Он и поплатился за эту страсть. Провидение наказало Григория со всей ответственностью и циничностью, на которое только было способно, ниспослав ему Клавдию. Мама дочери просто принесла младенца в посольство с запиской, кому полагается сей дар, и смылась в пыльных, душных просторах родной страны.

Григорий Георгиевич подарок получил, оформил на своё имя, всё чин по чину, смотря ошалевшими глазами на рыжее шестимесячное чудо, стреляющее в новоявленного папашу зелёным взглядом. Мол, чего, допрыгался? Так-то, папочка!

Проведение точно было бабой. И бабой рыжей. Ничем другим такую подставу Григорий Георгиевич объяснить не мог. Ну, и ещё немного порванным презервативом, но это не точно, потому что воспоминания о ночи, принесшей ему дочь, стёрлись из памяти уже наутро. А пить надо меньше!

И вот, пожалуйста, снова рыжие грабли. Валентина, свет, Владимировна. Забористые грабли, ядрёные.

И ведь по протекции пришла, не просто так, не с улицы, из агентства или по объявлению. Ничего подобного. Старый приятель, сейчас работающий в службе безопасности крупной авиакомпании, попросил пристроить куда-нибудь троюродную племянницу двоюродного дедушки. Вода на киселе, в общем. Место просил потеплее и поспокойнее, и зарплату побольше, естественно. Финансовые трудности у девушки. С головой у неё трудности, а не с финансами!

— Гувернанткой сможет? На месяц, а дальше видно будет, — спросил он приятеля. — Виза в Штаты есть? — тут же уточнил.

Оставлять своенравную Клаву с какой-то троюродной племянницей двоюродного дедушки приятеля он не собирался, пусть будет под присмотром. Рядом — всем спокойнее. Оказалось, виза есть. По приезду Григорий планировал разобраться и с гувернантками, и со школами, и с занятиями, и бог знает, с чем ещё. Ну, и не особо-то доверял посторонним племянницам. Он и своим-то не доверял, когда дело касалось Клавдии. Если совсем честно, то племянницы сами бежали от рыжего сокровища Григория Георгиевича, и он отлично их понимал. Ему-то бежать некуда, да и привык уже — своё, родное, самое любимое сокровище, хоть и выпрашивающее ремня с завидной регулярностью.

«А надо было западать на благовоспитанных шатенок средней внешности, ума и образования», — услужливо подсказало Провидение, являющееся рыжей бабой, напомним читателям.

— Сможет, — заверил приятель.

Григорий изучил документы Валентины Владимировны, весьма неожиданные для резюме гувернантки, встретился лично с кандидаткой и… не устоял. Принял на работу рыжую шельму. Как же без любимых грабель?

Справедливости ради, образование у Валентины Владимировны было блестящее, ещё более блестящее знание английского языка, правильная речь. К тому же, о, счастье! На вопрос, читает ли соискательница дамские романы, та ответила твёрдым: «Нет!», и привела список литературы, прочитанной ею в последнее время. Весьма неожиданный, но романов о страстной любви боссов и секретарш там не было, что показалось Григорию главным.

— Ты кого мне посоветовал? — орал Григорий Георгиевич, сидя в престижном ресторане, на того самого приятеля — начальника службы безопасности крупнейшей авиакомпании. — Что это за рыжая феминистически настроенная ведьма? Какая к чертям «метафора пола, выполняющая роль культурно — формирующего фактора»? Какая «гендерная асимметрия, являющаяся одним из основных факторов формирования традиционной культуры»?

— Поехала немного крышечка у девчонки, так это лечится хорошим мужиком, — засмеялся приятель.

Его звали Андрей Виссарионович, он был ровесником Григория Георгиевича, старше сорока лет, так же подтянут, спортивен, с таким же флёром тестостерона и маскулинности. Одним словом, воплощением того, что должно презираться воинствующими феминистками радикального толка, насколько себе представлял Григорий Георгиевич.

А Валентина Владимировна показала себя радикальной и чертовски воинствующей ведьмой, то есть, феминисткой, конечно же. Так бы схватить за волосы, густые, шелковистые, пахнущие сандалом и мёдом, струящиеся сквозь пальцы, накрутить на кулак, и впечатать гибкое, худое и удивительно сильное тело в стену. Накрыть пухлый рот, извергающий лозунги и призывы с завидным выражением и навыками художественного чтения со сцены, пройтись языком по шее, ключицам, нырнуть за горловину блузы, дёрнуть одной рукой ткань, чтобы пуговицы разлетелись с оглушающим стуком. Сдёрнуть всё, что ниже…

Впрочем, и это уже было. И оглушающие вопли про харассмент после. Хотя, большой вопрос — кто кого, учитывая обстоятельства и темперамент феминистично настроенной шельмы.

