Мы заставали закаты в городе, шатаясь от выпитого – он с девочкой, я с девочкой.

Помню бесконечно много раз проходил мимо кинотеатра такой угашенный, что не мог разглядеть, что там на постерах нарисовано, и так шатался, что держали с двух сторон – это казалось капец как прикольным. И круто, если потом удавалось посидеть немного во дворе в тихом одиночестве, расслабиться и подышать, пожевать жвачку, ну и проветриться, чтобы зайти домой и быстро упасть спать, минуя неудобные вопросы мамы или бабушки, и молясь при этом, чтобы им из школы там никто не позвонил и не доложил о моих прогулах. Иногда все это удавалось провернуть, иногда прямо с порога слышал: «опять окна ночью запотеют от этого перегара, мать, решай, че с сыном делать!» или «и почему твоя классная руководительница снова на тебя жалуется?»

Это все объективно неправильно, и понимаю, что своим детям такого не пожелаю, но тогда, несколько лет назад, это казалось довольно забавным, совсем не серьезным и живым, что я был рад, что это вообще происходит, лишь бы не мучиться и не загнивать внутри, а смаковать эмоции и все такое – лишь бы жить, дышать, смеяться, дурака валять.

Но я не какой-то там уличный ушлепок, отнюдь нет. На самом деле, мне все радостней домашнее, и я бы рад от всей наружной канители тогда избавиться, остаться дома и просто читать (но отчего-то боялся такого), а порой так хотелось сидеть себе за компьютером, во что-то поигрывать, пока сестра домашку не закончит и не попросит уступить ей место за компом, а уступив, идти на кухню, включить настенную лампу, согреть чайник и бросить на стол несколько конфет – это такой мой частый ритуал тех времен при чтении какой-нибудь книжки из семейной библиотеки, слова которых я впитывал пылесосом до поздней ночи, отчего и не высыпался.

И о, как мне нравились эти волшебные спокойные ночи на кухне за книжкой – в доме все сопят, жизнь на паузе, а я живу в мирах Лавкрафта или По и даже там, со всей их грязью, мне милей. Или эти воскресные утра в постели, когда теплый сноп солнечного света нагревает настенный ковер и выявляет частички пыли в пространстве, тогда обычно пахнет выпечкой из кухни, еще там на холодильнике стоит древний магнитофон, и мама каждое утро накручивает кассету с альбомом Эры, а здесь в спальне, напротив моей кровати стоит кровать бабушки, и бабушка медленно начитывает молитвы в лучах солнца, пока котята бегают по моей постели, будят меня и мурлычут, кусаются и зевают (а я им сую в рот палец), они топают к моему лицу и вылизывают волосы до модельной фиксации. Вот этого бы мне побольше, но получалось, как получалось, мне всегда скучно, хочется нового, и жизнь по правилам априори страшна своими рамками. Прочувствовал это? Меня зовут Артем, будем знакомы, а как уж знакомы – поперли нырнем в эту дымящуюся кучу навоза – в мою юность и рассмотрим ее чуть подробней с точки зрения литературного повествования, ты увидишь, что человек с моим характером безнадежно потерян для общества и обречен быть… – кем?

6

(вопреки всему, то был не солнечный святой день, не сладостный, а дохлый, зимний и холодный; холодный, как шоколадный пломбир, а дохлый, потому что – потому что)

Мы празднуем день рождение Вити, то есть Виктора, который родился двадцать один год назад – да простит он меня – я его с раннего детства знаю, он чуть ли не единственный пацан, не считая еще Антона, с кем я тогда общался на постоянной основе – старше меня почти на четыре года, он всю жизнь хвастался, что платит по счетам и покупает домой колбасу вместе с бутылями молока и долго твердил, что писательством своим я счета родителей не покрою, так что неплохо бы мне задуматься. Заранее мы сняли квартирку, где собрались пропить всю ночь – на улице бодро прет снег, окна давно покрылись причудливыми рисунками мороза, конец декабря, на улице минус сорок пять, темень уже с трех дня, на хате тепло, много выпивки и все круто, все есть. Хата – друг, улица сейчас – не друг; потом:

