– Битлз! Роллинг Стоунз! – продолжал кричать папа, искренне веруя, что иностранец так лучше его понимает, тыча пальцем в знакомые физиономии на фотографиях.

Ой, что тут началось! Пролетарии двух стран немедленно объединились на общей любви к ритмам молодости, а значит, счастья. А мы с мамой получили возможность посекретничать на кухне.

– Не слушай никого, доча, езжай. Мужчина он, сразу видно, хороший. Ивана в люди выведешь, доченьке поможешь, сама поживёшь как человек, да и мир посмотришь. А мы справимся, не переживай! Продадим огород, на кой он нужен, пенсия у отца хорошая, проживём!

О, мои дорогие, любимые, готовые на самопожертвование ради своих детей и внуков, родители! Я пишу эти строки, и слёзы текут по моим щекам.

Под большим впечатлением от тёплого приёма, оправившийся от страха быть погибшим на чужбине, Леопольд стоял на балконе моего шестого этажа, любуясь закатом и покуривая свою неизменную сигаретку.

– Вот это по-русски! Первый раз такое вижу, – промолвил он, глядя куда-то вниз. – Светушка, иди сюда!

Я облокотилась о перила. Внизу на заднем дворе расположился рейсовый автобус ПАЗ. Его хозяин, он же водитель, ставил автобус под окнами дома, и в тёплое время года сам же его ремонтировал с помощью мата и лома. В этот вечер ему помогал ещё один Данила-мастер в промасленных рабочих штанах и высоких резиновых сапогах.

Мужики разбортировали колесо. Засунув монтировку между резиной и обручем, они стучали по ней молотком и давили резиновыми сапогами. В радиусе трёх метров на земле лежали тряпки, верёвки, различные инструменты, в которых лично я не разбиралась.

– Такой народ не победить, – удовлетворённо констатировал Лео, часто рассуждавший на тему о том, какими дураками были немцы, когда вздумали идти войной на эту необъятную и жутко холодную страну. – Это надо же, своими руками! У нас никто бы так не смог, чуть что – на шиномонтаж.

Лично я ничего необычного в трудах наших водителей не увидела, но за Отчизну была горда.

Мужики, попотев с перекурами часа два, поставили колесо на место, и Лёвушка наконец-то перестал бегать из комнаты к балкону, оставив свой наблюдательный пост до завтра.

На другой день с утра пораньше, сварив кофе, предусмотрительно привезённый с собой вместе с компактной кофеваркой, он уже опять стоял на своём посту, удивлённо наблюдая движение разношёрстного народа, спешившего по своим делам.

Особенно поразили Леопольда наши женщины. По-весеннему нарядные, с уложенными причёсками, ярким макияжем и в обуви на высоких каблуках.

– Неужели у вас так запросто гуляют по улицам женщины лёгкого поведения? – спрашивал озадаченный Лео. – И почему утром?

Леопольд никак не мог понять, что ковылять на шпильках, проваливаясь каблуками в трещины тротуара – это наша российская забава. И что русским женщинам совсем не лень проснуться на час раньше, чтобы навести марафет, как перед выходом на сцену.

Когда я всё же пояснила ему, что это обычные жёны и матери, он удивился ещё больше.

– А это тогда кто? – вопрошал он, указывая на неряшливо одетых мужиков в спортивных штанах, которые несли в грязных клетчатых сумках пустые бутылки и притопнутые ногой жестяные банки в ларёк сдачи вторсырья.

– А это их мужья, – пригвоздила я Леопольда. – Сядь на табуретку, не высовывайся, а то всех соседей переполошишь.

Но он уже собирался по делам, первым делом, как говорится, самолёты. В нашем случае – подготовка документов к женитьбе по списку, выданному в его немецком ЗАГСе.

Граждане, выросшие в советский период, знают, что оформление и получение разного рода документов – задача непростая.

Никаких интернет-порталов тогда не было. Были километровые очереди в различные «окошки», где мы стояли часами, иногда переругиваясь с лезшими по головам, чтобы «только спросить».

