Линии телефонной связи в нашем городке испытывали сверхнагрузку, разнося по бюргерам и бюргершам последние городские сплетни.

Я же, по простоте душевной, готовила место для кошек, рвалась по ночам ловить с поличным искателей сокровищ и изучала цены на недвижимость в местной газете.

Но никому из нас так и не удалось вывести Леопольда из равновесия.

Вычитав из местной газеты дату и время похорон, мы приехали в небольшую капеллу и заняли места в переднем ряду. Леопольд держался ровно и только кивал в ответ на соболезнования. Его мама – худенькая дама 85 лет, живущая отдельно на вдовью пенсию, – с интересом вертела головой в разные стороны, выискивая знакомые лица и радуясь возможности пообщаться с людьми.

Немногочисленные скорбящие шептались о том, что городская администрация хоронила дядю за свой свой счёт. Укоризненные взоры старушек, единственным развлечением которых остались встречи на похоронах друг друга, были обращены в сторону Леопольда. Так что по окончании официальной части мы удалились по-английски.

Мне запомнилась миловидная женщина в чёрном, новая соседка дядюшки. Окружённая тремя малолетними детьми, она тоже подходила к Лео. Пробормотав: «Мне очень жаль», она ушла так же тихо, как и появилась минутой раньше в полуосвещённом проходе церкви.

В последующие две недели тема дядюшкиного наследства Леопольдом не поднималась. И только по тому, как резво Лёвушка встречал почтальона по утрам, мне было ясно, что развязка впереди.

Наконец пришла бумага из суда.

Лео бросил на меня заинтригованный взгляд и нарочито медленно разрезал конверт ножиком для бумаг. По мере чтения документа выражение лица его менялось: любопытство, удивление, возмущение…

В итоге он разразился гомерическим хохотом и, размахивая перед моим носом бланком с синей печатью, возгласил:

– Я так и знал! Садись, а то упадёшь. Дядя Роберт написал завещание! Всё его имущество достаётся молодой соседке, купившей несколько лет назад домишко неподалёку. Ах, старый лис! То-то он пропал из виду…

Лео продолжал свою гневную речь, но я уже не слышала, какими эпитетами он награждал своего любимого дядюшку. Корона тихо сползала с моей головы, и мне становилось понятно, почему Леопольд так решительно отказывался раньше времени объявлять себя наследником.

– Представь себе, – заявил мне в итоге Лео, – что я оплатил бы похороны дяди. Это, между прочим, с поминками тысяч пять, не меньше. Кто бы вернул мне эти деньги? Ведь это была бы моя личная инициатива, – ну и плати на здоровье! А если бы я ещё привёз домой двух кошек и сидел бы по ночам в кустах, выслеживая искателей сокровищ на «нашей» территории, то сейчас радости всей округи не было бы предела.

Неясным остался вопрос: знали ли получившие наследство лица о завещании? По крайней мере, они сидели тихо, как мыши.

А я задалась вопросом: так кто же они, эти немецкие мужчины, – расчётливые «себе на уме» бюргеры или всё же искренние романтики, как показалось мне вначале?

Смогла ли я за короткий срок полюбить этого малознакомого жителя абсолютно чужого для меня мира? Я думала, что нет. Но почему-то, медленно проходя через зону дьюти-фри и рассеянно скользя глазами по прилавкам с мировыми трендами, я чувствовала, как сжималось моё сердце и текли по щекам слёзы.

Прощание в аэропорту было настолько трогательным, что я не удержалась и разревелась, глядя в два бездонных озера печали на его лице.

Я глубоко вздохнула, неосознанно наслаждаясь запахами парфюмерного отдела, и вытерла слёзы. Я боялась ошибиться, или лучше сказать – мне нельзя было больше ошибаться. Ну правда, хватит уже.

Принимая его игру и делая вид, что всё идёт по плану, в глубине души я не была уверена, насколько всё это серьёзно с его стороны? А главное, с моей? Готова ли я поменять нашу с Иваном жизнь на все сто восемьдесят градусов?

Официального предложения он мне не делал. По крайней мере, не вставал на одно колено или что-то в этом роде. Для него это оказалось как бы само собой разумеющимся – раз я приехала, раз у нас секс, а главное, раз он показал мне свои скоросшиватели с домашней бухгалтерией, – значит, намерен жениться.

