Ох… дом, она пахнет уютом и домом. Только сейчас спрашиваю, как ее зовут.

– Света Кутергина.

– Официально. Артем Меньшиков.

И почему только сейчас?

– Я так в кантачике зовусь, – присовокупила девочка.

– Подумаю, – говорю.

– О чем?

– Добавлять тебя или нет.

– Ого, посмотрите на него, – она улыбается.

– Тебе здесь как – нравится, Света?

– Ну. Тебе честно или как?

– Знаешь, понять бы самому, чего я хочу услышать сейчас.

– Ладно. Нравится, только необычно все – пьют тут круто.

– Я бы тоже удивлялся, если б сам так не пил.

– Ничего. Ты еще держишься бодрячком.

– Стараюсь.

– А тебе здесь как? – спрашивает Света.

Хочется ответить, что она мне весь праздник портит своим присутствием, потому что кроме как о ней, я ни о чем не думаю.

– Скучно, – говорю.

– А остальным похоже нравится…

Она смотрит на ребят, громкой кучей ворвавшихся в квартирку, поправляет волосы и подтягивается ко мне почти вплотную. Я ощущаю аромат ее лица, ресниц, волос на голове, помады на губах, она трогает мою рубашку и говорит, что ей нравится ее стиль – синяя в белую клетку или белая в синюю. Моя любимая.

– Чем ты занимаешься? – спрашивает.

Смущенным легче говорить, когда в руках стакан – это все неуверенные в себе ребята знают, а сейчас я просто сама неуверенность, поэтому беру стакан с какой-то жижей и отпиваю – там просто три или больше соков намешано.

– Да ничем не занимаюсь. Читаю, хожу в школу, все дела.

Поднятой бровью она выказывает удивление.

– Так ты еще в школе?

– Эм… В одиннадцатом классе, мне семнадцать, почти восемнадцать.

– Ну я думала ты старше… просто ты выглядишь лет на двадцать-двадцать два. Ты такой высокий, вот я и подумала… школьник… блин, школьник!

– Приплыли! Ну все тогда, конец интрижки.

Она прижимается к моему плечу и вглядывается.

– У тебя красивые глаза, мне нравятся. Не страшно, что ты маленький. Я люблю школьников.

– Роскошно. Не думаю, что это прокатит – ты быстро меняешь мнение. Тебе-то самой сколько?

– Не-а, – говорит она, – не прилично спрашивать такое у девушки.

– Двадцать семь?

– Не порть о себе впечатление. Куришь?

– Да.

Она мило потягивается, проводит пальцами по пряди моих волос и подтягивает к себе.

– Красавец мой, правда, пойдем к парням, я хоть одну сигарету должна ведь выкурить и отдохнуть от ваших пельменей – вы все равно не едите, только пьете, зря я только у плиты стояла.

– Уговорила.

Тогда я не курил так много, брал сигарету, когда напивался или думал, что скоро напьюсь, поэтому совершенно не понимал трезво и рассудительно, как может развести неподготовленного человека куча сигарет, выкуренных подряд. Я смотрю, как Света зажигает свою тонкую сигаретку и курит очень медленно, а я же стараюсь заполнить время и курю по две или даже три сигареты, и это все для того, чтобы остаться с ней занятым и не стоять, как дурак, не зная, куда деть руки, а вот она, кажется, меня раскусила, потому что смеялась всякий раз, когда я стрелял новую палочку с отравой.

–Хобби есть? – спрашивает.

– Ну. Проза. И только она.

– Значит пишешь?

– А тебе бы понравилось, будь это так?

– Ну, странный ответ, Артем, ты что-то увиливаешь.

Она улыбнулась. Ведет себя, будто что-то знает.

– Я имел ввиду, что читаю прозу. А про писать – не пробовал ничего большого, только дневники, стихи там. Всякие.

– Стихи и я пишу, все пишут.

– Еще рассказы, – вру я.

– Хм, стильный писатель рассказов. Молодой, красивый писатель.

– Ну почти.

– Мне нравится образ. Сохраню, с твоего позволения.

– Дама, – говорю, – я заведен.

И ответом была улыбка.

