Но только нянечка ушла, Вася спросила, не поднимая глаз, тихо и вполне членораздельно:

– А что вы мне принесли?

И во все последующие приезды она неизменно встречала их этим вопросом. И когда получала куколку, зверушку, печенье или любую другую мелочь, ее личико мгновенно распускалось и недолго цвело; потом снова сворачивалось, как цветы на ночь. А ДН оглушала нежность, как оглушает внезапно наступившая тишина.

Хельга достала из сумки пачку печенья с шоколадной глазурью, распечатала ее и протянула Василисе сладкий кружочек. Вася, прежде чем взять его в рот, быстро поднесла к носу и понюхала, как будто опасаясь, что ее отравят. Недоверие к миру она впитала вместе с детдомовской едой. А вкуса материнского молока она не знала.

ДН привез ей рыжую лохматую собачку, очень похожую на настоящую. Он выбрал Васе подарок на свой вкус. Ему совсем не нравились новейшие абстрактные игрушки – все эти сиреневые зайцы, розовые кошки, оранжевые слоны. Он еще помнил плюшевых зверей своего детства: серого пса Бобку с кожаным черным носом и бурого медведя с круглыми глазами-бусинами. Маленький Митя строил из двух стульев и тяжелой деревянной табуретки нечто вроде Ноева ковчега, о котором в силу сугубо атеистического воспитания тогда и понятия не имел, и устраивал там своих любимых зверушек, укутывая их верблюжьим одеялом. Им якобы угрожала опасность, исходившая то ли от сурового деда, то ли от матери с вечно поджатыми от обиды губами.

И Вася обняла свою рыжую собачку и засунула под куртку, как будто ее нужно было обогреть или от кого-нибудь спасти.

ДН тогда заметил, что ноготки у Василисы обгрызены до основания. Но личико у нее было теплое, майское, с алыми бликами на щечках. И день был солнечный, в ярких всполохах зелени – травы и листвы.

Когда Паша починил машину, они с Дашей съездили в Каменск еще пару раз, а потом детский проект исчез из обсуждения. ДН решился нарушить правило «не задавай лишних вопросов» и поинтересовался у Хельги:

– А как там Вася? Когда ребята заберут ее домой?

– Боюсь, что никогда.

ДН как будто окатило ледяным дождем.

– Почему? Они передумали?

– Ну да. Представь, Дашка забеременела вдруг. После стольких лет! Родить самой да еще взять ребенка из детдома просто нереально. Так я и знала, что эта их безумная затея плохо кончится. Вот ты теперь их будешь осуждать.

– Я?! С какой же стати?

ДН было несвойственно давать кому-либо моральную оценку, тем более выносить приговор. Но если бы его спросили напрямую, он бы сказал, что в данном случае Паша с Дашей поступают правильно. Было бы много хуже, если б они все же взвалили на себя столь непосильный груз и, выбившись из сил, бросили его посреди пути.

– Они уже сообщили, что отказываются?

– Да. Ладно, хоть документы оформить не успели.

Росток по имени Вася пригрело весеннее солнышко, и он доверился ему, стал набирать цвет, но тут погода вдруг переменилась, и зелень завалило снегом. Васино личико никогда не распустится в аленький цветочек, так и останется недоразвившимся бутоном на чахлом стебельке.

ДН пробил озноб. И он сказал, не дав себе времени подумать:

– Давай возьмем ее сами.

– С ума сошел! Ты, Дмитрий Николаевич, не представляешь, что такое маленький ребенок. Его нужно кормить, водить в детсад, потом в школу. Надо стирать и гладить его одежду, делать с ним уроки. Лечить, когда заболеет.

ДН молчал, застыв и глядя в одну точку. И в этой точке бесконечномерного пространства он видел Васю, за которой захлопывалась дверь. Дверь в серый параллелепипед. В казенный дом.

Хельга слегка толкнула его в грудь острым кулачком.

– Эй, дорогой, очнись! У тебя никогда не было детей!

Конечно, детей у него было. ДН особо не задумывался, почему и есть ли в том его вина. Женщин ищешь глазами, а глаза его почему-то всегда останавливались на тех, с кем можно было легко сойтись и так же легко расстаться. Его первая и единственная жена не торопилась рожать, а он не настаивал и вроде бы не чувствовал пустоты.

