- Ануор, - произнёс Энмор, и мужчина улыбнулся ещё шире.
- Хороший из меня чародей? – произнёс он холодным, тошнотворно знакомым голосом, и замахнулся топором Тогрона. Энмор вскинул руки, ухватился за топорище, не давая лезвию опуститься, и закричал:
- Ного…
Ануор быстро убрал правую руку с топорища и замахнулся кулаком. Слишком поздно Энмор успел увидеть железные шипы на его перчатке, и у него не осталось времени, чтобы увернуться. Кулак столкнулся с его лбом, голову до самого затылка прошила острая боль, и боевое заклинание не успело сорваться с его губ.
Энмор упал на колени и тут же грохнулся на бок. Острая боль в голове помешала ему завершить заклинание, и вместо того, чтобы вырваться из его губ тёплым дыханием и превратиться в золотую стрелу, оно осталось внутри и сильно обожгло ему горло. Из глаз брызнули слёзы, Энмор мучительно закашлялся и почувствовал, как рот наполняется кровью. А ещё – и это самое страшное – он почувствовал, что магические силы закончились. Совсем.
Сквозь шум в ушах он услышал шорохи и шаги – отовсюду стекались служители Сеанты. Несколько рук схватили его и грубо содрали чёрный плащ.
- Ануор, мы нашли Леко и Старма, - сказал кто-то. – Они живы, просто оглушены.
- Хорошо, - отозвался Ануор. – Тащите этих двоих к камням. И подготовьте всё для начала обряда. У нас мало времени.
========== Глава 13. Остались от козлика рожки да ножки ==========
Руки Энмора были крепко связаны за спиной, в лопатки впивался холодный камень. Несколько минут назад его и Тогрона привязали к одному из каменных столбов; оглушённый Энмор был не в силах сопротивляться, хотя прекрасно понимал, что происходит, а Тогрон вообще был без сознания, и теперь его тело грузно повисло на верёвках. Ему ещё повезло – удар, которым его свалили с ног, мог бы убить человека, но крепкий череп гнома выдержал.
Неловко смаргивая кровь, текущую из разбитого лба прямо ему в глаза, Энмор смотрел на полянку, раскинувшуюся между каменными столбами. Сектанты развели огромный костёр и зажгли факелы, так что теперь Энмору стало видно, что их очень много – гораздо больше, чем показалось ему вначале. Никак не меньше пятидесяти-шестидесяти человек. Их фигуры были закутаны в тяжёлые черные плащи, остроконечные капюшоны накинуты на головы, но они не могли скрыть лиц – мужских и женских, молодых и старых, исчерканных красными полосами и точками. Это краска, убеждал себя Энмор, это всего лишь краска: во время своих ритуалов служители Сеанты раскрашивали себе лица, он читал об этом. Но не мог отделаться от мысли, что на самом деле это кровь.
Сектанты пели – монотонно и глухо, но время от времени из этого мерного гудения вырывалась угрожающая мелодия, выводимая сильными и звонкими голосами. Вырывалась – и затихала снова, теряясь в общем унылом тоне. Чередование мрачной мелодии и гипнотического пения на незнакомом языке нервировало Энмора, заставляло его вздрагивать в своих путах. Он понимал, что именно эту цель – испугать, сломить, сковать волю – преследует музыка, но в то же время чувствовал, как мало-помалу попадает под её власть. Снова и снова он пытался сосредоточиться на Заклинании Узника, развязывающем верёвки, но при каждой такой попытке его голову пронзала ярко-белая, раскалённая боль, и вскоре Энмор запретил себе даже думать о магии. Боль тому виной, усталость или чёрное колдовство – но сейчас у него ничего не получится. Камень позади него был гладкий, как отполированный – перетереть ремень, связывающий руки, тоже не удастся.
Напрягая зрение, Энмор вглядывался в тёмные ряды сектантов, стараясь высмотреть детей, но их нигде не было видно. Должно быть, их пока что прятали. Но Энмор не сомневался, что увидит их очень скоро. Богослужение едва началось; до выхода на страшную сцену жертв оставалось ещё немного времени.
Верёвки задрожали, раздался приглушённый стон – это Тогрон приходил в себя.
- О-о-о, - пробормотал он, а потом выругался. – Какого чёрта? Что происходит?
- Я полный идиот, - прохрипел Энмор, мучительно проталкивая слова сквозь обожжённое горло, - вот что.
