тающий на лету, а в перспективе образующий сизый туман. ДН все время приходилось сбрызгивать лобовое стекло – его окатывали грязью, обгоняя, нетерпеливые авто.

Вдруг Вася сказала еле слышно:

–Я не хочу укол.

ДН не сразу сообразил, в чем дело.

– Какой укол?

– Пахнет уколом. Я не хочу укол, – повторила она. И он увидел в зеркале, что она заплакала.

– Это не уколом пахнет, а водичкой, которой я поливаю стекла, – догадался наконец ДН.

Едкий запах стеклоомывателя, распространявшийся по салону, наверное, напомнил Васе о больнице, где она лежала трехлетней крошкой с двусторонним отитом. Без мамы. Без папы. Даже без казенных воспитательниц. Совсем одна.

Дмитрий представил, как ей было страшно. Он вспомнил о скандальном случае, бурно обсуждавшемся в Сети пару лет назад. Больничная нянечка заклеивала рот пластырем детдомовскому младенцу, потому что он ревел сутками напролет.

– Не бойся, Василиса, я вообще уколы ставить не умею, – сказал ДН и снова посмотрел в зеркало заднего вида.

Вася немо плакала.

– Все хорошо, малышка. Мы едем домой.

Вроде бы она успокоилась, но через несколько минут, глянув назад, ДН увидел, что личико ее исказилось, и изо рта брызнула тонкая творожная струйка.

Он скинул скорость и съехал на обочину, готовясь к самому худшему. А вдруг ребенок захлебнется? Но Вася сидела тихо, даже не плакала, с личиком блеклым и несчастным. Ее вырвало на куртку и штанишки. ДН достал влажные салфетки, предусмотрительно сложенные в дорожную сумку Лидией, убрал творожные комочки и вытер пальчики.

Васина рвота ничем не пахла. ДН не только не чувствовал никакого отвращения, он не испытывал ничего, кроме нежности.

На ближайшей заправке он завел Васю в туалет, вымыл ей личико и ручки.

Она сказала на своем комарином языке:

– Хочу писать.

Он спустил с нее штанишки и, неловко взяв под коленки, подержал над унитазом. Подождал, пока не прекратится теплое журчание, поставил на ножки, натянул штанишки. Все у него в общем получилось.

Уже усадив Васю в машину, он вспомнил, что Лидия его снабдила таблетками от укачивания. ДН достал одну, дал Василисе. И они двинулись дальше.

Если бы Лидия была с ними! Она бы поддержала Васе головку, подставила бы пакет, да и вообще не допустила бы рвоты, заметив вовремя, что Васю укачало.

Они и собирались ехать вместе, но в последний момент Лидии пришлось остаться. Дочка ее слегла с температурой, зять был в отъезде, и некому было вести внучек в школу и детский сад.

Ему не в чем было упрекнуть Лидию. Она и так сделала для них с Васей все, что могла. Накануне поработала с его квартирой, вымыла окна, выстирала шторы, вытерла пыль даже на крышах шкафов. Поменяла лампочки в люстрах, настольной лампе и старом бра, и холодное белое излучение сменилось на теплый желтый свет. Сам ДН никогда не задумывался, какие лампочки покупать. Он сумел организовать свой быт так, чтобы по возможности его не замечать, но совсем не знал, что такое домашний уют.