Тогда совсем не чувствовал пустоты.

– Я тебе не помощница, – сказала Хельга. – Я беру на себя только то, что смогу понести.

5

На этом разговор закончился, и Хельга про себя решила, что неожиданный порыв ДН случаен. Когда же на следующий день он заговорил с ней о Васе снова, она покрутила пальцем у виска.

– Седина в бороду, бес в ребро – это не про тебя, мой милый. Потому что бес тебе вселился непосредственно в мозги!

И она стала атаковать ДН вопросами, на которые, по ее мнению, у него не было вразумительных ответов.

– Кто ее будет забирать из садика? С кем ты ее оставишь, если тебе нужно будет уехать? Где ты ее поселишь?

Вот уж абсурдный вопрос. Чего-чего, а места в его четырехкомнатной квартире было предостаточно. Под детскую он оборудует, к примеру, комнату с южным окном, где до сих пор хранились отслужившие вещи, которые после смерти матери он не решался вынести на помойку. В садик Василису водить он будет сам, благо, свободный режим в Академии никто не отменял. А на случай отъездов подыщет няню.

– А если она заболеет?

– Так у меня есть Макс.

Макс, одноклассник Дмитрия по прозвищу Люцифер, заведовал хирургическим отделением в детской больнице и помогал всем, кто к нему обращался. Огромного роста, краснолицый и громогласный, он постоянно переходил с русского, как он выражался, на «латынь», то есть матерился через слово и утверждал, что доктор, особенно хирург, просто обязан быть циником, иначе станет профессионально непригодным. Но если в его руки попадал ребенок, можно было не беспокоиться за его судьбу.

– А чем ты будешь ее кормить?

Вот это был вопрос по существу. ДН умел пожарить яичницу, сварить картошку или макароны. И это все. Питался он полуфабрикатами из ближайшего супермаркета.

Ну, что ж, он купит поваренную книгу и будет учиться готовить с нуля. Если строго следовать правилам, можно освоить все что угодно.

На самом деле, единственное, что его волновало по-настоящему, так это потеря двух-трех часов с утра. Драгоценных часов ничем не возмущаемой тишины, которые делают весь день. Привычку садиться за письменный стол сразу по пробуждении, не притрагиваясь к еде и даже иногда не умываясь, он воспринял от деда, который тоже всегда работал по утрам и говорил, что завтрак еще нужно заслужить.

Утром ДН был глух и нем, вслушиваясь лишь в сложную алгебраическую симфонию внутри себя. Он никогда не назначал встреч раньше полудня. Он мог бы даже уволиться, если бы его вдруг обязали ходить в институт к девяти.

Но теперь он с удивлением обнаружил, что ради Васи готов пожертвовать даже священным утром.

А Хельга подвела итог.

– Тебе в любом случае не отдадут Василису. В органах опеки скажут: ребенку нужна мать!

Да и вообще она была уверена, что в поединке разума и неизвестно откуда взявшихся чувств у ДН победит разум. Хельга считала своего партнера исключительно рациональным существом. Но она так же, как в свое время Митин дед, несколько ошибалась на его счет.

Дмитрий далеко не всегда руководствовался доводами разума. Даже порой сознательно отметал их. Только доверившись интуиции, он мог расслышать в многоголосом шуме чистые, как безупречно извлеченный музыкальный звук, математические фразы.

В случае с Василисой разум надо было просто лишить голоса. Все рациональные доводы свидетельствовали бы против ее удочерения. Поэтому он долго не раздумывал, где поставить запятую в предложении

Забрать, нельзя оставить.

Паша с Дашей просто не оставили ему выбора.

6

Слухи о рассеянности ученых мужей, в особенности математиков, ДН считал изрядным преувеличением, хотя и сам бывал свидетелем подобных выпадений из реальности. Однажды его аспиранта, только что ставшего отцом, спросили, кто у него родился, мальчик или девочка. Тот, пребывая мысленно в иных мирах, ответил: «девочка», а немного погодя, очнувшись, – «мальчик».