Здесь всегда было слишком много народу. Место напоминало файе вокзала, где толпятся люди, галдят, толкают друг друга, боясь опоздать на поезд.

Марина уверенно протискивалась через толпу, и когда увидела Женю стоящую возле стены, схватила ее за руку и потащила к барной стойке.

– Там нет мест.

Марина усмехнулась. Каждый ее поход в Nemo был выходом в свет. Она специально покупала новое платье и делала прическу. Сегодня на ней было черное облегающее платье с внушительным декольте, она не собиралась его прятать в этой безвестной толпе.

Она подошла к стойке, поманила бармена, что-то шепнула ему, припав к его уху. Тот посмотрел на нее с улыбкой, и тут же освободил для них места.

– Не для того, я так разоделась, чтобы стоять у стены. – Сказала она, легко запрыгнув на барный стул и щелкнула пальцами:

– Два джина с тоником.

Петя, как-то сказал, что для игрока в покера, Женя слишком плохо разбирается в людях. И это от части, было правдой. Первое, а иногда и второе впечатление о человеке у нее всегда было ошибочным. Так вышло и с Мариной. Тогда на вечеринке у Макса, она показалась Жене состоятельной особой, в ней чувствовался класс, когда одежда, взмах волос, поза и манера держаться на публике – все выдавало в ней девушку из высших слоев общества. Но Марина таковой не была, она просто любила носить маски.

Марина Белкина всю жизнь прожила в двенадцати метровой комнате, с мамой и бабушкой. То, что внешность бывает обманчивой, было как раз про нее. Высокая блондинка с длинными кудрявыми волосами и кукольным лицом, она сама поступила на бюджетное отделение экономического факультета КГУ, когда конкурс был четырнадцать человек на место. Там она познакомилась с Максом.

Она подводила глаза исключительно жидкой черной подводкой, отчего ее круглые глаза приобретали какой-то кошачий блеск. В ней была женственность, и все мужчины без исключения сами открывали перед ней двери и целовали руки. Но вместе с тем, она была самой заядлой феминисткой, громче всех кричала и протестовала против слепого подчинения мужчинам. Взгляды ее были резко экстремистскими, потому что в то время в сибирской глубинке феминизм был совсем не в почете. И учитывая все перечисленное, для Жени самое удивительное в ней, было то, что она никогда не играла в покер.

Марина широко улыбалась кому-то, находящемуся за Жениной спиной, закинув голову и чуть взъерша свои кудри.

– Какая удача! – Воскликнул Эрнест Николаевич, и радостно вскинул руки. – Сразу две прелестницы. – Никто не знал, чем он зарабатывает на жизнь, но выглядел он всегда как английский франт, с подстриженной седой бородкой и в идеально сидящем по фигуре костюме. Казалось, вот выйдет он сейчас из Nemo и поедет в свое небольшое поместье с садом и летним домиком.

– Ах, Эрнест Николаевич, вы же знаете, я не кокетка, – сказала Марина, Женя невольно улыбнулась, потому что кокетка было ее второе имя, – но до чего же приятно, что кто-то замечает прекрасное.

– Вы ошибаетесь Мариночка, заметили все, но только я соизволил озвучить.

– Где уж там, – вздохнула она, – все уставились в свои карты.

– И не думайте, вы блистаете, как сама Грета Гарбо. Какая осанка, какой взгляд.

И отвешав дюжину комплементов, Эрнест Николаевич медленно уплыл в свои сады, расхваливать кого-то другого.

– Ну, ничего себе, сама Грета Гарбо! – Женя посмотрела на нее, прищурив глаза. – А ведь действительно что-то есть. И на что ты променяла карьеру кинодивы?

– Начнем с того, что я и сейчас запросто могу ей стать, – сказала Марина с наигранной надменностью. – Но, нет, мне это просто не нужно.

– Да. Ты слишком часто переигрываешь. – Ее врожденная тактичность с Мариной куда-то пропадала, и она пришла к выводу, что это признак духовного родства.

– Вот певицей, возможно. Но если честно, внимание и интерес – это все такие пустяки. Куда важнее то, что, будучи кинозвездой, ты не думаешь о том, что нужно за что-то платить, и ты и твои дети, да и твои внуки, я уверена, обеспечены на годы вперед. Вон посмотри на Макса, – Женя обернулась, он сидел за игровым столом, что-то рассказывал, бурно жестикулируя, – был бы он таким щедрым и жизнерадостным, не родись он с серебряной ложкой во рту? И не имей он стабильный доход в виде процентов со своего вклада?

