- Ершей! – с непередаваемым выражением повторила Рида. – Ершей! Теперь-то я понимаю, что у тебя тут творилось!

- А что творилось? – невинно спросил Энмор.

- Твоя стихийная магия плескала из окон всю ночь, словно кто фейерверк устроил. А дом пустил корни. Хорошо ещё, что всего этого почти не было видно из-за бури.

- Бури? – не понял Энмор. – Какой бури?

- А ты выйди и посмотри, - предложила Рида и потянула его за руку.

Едва оказавшись за дверью, Энмор остановился, как вкопанный, а сердце его пропустило один удар.

С высоты холма было отлично видно Старые Клыки – вернее, то, что от них осталось. Ещё вчера деревня была чистой и аккуратной, а сегодня сучья деревьев были поломаны, плетёные изгороди повалены, солома с крыш разбросана, а сами крыши местами наполовину сорваны. На земле валялись оторванные ставни, переломанные ветки. Только садик Иола не пострадал благодаря защищавшей его магии.

Создавалось впечатление, что ночью, как раз во время колдовства Энмора, над деревней пронёсся настоящий ураган.

- Рида, - пробормотал ошеломлённый Энмор, хватаясь за стену домика, чтоб не упасть, - это что, я всё сделал?

- Размечтался, - фыркнула Рида. – Такой ветер под силу вызвать лишь нескольким магам вместе, и они должны быть посильнее, чем ты, уж не обижайся. Но да, буря была знатная. Неужто ты ничего не слышал?

- Слышал, конечно, - пожал плечами Энмор. – Вся хижина ходуном ходила. Но я думал, это от магии… А при таких сложных заклятиях отрываться ни в коем случае нельзя!

- В общем, дела так себе, - продолжала Рида, пока они вдвоём пересекали садик и спускались вниз по склону холма. – Половину хлевов повалило. Кто успел, загнал скотину в дом, а кто не успел… У Виннори корову крышей придавило, так убивается, бедняжка – она ведь вдова, да ещё с пятью детьми, чем ей теперь их кормить? А у Пиниола снесло крышу…

- Он опять курил болотный лишайник?!

- Да нет! У дома крышу ветром сорвало. В общем, работы непочатый край. Сам увидишь.

- Кстати, ты не видела Висельника?

- Нет. А что, он не ночевал дома?

- Нет. Вчера, когда я вернулся, его не было. Наверное, ушёл на охоту.

Вблизи деревня представляла из себя ещё более печальное зрелище. Среди домов бродили растрёпанные кметы; они собирали солому и сломанные ветки и переговаривались между собою обалдевшими, но, в общем, довольно бодрыми голосами – мол, и не такое видали. Заприметив Энмора, они начали здороваться с ним – довольно дружелюбно, нервозно отметил тот, значит, ночная буря и впрямь не его рук дело.

- А ничего себе была ночка, правда, мастер Энмор? – обратился к нему Фриггл, добродушный здоровяк с шевелюрой, напоминающей копну соломы. Его природное жизнелюбие нимало не изменило ему и в это утро.

- Я тут ни при чём, - брякнул Энмор и тут же залился краской, видя, как понимающе закивали односельчане. Они прекрасно знали, что он не врёт – благодаря заклятию, наложенному на него ещё в детстве, Энмор абсолютно не умел говорить неправду. Чтобы замять неловкую паузу, волшебник подошёл к стоявшему неподалёку деревенскому священнику, который среди всех выглядел наиболее удручённым и подавленным.

- Что случилось, отец Амран? – осторожно спросил Энмор. Отец Амран резко обернулся на его голос. Это был суровый, худощавый мужчина лет тридцати трёх; он всего только год назад приехал в Старые Клыки, чтобы стать здесь священником вместо почившего отца Виниона. В городе к новому священнику привыкли бы за месяц, но в этой деревне отец Амран даже спустя год остался чужим. Селяне, привыкшие к простодушному и доброму Виниону, не очень-то жаловали строгого, порой почти фанатичного Амрана. В отношении деревенских жителей к молодому священнику не было ни доверия, ни дружелюбия; одна только холодность и отстранённость. Популярности отцу Амрану не прибавляло и то, что свою досаду он срывал на детях, ходивших в церковную школу; видя, как любимые чада возвращаются с уроков притихшими и унылыми, кметы проникались к священнику ещё большей враждебностью.