8

В рамках времени – несколько минут, но в рамках времени романтика – вечность;

так вот через вечность я перестал ее стесняться, как будто от нее зависит все на свете, и сразу появилось ощущение, что знаю ее уже очень давно: откуда-то пришло понимание, что именно нужно ей сказать, чтобы рассмешить. Ныне вдруг уверен, что ей понравится мой комплимент, моя шутка, любая моя фраза ей зайдет – я просто знаю это. И знаю, что может не зайти, поэтому говорю и пошлости, порой даже гадость какую-нибудь ляпну. Все для того, чтобы испортить момент, чтобы не шибко мною радовались.

Эта привычка у меня и по сей день. Но короче:

ее сюда позвал Петя (он имел на нее виды, ты же помнишь?), и это мне покоя не дает – не смотря на всю эту классную любовь, хочется верить, что я джентльмен, и хочется как-то извиниться что ли, сгладить нашу с ним острую ситуацию, поэтому – не помню, что именно послужило поводом и какая была прелюдия, – но я вдруг стою бухой на улице в кружке фонарного света в одной только рубашке и смотрю, как Петя мочится в сугроб, еще я помню, что сказал ему, будто отливать в такой ситуации (четыре утра, декабрь, минус сорок пять, Красный Урбан, Сибирь) лучше всего дома, но он мне только подмигнул и улыбнулся, мол его это никак совсем не волнует. С собой мы взяли бутылку и сигареты, холодный степной ветер бросал комья снега в наши лица и тушил окурки в зубах, мы вновь и вновь подкуривались, смеялись, отпивали кофейный ликер и говорили о всякой разной хрени, которую и не вспомнить, но за обсуждением коей, мы, разумеется, сблизились. Свету в разговоре не упоминали, оба знали, что она уже не пойдет к нему, а пойдет ко мне – такая вот победа, которую я одержал без доказательств – мы, как два самца, друг друга обнюхали, пришли к соглашению, и кажется, что болтали мы так на морозе пять минут, но на деле минут двадцать пропадали, и когда вернулись, все нам были рады, а Света ловит меня и говорит:

– Дурак! Ты себе яйца отморозить надумал?

– Так мы в туалет ходили…

– А тут никак не сходить? Мы вас потеряли, вышли на улицу, а вас нет!

– Мы были за домом, – логическим ударом окончил я.

В общем, слегка поругались, а потом все прошло, Андрей сказал, что забирает к себе пьяного Петю, Женю и Свету. Тут остался только я. Остальные в отключке или брыкаются в углу. Света говорит Андрею, что хотела бы забрать и меня, но тот отказывается – куда он меня там положит, типа.

Она все повторяет:

– Ну посмотри на него. Он такой хороший и даже очень трезвый. Заберем, ну пожалуйста…

Я вижу, что Андрею это уже надоело слушать, поэтому говорю, что ладно уж, езжайте, я останусь, но со Светой мы еще встретимся, погуляем, а она кивает, сильно-сильно обнимает, а потом еще ручкой машет и грустными глазами смотрит, когда я их банду провожаю, стоя на лестничной клетке и слушая затихание шагов и контрольный стук двери.

А после настает невыносимо давящая пауза…

возвращаюсь обратно в квартиру, беру штоф красного вина, пачку сигарет, смотрю на брыкающихся – мы все химически перегрузились, да и бурное общение в плюс к этому доконало до чертиков. Иду обратно на лестничную клетку и падаю на холодные ступеньки, смотрю на полную пепельницу на перилах, пью вино, пару раз сам себя фоткаю для истории, курю и тоскую, потом звоню Антону, чтобы он забрал меня отсюда или хотя бы ответил отказом – в квартиру больше не хотелось возвращаться. Она опустела.

Дождался Антона он приехал не на своей машине уже изрядно надравшись и безмерно злой на меня, потому что видите ли я его не позвал сюда синячить, но я поднимаю над собой штоф, и он расцветает, как бухая, блять, роза. В машине я ужираюсь окончательно, почти мгновенно, и отключаюсь там же, а он, пьяный так водил, что я остался в изумлении, как эта дикая его езда нас не убила в конечном итоге. Он стильно держал бутылку в одной руке, а второй поворачивал руль – скорость переключал я, пока окончательно не стек под бардачок, ну, примерно так все было. Проснулся уже в квартире Антона, на его кровати и в его объятьях в девять утра.

Антон говорит по телефону со своей девушкой, чувствует, что встаю и улыбается, я говорю не своим голосом: