Горькая щечка
1
Он усадил ее в машину, пристегнул и осторожно – не прищемить бы тоненькие пальчики – защелкнул дверь. С детским креслом он все же ошибся, для Василисы оно слишком велико, хотя рассчитано на ее возраст, пять-шесть лет. Что делать – Дмитрий Николаевич Брусянский, или ДН, как называют его младшие коллеги, доверяет цифрам больше, чем глазам, и этот алгоритм уже не изменить.
Однако к переменам ее личика он очень чуток. Сейчас оно заледенело в ожидании. Вася пока не знает, хорошего или плохого. Неизвестного. Хотя и к радости она готова. Для радости нужна самая малость – конфета, крошечная куколка, брелок с сердечком. Она и много лет спустя будет ценить эти ничтожные презенты.
ДН вручил ей шоколадное яйцо, но Василиса даже не сняла с него фольгу. Так и сидела, как он ее устроил, зажав киндер-сюрприз в ладошках.
– Ну, что, поехали, малыш? – спросил он, глянув в зеркало заднего вида.
Она кивнула, губки сжаты. ДН отъехал от ворот. Он трусил гораздо больше Васи. Он не умеет говорить с детьми, не знает, как с ними управляться. Зачем же он тогда решился взять детеныша, и не на час, не на день – навсегда?
Права была женщина с холодноватым именем Хельга. Человек – не муравей, не может нести груз тяжелее себя. Особенно если этот человек один, и вечером, когда он возвращается домой, окна его квартиры пусты и темны.
Несколько перекрестков, и они на трассе. Вчера была метель, а ночью потеплело, снег раскис и пропитался грязью. Теперь дорога – горький шоколад. Когда он утром ехал в Каменск, встречная машина едва не вылетела с трассы, наверное, легкомысленный водитель не поменял резину. ДН всегда переобувался вовремя, но все равно сегодня он не станет гнать, поедет в правой полосе, не превышая скорости потока. Впервые у него в автомобиле следует ребенок. Василиса.
ДН мог бы забрать ее еще вчера, спустя положенные дни после вынесения судебного решения. Но накануне ему вручили золотую медаль по случаю очередного академического юбилея, и в числе других лауреатов он был обязан выступить с докладом. Торжественное заседание проходило в здании бывшего дома политпросвещения: фасад с массивными колоннами – гладкими и желтоватыми, как бивни ископаемого мамонта; огромный тускло освещенный зал, наглухо занавешенный от мира складчатыми шторами, и кумачовая трибуна, над которой из близкой памяти взмывали три профиля вождей. Реставрация, дежавю.
ДН не придавал особого значения наградам, тем более символическим, не обремененным денежной составляющей. Но к выступлению он подготовился на совесть, как всегда. Теорема о классификации простых конечных групп – то, чем он занимался в последние три десятилетия, – могла заинтересовать лишь узкий круг алгебраистов, а среди слушателей были представители многих других наук. Поэтому он начал с истории двадцатилетнего Эвариста Галуа, который набросал основы теории, произведшей революцию в математике, накануне дуэли, где был смертельно ранен. А затем плавно перешел к перипетиям доказательства теоремы уже в двадцатом веке, не углубляясь в детали. Но старался он зря, потому что организаторы торжеств перед началом лекций устроили фуршет, и большинство участников не вернулись в зал после окончания перерыва, продолжив оживленное вращение вокруг столов, щедро уставленных напитками.
Сосредоточившись на нескольких лицах в первых рядах, ДН стойко договорил до конца, одновременно упражняясь про себя в употреблении ненормативной лексики. Вместо того чтобы метать тут бисер перед пустыми креслами, он мог бы уже мчаться в Каменск за Васей. Даже один день имеет значение для того, кто, лежа на казенной койке и глядя в пластиковый потолок, надеется, но не верит, что за ним приедут и заберут домой.
Нянечка в детдоме говорила ему, что Вася никогда не спит в сончас, даже не закрывает глаза, но если к ней подходят, зажмуривается изо всех сил. ДН тогда представил, как у нее отчаянно дрожат ресницы.