Так объяснила мне тётя Ира, прожившая в своё время несколько лет в восточной Германии:

– Немец никогда не посвятит постороннего человека в свои денежные дела. Факт того, что он пытался ввести тебя в курс своего финансового положения, говорит обо всём. Короче, готовься к свадьбе.

А я ещё и думать-то на эту тему не начала.

Я вспоминала тихие домашние вечера с этим беспрерывно курящим и много говорящим немцем, уютный диван и широкие кресла в зале, мелькающие картинки иностранного телевидения в его старомодно обставленной квартире и пыталась представить себя его женой, хозяйкой.

На самом деле, мне с ним было уютно. Но гораздо важнее собственного уюта было то, что он принимал моего сына. Не просто говорил, какой он хороший мальчик, а строил планы насчёт учёбы, кружков и будущей профессии.

Когда я звонила Ване и ласково называла его то Ванечка, то Иван, а то Иванушка, он удивлялся – так как же мальчика зовут? И я рассказывала ему, что русское имя имеет много вариантов в быту. Так на свет появились Светушка и Лёвушка, ставшие впоследствии нашими привычными обращениями друг к другу.

В слове «Светушка» ударение он ставил на букву «у», и это казалось смешно:

– Све-ту́шка, Све-ту́шка.

– Никакая я тебе не тушка!

Но слово прижилось.

Я ещё не успела добраться до дому, как Леопольд сообщил мне:

– Я ходил узнавать насчёт регистрации брака. Нужно подготовить кучу документов! Беру отпуск и еду к тебе.

Что же, пришло время позвонить моим подругам и раскрыть карты:

– Приезжайте, девочки, я кажется, опять выхожу замуж.

Первой на семейный совет примчалась Марьяна. Вообще-то, в школе она звалась просто Маша. В наше пионерское время это имя было ужасно немодно и звучало как-то по-деревенски. Бедная Маша страдала по полной программе, и все выражения типа «Манька с мыльного завода» или укоризненное «Ну ты и Маша!» воспринимала на свой счёт.

Поэтому, освободившись наконец-то от всезнающих и вездесущих одноклассников и став студенткой художественного училища, она стала представляться именем Марьяна, что звучало очень круто.

– Так, садись, рассказывай, – громовым голосом скомандовала Марьяна – Я знала, что здесь что-то не чисто, две недели ни ответа ни привета. Ты с ума сошла, почему тайком? А если бы пропала?

– Родители знали, – пролепетала я в своё оправдание, ёрзая на стуле, как школьница, застигнутая врасплох с запиской неприличного содержания.

– Признавайся – было?

– Ну ясное дело, чего бы он меня приглашал. Он же не турфирма, чтобы просто так возить меня по достопримечательностям.

– Ой, ну рассказывай, – глаз Марьяны загорелся, – лучше наших? Дастишь-фантастишь?

– Отстань, Маш, ну ей Богу, не до этого. Нормально всё, если хочешь знать. Тут проблема в другом. Он в ЗАГС уже сходил, всё узнал про документы. Приезжает через неделю.

Лицо Марьяны вытянулось, и выражение любопытства в глазах сменилось недоверием.

– Да ла-а-адно, – протянула она, – Не может быть. Ты чего там с ним сделала? Нет, это всё ненормально. Светка, пока ты не вляпалась по уши, надо разобраться в ситуации. Теперь без дураков, выкладывай всё начистоту.

Возникшая в дверях Ритуля оглядела нас с нескрываемым любопытством: =Ой, а что это у вас такие лица?

– Светик собралась замуж за немца, – уже оправившись от первого шока, отчеканила каждое слово Марьяна.

– Да ну?!

– Ну да.

– И что же нам теперь делать?

Но в умной голове у Марьяны уже сложился план моего спасения.

– Сейчас мы разложим его по полочкам, и я докажу тебе абсолютную невозможность этой безумной затеи.

Мы сидели за кухонным столом, и я представляла Марьяну в роли судьи, Ритулю в роли адвоката, а себя саму, естественно, в роли обвиняемого.