Энмор Кровеглазый всего лишь два месяца назад вернулся в Старые Клыки из далёкого путешествия, и потому знаком с отцом Амраном был всего ничего, но уже успел понять, что держаться от священника следует подальше. Он неприятно напомнил ему отца Балендора, рьяного ненавистника волшебников, который и самого Энмора пытался погубить. Но сейчас священник выглядел таким отчаявшимся, что он просто не мог остаться в стороне.

В ответ на вопрос Энмора священник лишь вытянул длинную худую руку и указал пальцем на колокольню сельской церкви. Чёрная октограмма – символ кабрианской религии – была сорвана ветром и теперь сиротливо валялась неподалёку от стены. Без неё колокольня выглядела раненой и беспомощной.

- Не переживайте, - сказал Энмор, - это легко поправить.

- Это знамение, - убитым голосом произнёс священник. – Сам Господь против того, чтобы я оставался здесь. Эта буря, несомненно, была послана мне в знак того, чтобы я отправился пасти Божье стадо куда-нибудь ещё. Здесь мне нет места!

Кметы промолчали, но Энмор буквально кожей почувствовал их дружное ликование. Он прикрыл глаза, сдерживая вздох. Не в первый раз он сталкивался с невероятным самомнением священников, полагавших, что целый мир существует только ради них и их религии, но всякий раз его охватывало одинаковое чувство возмущения и изумления.

- Да успокойтесь вы, - чуточку грубо сказал он. – Вон, у Пиниола вообще крышу дома ветром сорвало. Я мигом её починю, и с вашей колокольней сделаю то же самое.

Амран так и вытаращил на него глаза, и уже приготовился разразиться гневной тирадой о том, что он не позволит грязным рукам волшебника прикоснуться к церкви, но тут холодный воздух прорезал громкий крик:

- Боб! Боб! Кто-нибудь видел Боба?

Как по команде, все присутствующие повернулись к мельнику Гельвину, который спешил к городской площади со всей скоростью, на которую были способны его длинные ноги. Гельвин был высокий и сухопарый мужчина лет тридцати; когда он говорил, то всегда размахивал своими длинными руками с непомерно крупными ладонями, отчего становился похожим на свою мельницу, а волосы и всклокоченная короткая борода у него были белыми, словно от муки, которую он молол. Несмотря на свой возраст, Гельвин не был женат и детей не имел – всё благодаря народным суевериям, вечно приписывающим мельникам связь с тёмными силами. Единственным близким существом для него был его козёл Боб, о свободолюбивом характере которого в Старых Клыках ходили легенды. Боб постоянно убегал со двора, а потом находился в самых неожиданных местах. Гельвин и запирал его, и привязывал хитрыми узлами – всё напрасно; ничто в мире не могло побороть стремление Боба к свободе.

- Да не кричи ты так, Гельвин! – воскликнул кто-то. – Побегает твой Боб и вернётся, не впервой ему.

- Не волнуйся, - добавил Энмор. В своё время Боб немало погонял его, мальчишку, по деревне, но после того, как месяц назад благодаря ему в окрестностях Старых Клыков был найден и спасён раненый юноша, Энмор проникся к козлу симпатией.

Гельвин покачал головой. Было видно, что он не на шутку расстроен.

- А вдруг с ним что-то случилось! Было такое ненастье!

Все хором принялись утешать его. Тем временем Энмор выскользнул из толпы, махнув рукой на упавшую октограмму - отец Амран всё равно не оценил бы его стараний – и зашагал к околице. Буря наверняка здорово навредила деревенским садам и лесам, особенно Церковной роще, и волшебник хотел проверить, насколько всё плохо с деревьями.

Церковная роща находилась неподалёку от деревни. Назвали её так потому, что именно там в своё время рубили деревья для постройки сельской церкви. Чтобы добраться до неё, нужно было миновать Светлый ручей, что вытекал из леса и петлял неподалёку от деревни.

Приблизившись к ручью, Энмор остановился, тихо ахнув. На берегу ручья росла старая ива, на которую он обожал забираться в детстве. Сколько раз он нырял в прохладную воду с толстой ветки, протянувшейся над ручьём! Сколько раз он сидел под ней, уложив на коленях тяжёлую книгу заклинаний и наблюдая за падающими листьями!.. Ночная буря сильно изранила дерево. Ветки были поломаны, некоторые из них разлетелись по берегу, а один из толстых сучьев был сломан пополам. Энмору показалось, что боль ивы передалась и ему.