- Я помню, как кто-то ударил меня по голове, - пробормотал гном, - и ничего больше… Проклятье! – он напряг мышцы, рванул верёвки, но они лишь глубже вонзились в грудь Энмору, заставив того зашипеть от боли, и Тогрон оставил свои попытки освободиться. – Что теперь, волшебник?
- Тихо ты, - закашлялся Энмор. Но было поздно: враги уже заметили, что гном очнулся. Ануор, улыбаясь, окинул взглядом пленников, и что-то негромко сказал. От его слов по рядам сектантов пробежал смешок, и так жутко и неестественно звучал этот смех после недавнего гипнотического пения, что Энмора замутило.
- Эй ты, ублюдок! – рявкнул Тогрон. – Может, и нам свою шуточку расскажешь? А то что-то мне совсем не весело!
- Не волнуйся, гном, - ухмыльнулся Ануор, - для тебя я приготовил отдельную шуточку… Ведь так, друг мой Старм?
Один из молодых сектантов неуклюже поклонился. Когда он выпрямился, капюшон немного съехал с его лица, и Энмор узнал того, кого недавно вырубил заклинанием и с кого снял плащ, чтобы надеть его самому. Старм взглянул на пленников с ненавистью в глазах, а потом улыбнулся и запищал, подражая детскому голосу:
- Дяденька, где моя мама? Дяденька, отпустите меня! Я скажу Тогрону! Я скажу Тогрону!
Даже не глядя на гнома, Энмор почувствовал, как тот похолодел от ужаса. Служители Сеанты вновь начали смеяться, на губах Ануора играла лёгкая улыбка.
- Ты убил Грайама, гном, - сказал он, и улыбка исчезла. – Нам несказанно повезло, что мальчишка был знаком с тобой. За смерть нашего брата мы заставим тебя смотреть на то, как умрёт мальчик. Ведите сюда жертвы! – закричал он.
Сектанты расступились, образовав коридор, в который, один за другим, вступили дети. Их было около дюжины, худеньких вихрастых мальчиков, девочек с растрёпанными косичками. Они шли медленно, покачиваясь, и смотрели перед собой бессмысленными, пустыми глазами. С приступом тошноты Энмор узнал Ианто: в предыдущий раз он видел шустрого, разговорчивого мальчика, а теперь перед ним была его молчаливая, восково-бледная копия. Повинуясь чьей-то садистской воле, мальчик сделал несколько шагов вперёд и встал прямо перед Ануором, склонив голову и подставив под удар тонкую, как ветка, шею.
Вновь началось пение, теперь более неровное, с истерическими выкриками, которые вырывались у толпы то тут, то там. Ануор поднял руку – в ней засверкал золотом тяжёлый нож. Энмору показалось, что сердце выпрыгивает у него из груди – это задёргался Тогрон. Гном бешено рычал, дёргая и натягивая верёвки, и на секунду Энмор замер от радости, услышав громкий треск. Но треском дело и ограничилось – даже огромной силы Тогрона не хватило, чтобы освободиться.
Ануор остановился, повернул голову к привязанным пленникам. В его глазах отражалось пламя, отблески его сверкали на лезвии ножа. А потом он медленно улыбнулся.
- Тебе дорог этот мальчишка, гном? – спросил он. Голос его был тихим, но в общем гробовом молчании прозвучал как раскат грома.
- Да! – заорал Тогрон. – Да, он мне дорог! Доволен, ублюдок?
- О да, - улыбка Ануора стала шире. – Знаешь, гном, у меня появилась идея. Возможно, кому-то, - тут он стрельнул глазами на Энмора, - она и не понравится, но это не так уж важно. Главное, что она нравится мне. И ещё она очень нравится ей.
Энмор вздрогнул. Ануор промолчал, наслаждаясь молчаливым замешательством всех, кто слышал его, а потом громко воскликнул, обращаясь к толпе:
- Разве наша Госпожа могла упустить опасность, грозившую нам? Разве без её ведома пришли сюда эти двое? Это подарок нашей Госпожи! Кто мы, чтобы оспаривать её волю?
- Эй, волшебник, - хрипло шепнул Тогрон, - ты что-нибудь понимаешь, а?
- Нет, - так же шёпотом отозвался Энмор. – Но чувствую, что ничего хорошего нам не грозит.
- В эту ночь, - продолжал Ануор, воздев над головой кинжал, - мы принесём Госпоже жертву, на которую не осмеливался никто из Служителей! Вместо жалкого человеческого ребёнка мы отдадим ей одного из тех, кто смеет оспаривать её власть, преследует и убивает её служителей! Волшебника Гильдии!