чем ближе к ночи, тем сильнее метель, и снежные хлопья облаком залетают через форточку на кухню, где я готовлю на плите какую-то закуску, но быстро тают в общей квартирной темпе. К слову, я частенько что-то готовлю на таких вот посиделках, потому что исторически сложилось так и никак иначе, да и мы тогда только закусывали, а не ели – так что вот, просто так сказал. Лампа без абажура, старая плитка, старая раковина, обшарпанные обои, кровать в зале огромна – квартирка для секса и только для него, ее сдавали на час или на ночь. Но здесь только парни, и к позднему вечеру двое из нас вдруг поняли, что в такой компании не хватает девчонок, так что нужно действовать, вот и свалили за ними слегка поддатые в вечернюю метель, а остальные, кто остался, разбрелись по углам, создав свои компашки по интересам. Обычно я совершенно точно знал, кто в округе дает, а кто – нет (я девчонок имею ввиду) и от этого отталкивался, но в этот раз балом правил не я, так и мое мнение никто там не спросил, поэтому девчонок, которых собирались привезти парни, мне были совершенно незнакомы.

Я и трое других ребят хватаем по порции томатного сока с водкой и падаем на диван без спинки – каждый из нас еле отсидели новогоднюю школьную линейку пару дней назад, каждый в своей школе, где по понятным причинам нельзя выпивать, поэтому сейчас мы как будто отыгрываемся, наслаждаемся коктейлями, и у нас по-настоящему чилаут; дальше:

постановка вечера довольно типична для тех зимних школьных пьянок и разделена на мизансцены: кто-то трещит о Доте, кто-то о сексе, определенно все мы пошло шутим, а одеты в черные свитера, под нашими джинсами кальсоны, лица обветрены, а в красных руках пластиковые стаканчики; на кухне стоят двое парней постарше. Их мы не знаем. И то, что я выцедил из нашего диалога с ними, это их имена и профессии – один Андрей, второй Женя. Андрей-то, блин, ди-джей, сам креативит музыку и доказал это, притащив с собой ноут с собственными любопытными заготовками. Женя тут же провозгласил себя барменом, сказал, что работал им кучу лет, вообще в теме, и сейчас нам намешивал коктейли со взглядом в будущее, на перспективу каждого из нас. Андрей крутит пальцем в такт собственного семпла и смотрит в зеркало над диваном. Парни рядом со мной – мои тогдашние знакомые, которых нет смысла перечислять, все равно забудутся, как, впрочем, и те двое, но какого хрена – я переписывать не буду. Женя виляет задницей на кухне, смешивая коктейли для девчонок, а я – тупым взором смотрю на палец Андрея и пытаюсь понять, зачем я тут сижу и смотрю на этот палец. Мы торчим, разделенные на лагеря, и никто даже не пытается с этим что-то сделать, пока вскоре дверь в квартиру не отворяется, и не заходят Виктор с Петром (опять же – под такт музла Андрея, которое разгоняется), и не приводят с собой девчонку – одну, хотя планировалось больше, но видимо, никакие другие не купились на уговоры ребят. О пришедшей тян рассказывал Петя еще днем: «…будет здесь одна особа с беленькой кожей, парни, я ее забил, поэтому освободите зал, когда я скажу, хорошо? Она мне нравится…» И, Боже, никуда я не свалю теперь – его планы я ныне беспардонно меняю, она мне тоже нравится. И ведь как этот импульс описать? Он клевый:

первичная мысль «хочу трахнуть» в миг сменилась на неизвестную мне до ныне нежность к незнакомке, а после на возбуждающую радость любования красотой богини – я даже не знаю, как это иначе сказать. У девочки глубокие зеленые глаза, веки подведены синими тенями, почти рыжие длинные волосы и просто шикарнейшие духи – даже сквозь алкоголь в организме я вполне в состоянии оценить ее духи – только за них уже можно отдать всего себя. В сердце разгорается пожар, и я быстро понимаю, что пожар в сердце при виде девушки, которая даже словом не обронилась, а только утвердилась физически в моем поле зрения и просто улыбается – знак необычный, скорее хороший, чего уж там. Они говорят, что любовь с первого взгляда совсем даже не любовь, а гормональный всплеск. В таком случае все на свете гормональный всплеск.