Он включил радио, надеясь найти какую-нибудь детскую волну, чтобы развлечь Васю. Но вместо этого попал на сообщение о том, что остряки «Шарли Эбдо», недавно поглумившиеся над питерцами, взорванными в самолете над Синаем, теперь опубликовали карикатуру на гибель своих собственных сограждан в театре «Батаклан». ДН, пару минут послушав, выключил радио.
Что нового узнает он из ленты новостей? Что мир безумен и ужасен? Это не новость. Это аксиома. Утверждение, не нуждающееся в доказательстве.
До встречи с Лидией он всегда ездил в тишине, поскольку любимая им классика слишком завладевала его вниманием, отвлекая от дороги, а увлечение рок-музыкой, которым в юности были охвачены все сверстники, ДН почти не коснулось. Он был пленен иной стихией – цифр и символов, греческих и латинских букв и их логических сплетений. Теперь же, с легкой руки Лидии, ДН вдруг пристрастился к хеви-металл. Тронувшись с места, они тотчас же выпускали какого-нибудь джинна из бутылки —Led Zeppelin, Deep Purple, Uriah Heep, и бушевавший музыкальный ураган не только не мешал вести автомобиль, но придавал процессу четкость, заданную барабанным боем, и поддерживал драйв, чтобы не терять сцепление с дорогой.
Встретит ли их дома Лидия?
Он ни о чем ее не спрашивал. Этот вопрос, как и возможные ответы на него, существовал лишь в бессловесной форме. Он просто представлял свое окно либо светящимся и теплым, либо же темным и пустым.
Быть или не быть? Затеплится ли окно?
2
О том, что Паша с Дашей решили взять детдомовскую девочку, ДН узнал от Хельги прошлым летом. Они сидели на песке у озера под розоватым солнцем, окутанным матовой дымкой. Или слегка припудренным пеплом. Он точно помнил дату – 17 июля, потому что в этот день какие-то ублюдки сбили над Донецком малайзийский «Боинг». Но в тот момент о самолете никто еще не знал.
– Нашлись родители, тем более приемные! Они-же-сами-дети! – воскликнула с досадой Хельга и пошла к воде, как будто бы желая смыть с себя ответственность за чужое неразумное решение.
Сын Хельги Паша и жена его Даша были взрослыми, весьма успешными в своих профессиях людьми. Вот только деток бог им почему-то не давал – то ли считал их не готовыми, а может, по другим причинам. Однако Паша с Дашей решили проявить свободу воли. Вернее, решила Даша, побывав в детдоме, где их компания устраивала благотворительные акции. Она мгновенно вспыхнула идеей взять на воспитание ребенка, обратила в свою веру податливого Пашу и принялась с недюжинной энергией осуществлять проект.
ДН сидел на остывающем песке и наблюдал, как его женщина, Ольга Витальевна Хейновен, в близком кругу именующая себя Хельгой, выходит из воды. Диктат июльского солнца уже ослаб, гладь озера за ее спиной, как бок огромной рыбы, переливалась перламутром.
Что ей сказать? И стоит ли что-либо говорить?
Свои отношения они давно определили как гостевой брак и оба соблюдали правила сосуществования в таком союзе. Прежде всего – не задавать лишних вопросов и не высказывать своего мнения, если тебя не спрашивают. Тем более что Дмитрий Николаевич не знал, как он относится к усыновлению ребенка. Вообще к детям.
Семь лет назад он похоронил маму, потом ее любимую кошку и жил с тех пор один в просторной и пустой квартире, доставшейся ему от деда. С женой они давно расстались по обоюдному согласию, и больше он никого не заводил – ни жен, ни животных, хотя мечтал о бессловесном друге. Только мечтал, потому что слова французского писателя о том, что мы в ответе за тех, кого приручили, ДН понимал в строгом математическом смысле. Ему просто не с кем было бы оставить этого друга на время отъездов.
Но мысль о том, что у него может появиться хотя бы гостевая внучка, была уютной, теплой.
Духоподъемной.
Его приятель Глеб рассказывал, как по субботам развозит троих внуков по занятиям – спортивным, музыкальным, и график этот был настолько плотен, что успеть повсюду позволяли только тщательно продуманный маршрут и точный временной расчет. В комбинаторике есть знаменитая задача коммивояжера, которому необходимо найти кратчайший путь обхода многих точек с возвращением в исходную за наименьшее время. ДН бы с радостью решал задачу коммивояжера для маленького существа.