— Поехавшая крыша Валентины Владимировны и лечение мужиком меня не заботит, — Григорий глотнул порцию двадцатилетнего коньяка одним махом, обошёлся без смакования, лимона, зелёного яблока и прочих условностей. Заел квашенной капусткой. Хорошо! — Она этой ерундой голову Клавы пыталась забить.

— Вряд ли, — Андрей Виссарионович, а попросту Андрюха, поперхнулся апельсиновым соком с джином, которым он запивал водку. — У Вальки кукушка поехавшая, но не настолько.

— А насколько?

— Настолько, что припёрлось ей пилотом гражданской авиации стать! Ты ведь видел документы.

— Видел, я разные документы видел. У меня старший сисадмин в отделе логистики вообще артист цирка по образованию, дрессировщик тигров. Есть художники, океанологи, геологи, лётчиков тоже хватает. Сейчас в какой институт мамка с папкой пристроили, там и призвание. По специальности никто не работает. Время, — Григорий Георгиевич развёл руками, будто объясняя ёмким словом «время» все причуды мировоззрения населения, особенности системы высшего образования и трудового законодательства страны.

— Не, Валька всегда хотела летать. Ещё соплёй под стол ходила, а уже в авиамодельный кружок записалась. Помнишь такие, в нашем детстве были? Во-о-от. В него ходила, самолётики делала, конструировала. Потом в авиаклубе толкалась, в нарушение инструкции её уже в шестнадцать за штурвал сажали. Естественно, прошла обучение, получила удостоверение частного пилота, а это денег стоит. Следом ещё училась, чтобы наверняка, в лётном училище, сейчас с частными школами не угадаешь — отнимут лицензию, и фьють деньги и удостоверение.

— Ну? — нетерпеливо произнёс Григорий Георгиевич, смотря, как лихо молотит вилкой Андрюха, прервавший увлекательный рассказ.

— Ну. Ну. Ну, получила лицензию, всё по закону. Кредитов на обучение набрала, до пенсии не рассчитается, дурная голова, — Андрюха отправил сочный кусок мяса в рот и с наслаждением пережёвывал. — Всё-таки оленина здесь хороша! Ох, хороша, как задница пляшущей бразильянки, — явно отвлёкшись от темы, продолжил глава службы безопасности крупнейшей авиакомпании, видимо, знавший толк в оленине и филейных частях тел бразильянок.

— Дальше-то что? — почти проорал Григорий Георгиевич.

— А ничего, не берут её на работу. Какой из неё пилот? Ты же сам видел. Ей в трусах жопой крутить, а не авиаперевозками заниматься!

— Такой плохой пилот? Часы налетала, сам говоришь, с шестнадцати лет за штурвалом, училище закончила, лицензию получила.

— Нормальный она пилот, как любой новичок — дерьмишко средней прожарки, опыта набираться и набираться. Ты думаешь, мальчишки после лётных асами выходят? Переучивать приходится, за границу отправлять, на курсы, бабло вкладывать.

— В чём сложность с Валентиной?

— Девка она, баба. На неё время потратишь, а она в декрет сбежит, кирхен, кюхен, киндер!

— Ты гендерный узурпатор, Андрюха, вот ты кто! — заржал Григорий Георгиевич. — Где ты встречал пресловутое «кирхен, кюхен, киндер»?

— А надо, чтобы было повсеместно! — пьяно проговорил приятель.

Григорий Георгиевич вздохнул, глядя на Андрюху. Глянь на него, какой отважный, брутальный альфа-самец. Если бы он не знал маму Андрея Виссарионовича, то поверил бы в узурпаторство Андрюхи. Только грозный вояка отзванивался мамочке, когда приезжал на работу, и не смел опоздать к воскресному обеду в доме родительницы. В своё время Андрей Виссарионович не мог вступить в брак по воле службы. Контрактные обязательства не позволяли иметь семью, как и Григорию Георгиевичу, что бесконечно расстраивало родителей Гриши и радовало мамочку Андрюши. Позже ни одна женщина так и не нашла одобрения у потенциальной свекрови, видимо, задницы бразильянок с карнавала в Рио-де-Жанейро не во вкусе благородной донны.