Поэтому к сбору документов я была готова. А Леопольд, естественно, нет.

Этот день он запомнил на всю жизнь. Холодные полуподвалы архивов, мраморные лестницы городской администрации, ободранные дерматиновые диваны в приёмной нотариусов, закрытые на ключ туалеты и отсутствие кафетериев вблизи данных учреждений.

И, главное, толпы посетителей с озабоченными лицами.

– Светушка, что здесь делают все эти люди? – громко вопрошал он на чистом немецком языке, обескураженный непонятной ситуацией в наших казённых учреждениях, где в обычный рабочий день уныло мается по коридорам такое большое количество трудоспособных с виду граждан.

– То же, что и мы. Иди лучше, покури, – пыталась я спровадить Лео, ругая себя за идиотскую идею взять его с собой. Но с другой стороны, не оставишь же его дома одного?

Единственным препятствием на пути к нашему счастью оказалась «Справка о брачной правоспособности» – документ, доселе неизвестный должностным лицам нашего города.

– Что это за справка такая? Первый раз слышу, – объявила замдиректора нашего ЗАГСа не допускающим возражений голосом, боковым зрением не выпуская из виду экзотичного седобородого иностранца.

– Я не знаю. Судя по названию, что мне разрешено вступить в брак или что я в данный момент не замужем.

– Девушка, не морочьте мне голову, – ухмыльнулась она моей бестолковости. – Если вам есть восемнадцать (а по моему виду было ясно, что есть, и уже очень давно), то вам разрешено вступать в брак автоматически. А замужем вы или нет – откуда мне знать? В нашем городе я ещё могу посмотреть, а данных за всю страну у нас нет!

– Что же мне делать? – умоляюще всхлипнула я. – Они требуют!

При слове «они» служительница Амура покосилась на Лео, который озабочено вращал глазами, чуя, что дело не ладится.

Нахмурив лоб под грузом ответственности перед лицом иностранного гостя за благообразный имидж Дворца бракосочетаний, дама решилась на телефонный звонок начальству.

Отвернувшись от нас на крутящемся стуле, она наклонилась почти под крышку письменного стола, хотя акустика от этих манёвров не пострадала. «Гражданка сочетается браком с гражданином Германии… Нет, не у нас… Справка о брачной правоспособности…»

– Вот что, девушка, – повесила она трубку. – Обращайтесь за справкой к тем, кто её от вас требует, то есть к немецким коллегам. Больше ничем, извините.

Домой мы прибыли уже под вечер, и под шипение кофеварочной машины я вяло отбивалась от недоуменного Леопольда, озадаченного таким огромным количеством людей, которые в обычный понедельник вместо того, чтобы содействовать экономическому развитию страны и находиться на работе, толкутся в присутственных местах.

Да уж, с Германией не сравнить, – вспоминала я свою поездку.

Пережив утреннее движение автомобилей с шести до восьми часов утра, маленький немецкий город буквально замирал, не считая проснувшихся ещё в пять, но ждущих своего часа пенсионеров.

С шестнадцати до восемнадцати город ещё раз переживал нашествие спешащих к домашнему очагу автомобилистов, часов до семи вечера ещё можно было увидеть припоздавших с покупками припаркованные около супермаркета авто, и – тишина.

Ни шороха, ни звука, как сказал бы поэт.

Но это там, у них. Почему наш российский народ копошился целый день вне пределов дома и рабочего места, я не знала. Попыталась пролепетать что-то про свою работу:

– Ну вот, смотри, например, медсестра. Она работает по сменам.

На что недовольный Леопольд съязвил, что «никогда не видел столько праздношатающихся вместе медсестёр», и прочее, и прочее.

Нашу полемику прервали стуки молотка по монтировке, раздавшиеся внизу под балконом. Охваченный смутным предчувствием наступающего дежавю, Лёвушка поспешил к балконной двери.

Так и есть! Водила ПАЗика и его промасленный сотоварищ разбортировали то же самое, вчерашнее колесо.

Как говорила моя бабушка, учившая меня жизни русскими народными пословицами, ночная кукушка дневную перекукует.