– Не всем нужно хватать с неба звезды.

– Возможно, – сказала Марина. – А что на счет тебя? Так и вижу, как этот гордый птенчик грезил о сцене.

– Я? Ты что?

– Обычно вот такие, как ты, с тихим омутом и становятся актрисами.

– Полная чушь. Никакой актрисой я быть не хотела. В детстве мне так запали в душу фильмы о молодом Индиане Джонсе, с Шоном Патриком Флэнери, а другие фильмы, что я никем себя не видела кроме как археологом. Поэтому и пошла учиться на исторический. – Она допила бокал и подала знак бармену, чтобы он обновил коктейль, – Но после летней практики, я поняла, что на раскопки в Древнем Египте надеяться не стоит, да и месяц жилья в полевых условиях окончательно убедили меня, что рассчитывать я могу только на должность учительницы истории.

– Как прозаично.

Мужчина, сидевший рядом, глубоко склонился над барной стойкой, что-то бубнил, и источал запах крепкого перегара. Женя повернулась к нему, он выронил бокал из рук, тот ударился о столешницу, но не разбился, жидкость, что он пил вытекла, она не успела убрать руку и замочила пальцы. Он схватил ее за руку с какой-то дикой прытью и произнес:

– Я теперь вижу всех отчаявшихся, у них в глазах какой-то нездоровый блеск, это блеск наживы, ослепляющий. – Его черные волосы были взъерошены. Взгляд молодой, но лицо изрешечено морщинами.

– Что вы несете? – вмешалась Марина. – Уберите свои руки. Я вызову охрану.

– Вон, – он не слушал, и как слепец указал на стол, что был позади, – посмотри, малец совсем плох.

Они обе повернулись и увидели Макса. В игре он обычно преображался, ему по обыкновению везло, как везет лихим парням, не знающим страха. Он был из тех, кто мог сделать ререйз на одномастных 2 и 3 из дальней позиции. И когда игра шла слишком плавно, ему обычно становилось скучно. Он развлекал себя разговорами, рассказами, расспросами. Но часто люди за столом были необщительными. И казалось, как раз сейчас был такой момент. Макс сидел, подперев голову рукой, взгляд его был пустой куда-то в центр стола.

– Ничего подобного, – фыркнула Марина.

– Смотрите, смотрите, у него что-то щелкнуло. Он готов.

Они пробрались к столу, но плохо видели Макса, вид заслоняла парочка толстяков, не снявших куртки.

За соседним столом разгневанная дамочка кричала на своего спутника:

– Какого черта! Ты издеваешься? – Вена на ее шее разбухала, а красная помада натягивалась на губах, искажая все лицо, – ты ставил, чтобы просто так сбросить! Ты обещал мне выиграть, обещал! – верещала она.

За время игры Макс удвоил стек. Скучно звенели фишки. Какой-то парень сделал рейз, большой тучный мужчина на дальней позиции перебил его ставку. Макс с большого блайнда заколировал. Он смотрел на мужчину на дальней позиции. Тот был одет, как когда-то одевались в восьмидесятых, странный вытертый свитер, очки с толстыми диоптриями, тучный с большим круглым лицом. В Красноярске его знали все – это был Илья Крячко – член законодательного собрания Красноярского края. Крячко редко блефовал и если уж играл, это значило только то, что у него сильная рука.

Представьте – вы играете за столом, очень спокойным столом. Унылые сороколетние мужчины просто устали от жизни, чтобы играть дерзко. У вас два туза, минус только в том, что вы не в выигрышной позиции за столом. И вот на флопе открывается еще один туз, бубновый острый туз, и в придачу дама пик и дама треф. Что-то же у Крячко? Два короля? Но какая разница у вас уже фул хауз на тузах и дамах, это натс, лучше не бывает. Открывается терн – десятка пик. Крячко делает ререйз с половину вашего банка и вы, конечно же, идете олл-ин. И вот в те секунды, пока открывается ривер, вы думаете, что же у него может быть? Король пик. Крячко небрежно почесывает свою макушку и выдвигает весь свой стек вперед. В банке двести тысяч рублей. И бросает ключи от своей машины в центр стола.